Гамма (Глава 1)

Утром сестра опять убежала, и мама просит со слезами на глазах: «Рина, найди ее, я больше не могу».

Я одеваюсь и выхожу из подъезда, мне очень тяжело, потому что все кажется полуреальным, я как будто бы смотрю на картину в галерее современного искусства. Все потому что я почти не спала, а синяки под глазами уже делают больно и кажутся какими-то нелепыми аппендицитами. Отростками, которые хочется вырезать, как аппендицит.

Предметы расплываются и соединяются в невыносимую гамму. Я ступаю мягкими ногами. На глазах словно свадебная вуаль мешает четко воспринимать реальность. Черные деревья сливаются с асфальтом и танцуют у меня в голове хава нагилу. Я пританцовываю и стараюсь не потеряться в собственном беспамятстве. Сейчас всё закончится, такое состояние не может длиться долго.

Сестра обычно садится на траву недалеко от школьной баскетбольной площадки и смотрит куда-то вдаль, ей это помогает сосредоточиться. Она и сейчас была там, поэтому я подошла и села рядом, попутно закуривая сигарету. Она всегда заговаривает первой.
— Знаешь, если бы мне надо было о ком-то скорбеть, я бы хотела делать это осенью… — говорит она.
Именно после таких фраз мама выходит из себя, а я выхожу искать сестру.
Она продолжает:
— Ты уходишь от высокой степени осознанности и вступаешь в фазу конфронтации разума с чувством, потому что твои эмоции перекрывают здравый смысл, и ты не в силах проконтролировать этот процесс, как бы ни старался. Особенно осенью. Как будто бы весь мир за то, чтобы ты страдал. Можно не волноваться, что откуда-нибудь придут светлые мысли и извлекут тебя из бездны твоего безумия. Это же истинный процесс, прочувствованный, больше нет ничего, только ты и твоя скорбь. Наконец-то только ты и ты. Правда?

Молчу. В мозге играет пушистая мелодия, заглушающая восприятие. Мне нужно то, что поможет влиться в жизнь и понять хоть что-нибудь. Головокружение не останавливается ни на секунду, и мне кажется, что я стою не на земле, а на качелях, вделанных в асфальт. Держусь за голову, чтобы не уронить ее. Голова — тяжеленная хрустальная ваза.
Сестра лезет в свой рюкзак и подает мне термос с кофе, я жадно делаю несколько глотков.
— Ты опять не спала.
— Удалось только на пару часов, под утро.
— И какие продвижения?
— Никаких.
— Я не пойду в школу.
— Почему?
— Я строю кое-что неподалеку.
— Строишь?
— Это Я. Я 23.
— Что?
Она встает и бредет куда-то в сторону забора из сетки.
Рано или поздно это будет иметь смысл.

Вообще, правда в том, что она умерла. И этот разговор я вспоминаю изо дня в день. И каждый раз он разный.
«Сегодняшний день избил меня. Взял мое лицо и прошелся им по клавишам нервной системы, изредка вытирая кровь нотами добра. Только от этих нот пахло фальшью, и приходилось задерживать дыхание», — сестра всегда так описывала попытки людей утешить ее, когда она билась в истерике.
— Рина? Как ты? — раздается голос где-то позади меня, а я утыкаюсь в подушку, чтобы перекрыть себе воздух.

«От нот пахло фальшью, и приходилось задерживать дыхание»…