Дед Матвей (Глава 8)

Дед Матвей аккуратно расстелил на маленьком столе, примостившемся в углу сторожки, чистый рушничок, подаренный ему на Пасху горничной Дашей, и положил на него завёрнутый в холстинку кусок сала. Откинув с чугунка, стоящего на подоконнике, старую шинель, взял несколько картофелин. Картошка с утра ещё не остыла и была тёплой. Неторопливо отрезал несколько кусочков сала и, достав краюху хлеба, сел за свою нехитрую трапезу. Он решил плюнуть на господскую суету и немного перекусить.
Очистив картошку, дед Матвей положил на хлеб сало и поднёс было картофелину ко рту, как дверь резко распахнулась и на пороге сторожки появилась горничная Даша. Она со словами: «Дед Матвей! Что делать! Помоги!» кинулась, рыдая, к нему в ноги. Старик любил Дашу и относился к ней как к внучке, стараясь помочь при случае или защитить при необходимости. Даша тоже была к нему добра и ласкова, часто заходила в сторожку просто поболтать или поделиться своими проблемами.
– Дашулька! Да что стряслось! – привстав с табурета, он пытался поднять её с земли.
Даша, стоя на коленях и закрыв руками лицо, причитала, продолжая рыдать:
– Ой, дед Матвей! Пропала я! Бес попутал… Ой, что делать… Сама не ведала, что творю… Нельзя мне в тюрьму!
– Да перестань ты рыдать! Объясни толком, что случилось, – встревожился дед Матвей, услышав про тюрьму.
– Ведь это я взяла генеральские деньги, – размазывая по щекам слёзы и всхлипывая, сказала Даша.
– О, как! Дак, вроде, вор был и сейф пытался открыть, но ему помешал кто-то. На Николая, похоже, думают. Следователь меня всё про него пытал.
– Ой, дед Матвей! Да это я вору помешала, огрела его по затылку шандалом. А сейчас услышала, что вор то этот помер, – шмыгнув носом, сказала Даша и опять заревела.
– Как прознают про меня, – всхлипывала она, – так и посадят в тюрьму за убийство. А мне никак нельзя в тюрьму: дитё у меня будет. Ой, подскажи, дед Матвей, что делать.
Старик, ошеломлённый услышанным, сидел, сдвинув косматые брови, и мял в руке бороду.
– Ты вот что, Дарья, успокойся и расскажи мне всё по порядку. Только честно, без утайки.
Даша, тяжело вздохнув, утёрлась передником и, сев на скамейку у окна, начала рассказывать:
– Когда Анна Прокофьевна дала всем выходной на неделю и уехала к дочери, я решила позвать Ваську к себе. Уж очень мне не нравиться в его грязной пятирублёвой комнатке любиться. Я всегда его звала, когда хозяев долго дома не бывало. Умыкну у тебя тайком ключ от угольной калитки и впускаю, и выпускаю его через неё. А бульдогов твоих тихонько загоняла в дом, а потом выпускала. Они меня знают, я их частенько косточками с кухни балую. Вот и тогда, взяв ключ, я направилась к Ваське. Решила позвать его и сказать, что у нас ребёночек будет. Да только он слушать этого не захотел, заявил мне, что может это и не его ребёнок.
Даша поднесла к лицу передник и опять горько заплакала. Матвей молча сидел и терпеливо ждал. Наконец она успокоилась и продолжила:
– Обиделась я на него и убежала. Будить тебя, чтобы открыл ворота, не стала, а прошмыгнула в калитку. Посидела я, поплакала, да и решила пойти спать на балкон на кушетке хозяйки. Она, как жара началась, приказала поставить там кушетку и натянуть над ней марлевый полог. Генерал после скандала с Анной Прокофьевной ушёл вместе с ключом от кабинета, и тот остался не запертым. Так что через кабинет я и прошла на балкон.
Легла, а уснуть всё не могу. Решила встать, попить. Открыла глаза и обомлела: на перилах балкона мужик сидит. Лежу, дышать боюсь. Мужик тем временем вытянул с низа какие-то палки и бросил их на пол, а затем, спрыгнув с перил, юркнул в дом и начал там чем-то побрякивать. Я осмелела, взяла шандал, которым край полога прижимался, да и пошла тихонечко к кабинету. Луна в тот день была полная, видно хорошо. Гляжу, мужик тот стоит у стола генерала и ковыряется в дверке сейфа. Ну я и огрела его что есть силы шандалом по голове. Упал он, а я стою и не знаю, что делать. А потом, Господи, прости меня, словно бес в ухо нашептал. Думаю, возьму-ка я немного денег у генерала. Будет у меня приданое, тогда Васька по-другому заговорит. Я когда вешала полог на балконе, случайно увидела, куда генерал ключ от сейфа кладёт. Вот взяла я этот ключ, железки вора вытащила и открыла сейф. А там лежит генеральшино колье в коробочке и поблёскивает в лунном свете, словно струя воды на солнце. Не устояла я от такой красоты. Взяла его, да денег сколько рука ухватила. С таким-то приданым, думаю, Васька от меня не откажется. Сунула всё под подушку на кушетке и пошла осторожно к мужику, посмотреть, не очухался ли. Тут мне мысль пришла, что надо его за ограду выволочь, пока не пришёл в себя. Шум то мне сейчас поднимать нельзя, а потом, когда хозяин вернётся, сам увидит, что его обокрали.
Вынула ключ из дверки, хотела назад положить, да показалось, что мужик зашевелился. Испугалась и побежала собак загонять. Вернулась – вор этот лежит, не шевелится. Быстро покидала железки в карман его пиджака, потом взвалила этого мужика себе на закорки и потащила к калитке. Хорошо, мужик тщедушный был: быстро справилась. Оттащила его немного в сторону и привалила к ограде. Он вроде как застонал. Я домой и побежала. Собак выпустила, поднялась в кабинет, стала там порядок наводить, а саму трясёт всю. Ключ от сейфа найти не могу. Видать, я его с железками в карман вора положила. Тут и о его палках вспомнила. Это оказались ходули. Он, видать, с их помощью то и забрался на балкон. Сгребла я деньги с колье в подол и в каморку свою спустилась. Сижу, думаю, что дальше делать. Куда ходули деть. К мужику за ограду тащить боязно. Принесла к себе и спрятала за шторой. Решила потом в дровяной сарай выкинуть. Немного успокоилась и прилегла на кровать. К Ваське идти не хотела, обижена была на него сильно. Думаю, выйду с рассветом в калитку, а потом вернусь в дом через ворота. Ну вот и всё, дед Матвей.
Даша тяжело вздохнула и умоляюще посмотрела красными опухшими глазами на старика.
– Что мне делать? Я ведь человека убила. Как дальше жить с таким грехом? А как поймают меня? Следователь этот толстый ходит по дому, во все углы заглядывает. Давеча под балконом ходил, на земле что-то разглядывал, к калитке подходил. А я, дедушка, там юбку свою порвала, когда мужика пропихивала.
Они несколько минут просидели в молчании: Матвей погружён был в раздумья, а Даша, опустошённая горем, больше уже не могла говорить.
– Так, Дарья! Вот что мы сделаем, – начал Матвей и, окинув суровым взглядом сгорбленную фигурку девушки, прокашлявшись, спросил:
– Ты про деньги то Ваське ещё не говорила?
– Нет, – шмыгнув носом, ответила Даша.
– Принесёшь мне сейчас всё, что украла, и забудешь об этом. Ты ничего не знаешь и ничего не видела. Если следователь будет спрашивать о ключе, знала ли ты, где он хранится, то скажи, что один раз случайно видела, куда генерал его положил. Если спросит, говорила ли ты об этом кому, то скажи, что по бабьей глупости сболтнула Матвею, а больше никому не рассказывала. Всё! Больше ты ничего не знаешь! Поняла?
Даша молча кивнула и подняла на старика удивлённые глаза. До неё дошло, что задумал Матвей. Охнув, прижала ко рту руки и закрыла глаза.
– Не боись, Дашулька! Я старый солдат, меня казармой да казённой пайкой не испугаешь. А дитю негоже в тюрьме рождаться, да потом при живых родителях по приютам мыкаться. Иди, Дарья, неси мне деньги, да помни, что ты ничего не знаешь.
Даша, озираясь на деда, боком выскользнула из сторожки и побежала в дом.

Когда после осмотра чердака Гусев с Вавиловым вышли на крыльцо, внизу их ждал дед Матвей. Он стоял, опустив голову, и прижимал к груди фуражку. Увидев их, он отнял её от груди и протянул вперёд.
– Это я взял деньги. Вот они.
Гусев стоял и невидящими глазами смотрел в фуражку. Он был опытным следователем и умел разбираться в людях. Но сейчас Платон Поликарпович испытывал шок от услышанного. У него в голове не укладывалось, как Матвей, всю жизнь верой и правдой прослуживший генералу, не раз рисковавший жизнью за него, мог совершить такое. Но доказательство лежало в фуражке.
– Так, Матвей, пройдём в дом, – это всё, что он смог сказать.
В гостиной они с Вавиловым молча сели на диван, а старик остался стоять в центре комнаты, по-прежнему прижимая к груди фуражку с деньгами. Гусев достал из портфеля бланк, коробочку с дорожной чернильницей и ручкой и, глубоко вздохнув, сказал:
– Рассказывай.
Дед Матвей кашлянул и начал говорить:
– Перед тем, как уйти к себе в строжку, я решил ещё раз обойти двор. На балконе увидел мужика. Ночь была лунная, видно хорошо. Зашёл в дом, тихо прокрался к кабинету. Мужик тот стоял у сейфа и пытался его открыть. Я саданул вора по голове шандалом. Он упал. А меня словно бес попутал. Словно шепнул мне на ухо, мол, возьми у генерала немного денег на домик. Я хотел отправиться на родину доживать последние дни. Горничная Дарья как-то в разговоре обмолвилась, что когда на балконе полог над кушеткой вешала, видела, куда господин генерал ключ от сейфа прятал. Я достал ключ, открыл сейф, взял деньги и колье. Это чтобы убыток был поровну: и у генерала, и у его супруги. Собрал железки вора и сунул ему в карман. Видимо, и ключ туда попал. Потом отнёс мужика за ограду. Он вроде дышал. На балконе нашёл его ходули. Грабитель, видимо, с их помощью и через ограду перемахнул, и на балкон влез. Отнёс их в дровяной сарайчик. Всё.
– А что сейчас признался? Совесть замучила? – холодно спросил его Гусев.
– Не хочу душегубом быть, с таким грехом помирать. Может, и сильно пришиб вора, но не убивец я, – подняв голову, сказал Матвей.
– Насчет этого можешь не переживать: взломщик умер своей смертью от разрыва сердца.
– Матвей! Как ты мог? Неужели я не дал бы тебе денег… – послышался сверху хриплый голос генерала Ельникова.
Он стоял на верху и судорожно сжимал перила. Потом резко развернулся и ушёл в свой кабинет.
Когда уводили Матвея, горничная Дарья лежала на кровати и навзрыд плакала. Потом собрала свои вещи в узелок и, поднявшись к Анне Прокофьевне, сказала, что уходит.

Эпилог

В день суда над Матвеем генералу Ельникову принесли письмо. В нём на небольшом клочке бумаги неровным почерком было написано: «Простите деда Матвея. Он не виноват. Это я взяла деньги. Он пожалел моё дитя, которое скоро родится. Дарья». И генерал поверил. Он поднял трубку телефона и попросил соединить его с председателем окружного суда. Просьба генерала была – дать Матвею минимальное наказание.