Часть III (Глава 3)

Часть III.
Глава 1.
Василиса стойко держалась целых три дня, но потом не выдержала и решила позвонить Александре Сергеевне. Да и повод был прекрасный – Пасха.
Придумала отличный план: Баб Марта приготовит восхитительный пасхальный обед, а тетка, подобревшая после вкусной трапезы, наконец, расскажет о себе. Василисе очень хотелось узнать историю жизни Александры Сергеевны. И она заранее предвкушала удовольствие.
С Баб Мартой план и обсуждать не пришлось. Та сама, перекатываясь по кухне в своих, уже домашних, валенках и позвякивая множеством янтарных бус, в последнее время бормотала как-то уж очень оживленно. И из этого бормотания Василиса уже неоднократно выхватывала слова «Пасха» и «обед». «Значит, обеду быть», — решила Василиса и смело позвонила тетке.

Александра Сергеевна обладала, видимо, королевской пунктуальностью и прибыла ровно в полдень. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
Войдя в квартиру, она повела носом и молитвенно и благодарно возвела глаза к небу. И было отчего! Порядок был, конечно, идеальным. Василиса накануне до поздней ночи убирала, мыла и драила. Но не это было главным. Квартира благоухала! Изумительные ароматы пасхальной выпечки: ванили, лимонной и апельсиновой цедры, кардамона, мускатного ореха, засахаренных цукатов переплетались с густыми ароматами мясных соусов, запеченных до хрустящей корочки колбасок, крохотных куриных рулетиков, опутанных тонкими полосками зажаренного бекона, маринованных в гранатовом соке лодочек из красного болгарского перца, фаршированных какой-то совершенно фантастической начинкой яиц. Аромат манил и радовал. Да, Василиса Александру Сергеевну понимала.
Пока тетка разоблачалась, снимая плащ и развязывая шелковый платок, Василиса вспомнила про тапки.
— Не суетитесь, — остановила ее Александра Сергеевна, — у меня с собой туфли.
Достала из небольшой холщовой сумки замшевый мешок, из которого, в свою очередь, показались на свет туфли, каждая из которых была укутана в тонкую шуршащую бумагу.
«Утка в зайце, яйцо в утке, игла в яйце, кощеева смерть в игле», — подумала с усмешкой Василиса. И как накаркала.
Александра Сергеевна не удержалась, стоя на одной ноге и надевая туфлю на вторую ногу, покачнулась и со всей силы приложилась головой к книжному стеллажу, который возвышался в коридоре. Стеллаж пошатнулся, но устоял. А вот книги, распахиваясь на лету, тяжело и страшно повалились на несчастную даму. Дама, не выдержав столь стремительного и вероломного нападения литературы, рухнула на пол.
Хором взвыв, Василиса с Баб Мартой кинулись вызволять Александру Сергеевну из-под книжного завала.
— Убила! Убила! – причитала Василиса, раскидывая книги.
Но тетка оказалась на удивление крепкой и благодаря Василисе спустя пять минут уже не лежала, а сидела на полу в коридоре, потирая лоб и обмахиваясь какой-то книгой. Вскоре стеная и отчаянно ругаясь (Василиса и предположить не могла, что ее ученая тетка умеет так изощренно браниться), опираясь на племянницу с одной стороны и Баб Марту с другой, Александра Сергеевна добрела, наконец, до пасхального стола.
— Никогда в жизни книги на меня не нападали, — проговорила она и внезапно расхохоталась. – А я, а я так важно себя вела! – захлебываясь от смеха, продолжала она. – «Не суетитесь, мол». Обула бы тапки, да и жива бы осталась! А все моя гордыня – туфли, туфли! Уф, уф! Приехала на праздничный пир, мадам неуклюжая!
Василиса с Баб Мартой, волнуясь, во все глаза смотрели на Александру Сергеевну, но потихоньку и их страх начал отступать. И они, не сговариваясь, начали похихикивать, а уже скоро хохотали все вместе. Тетка, откинулась на спинку стула и, задрав голову, смеялась раскатистым, басовитым смехом, утирая крупной, холеной рукой выступающие слезы. Второй рукой она по-прежнему обмахивалась книгой, забыв ее оставить на том губительном, книжном завале. Баб Марта же, прикрывая рот пухлой ладошкой, смеялась тоненько и застенчиво, но от этого не менее заразительно.
После пережитого обед прошел легко и весело. Александра Сергеевна оказалась очень смешливой и удивительно легкой собеседницей. Ее добродушные подтрунивания и заразительный смех создавали действительно праздничную и даже семейную атмосферу в этот светлый праздник.
Когда, наконец, все насытились, а громкий смех сменился на легкие и усталые улыбки, Александра Сергеевна, погладила Марфушу по руке, поблагодарила ее за вкусные блюда и, пожелав хорошо отдохнуть после трудов, торжественно проследовала в кабинет, чтобы «выпить чашечку кофе и в удовольствие покурить в окружении книг, которые ведут себя хорошо и на людей не бросаются».
Василиса c радостью поскакала за ней, прихватив блюдечко для пепла и книгу, которая так и лежала на столе во время всего обеда, чтобы та не портила идеальный порядок. В кабинете Александра Сергеевна села в потертое, но такое уютное кресло и с видимым удовольствием закурила.
Глава 2.
— А дайте-ка Вашу книгу. Какая-то она необычная, — глядя сквозь сигаретный дым, проговорила тетка.
Василиса протянула ей книгу и только сейчас, посмотрев на обложку, заметила, что это та потерянная, почти затопленная, но чудом спасенная из подвала несуществующей уже библиотеки книга.
— Она не открывается. Спрессовалась от воды и грязи, — как-то виновато пробормотала Василиса.
— Глупости. У меня откроется. Что тут, что тут? – Александра Сергеевна покрутила книгу в руках, внимательно ее рассматривая. – Тут нужен пар. Поставьте-ка чайник. Будем книгу спасать.
И действительно, удивительным образом, побывав в облаке пара, книга начала постепенно раскрываться. Василиса в восторге смотрела на чудо, которое медленно происходило у нее на глазах. Баб Марта же тихонько посапывала, лежа на своем кухонном диванчике, не догадываясь, что творится в двух шагах от нее.
Вернувшись в кабинет, Александра Сергеевна снова села в кресло, надела очки и принялась внимательно изучать книгу: «Да, книга примечательная. Я о таких только читала, но в руках держать не приходилось. Ну что ж, давайте разбираться, откуда и как к нам попала этакая редкая красавица. Что редкая – сразу понятно. На латыни, да еще и рукописная. Таких книг не много встретишь».
Василиса отметила про себе это «к нам» и улыбнулась, вполне обоснованно считая все книги в этом доме только своими.
— Так, что мы имеем? – медленно переворачивая страницы таинственной книги, задумчиво продолжала Александра Сергеевна, превратившись опять в серьезную, ученую даму. – Наличествует только колофон, титульного листа нет.
Василиса не знала, что такое «колофон», но кивнула, как бы наперед соглашаясь со всем, что скажет тетка. Тетка же, заметив неуверенность в глазах племянницы, усмехнулась: «Ладно, поясняю: колофоном называется текст на последнем листе, сообщающий название произведения, его место и время выхода в свет, — в общем, все то, что после стали указывать на титульном листе. Но этот колофон загрязнен так, что ничего разобрать невозможно. Очень вероятно, что будь он не так грязен, мы бы обнаружили на последней странице то же название, что красуется сейчас на обложке, но пока мы только гадаем.
Книгу, конечно же, переплетали заново. И, конечно же, не ранее первой половины XVIII столетия. Многого нам это знание не дает, потому как очевидно, что книга значительно старше. Но, судя по ее вполне достойному состоянию, мы с уверенностью можем сказать, что находилась сия вещь у людей состоятельных и бережливых. Будь это не так, вряд ли эта книга дошла бы до нас в таком виде. А что люди были состоятельными, мы видим по обложке. Тонкая, крашеная кожа с серебром – дорогое удовольствие для людей начала-середины XVIII века».
Что помнила Василиса из курса «История книгопечатания», так это то, что крашенными в редкий синий цвет обложками книги начали украшать именно в первой половине XVIII века. То ли в 1736, то ли в 1743 году. Но ведь помнила же!
Облегченно вздохнув и приосанившись, она все же поклялась себе завтра же взять в библиотеке учебник по этому курсу и прочитать, чтобы перестать выглядеть в глазах ученой тетки умственно отсталой.
— Возможно так же, что титульный лист был утерян, — продолжала свою умную речь Александра Сергеевна, — но не похоже. Слишком гладко и аккуратно оформлен переплет без единого намека на шмуцтитул. Что, и про шмуцтитул тоже не знаете? – посмотрела она недоуменно поверх очков на Василису. – Да как вас учили? Или Вы эти лекции нагло и самоуверенно прогуляли?
Василиса не стала объяснять тетке про Валерия Степановича, педагога по курсу «История книгопечатания», которого они в трезвом виде наблюдали всего дважды за весь семестр. Говорили, что он очень умный, очень известный в узких кругах специалист и очень несчастный, а потому вечно пьяный.
— Зря, душенька, прогуливали, — продолжала непосвященная в тайны узкого специалиста Александра Сергеевна. – Это самое важное в библиотечном деле – уметь все рассказать о книге, которая попала вам в руки. Хорошо, «шмуцтитул» — это грязный титул, ежели в переводе с немецкого. Это пустая страница с кратким названием книги. Нужна была эта страница для того, чтобы первые листы рукописей не пачкались и не повреждались. Это ее первоначальное значение. Позже шмуцтитулами стали называть страницы, на которые помещали названия отдельных частей или разделов книги.
Так, идем дальше. Нумерации листов не наблюдаем, кустод тоже. Ах, боже мой, Василиса! – Александра Сергеевна, увидев в глазах племянницы недоумение, в изнеможении театрально закатила глаза. – Кустоды – начальные слова следующей страницы. Их помещали в нижнем правом углу предыдущей страницы, как сейчас в большинстве книг проставляют номера страниц. Запомнили?
Так, не отвлекайте меня! Потом все запишем, чтобы Вы на досуге читали.
А пока сведем все имеющиеся у нас данные, — ученая дама стала загибать пальцы, менторским тоном перечисляя сухие факты:
1. Колофон использовался с середины XV века, с 1457 года. До появления «Псалтыри» Фауста и Шеффера колофон не встречается.
2. Кустоды начали использовать с 1469 года. Впервые они обнаружены в издании трудов римского историка Тацита, выпущенных в Венеции. Это уже после они вошли в моду и печатались во всех изданиях.
3. Фолиация – нумерация листов – появилась и того позже. Если не ошибаюсь, в 1474 году.
4. Шмуцтитул появился в 1463 году. Но известна только одна брошюра этого года, в которой шмуцтитул есть, — булла римского папы все того же Шеффера. В общее употребление шмуцтитул вошел с 1487 года с легкой руки Джорджо Арривабене, который печатал «Библию» в Венеции.
Из всего известного нам и перечисленного выше, можно заключить, что эта книга – инкунабула и издана в небольшой промежуток времени с 1457 года по 1463 год. Не позже и не раньше.
Александра Сергеевна закурила новую сигарету. Делала она это не спеша, изящно, с достоинством и так красиво, что Василиса поймала себя на мысли, что она завидует этой ученой, пожилой даме. Ее знаниям, ее неспешности, ее элегантности, красоте каждого ее жеста. Александра Сергеевна, не догадываясь, да и мало заботясь о впечатлении, которое она производит на молодое поколение в лице племянницы, снова придвинула книгу к себе.
— Так, теперь название, — проговорила Александра Сергеевна и задумалась. Казалось, она была настолько поглощена книгой и своим расследованием, что не заметила бы, как Василиса встала и вышла из комнаты, будь на то воля и желание Василисы. Хотя ни первого, ни тем более второго у той не было. Несмотря на колкости, с какими тетка обращалась к племяннице, укоряя ее за невежество, несмотря на монотонность, с какой она же обобщала все, что видела в книге, уходить Василиса не собиралась. Тем более, после происшествия с нападением книг племянница лучше узнала свою тетку. И тетка интересовала Василису все больше и больше. А еще Василисе до дрожи в коленках было интересно узнать, к каким еще выводам придет Александра Сергеевна, изучая книгу. Что это за книга? Откуда она? Кем написана? Все это волновало Василису чрезвычайно.
— Так вот, надпись, название, — вновь пробормотала Александра Сергеевна. – Это ни что иное, как девиз Ордена Золотого руна. Pretium Laborum Non Vile – Награда не уступает подвигу. Интересно, интересно.
— Что интересно? – не вытерпела Василиса, глядя, как Александра Сергеевна перелистывает страницы. Перелистывала она очень аккуратно, деликатно беря следующий лист только за верхний правый угол и с почтением переворачивая этот лист.
Не отвечая, погруженная в свои мысли, Александра Сергеевна дошла до середины книги и внезапно застыла, глядя на разворот. Василиса затаила дыхание, что там еще? Что там?
Александра Сергеевна кивнула Василисе, приглашая ту посмотреть. Василиса придвинулась к книге, пристально вгляделась, но ничего этакого не обнаружила. Ну картинки, ну текст. Все так же, как и на предыдущей странице. Ой, нет. Не так же! Похоже, очень похоже, но не то!
— Вот и я о том! – гордо заключила Александра Сергеевна. – Это более поздняя вставка. Тоже на латыни, тоже рукописная, но более поздняя. И не ясно пока, зачем вклеенная в книгу.Но зато эта вставка объясняет название книги. А то совсем чепуха получается: книга религиозная, что-то вроде трактата о пороках и добродетелях, а в названии девиз ордена, который хоть и был учрежден в честь Девы Марии и апостола Андрея, но, судя по подвигам своих рыцарей, был больше порочным, чем добродетельным. Впрочем, как и любой другой орден того времени.
— А откуда Вы знаете, что книга религиозная и что она о пороках и добродетелях? – прошептала изумленная открытием Василиса.
— Ну, во-первых, на латыни в те времена писали только религиозные книги. Во-вторых, не скажу, что без словаря легко смогу прочитать всю книгу. Но перевести слова «vitiis» — порок и «virtutibus» — добродетель, я в состоянии. Ну, а слово «tractatu» не поймет только слабоумный.
Смотрите, эти слова в начале книги выведены под миниатюрой, да еще кое-где встречаются в маргиналиях на страницах.
Василиса пристальнее вгляделась в старинные листы начала книги: а ведь и правда, оплетенные побегами виноградной лозы, опутанные какими-то еще ветками с диковинными цветами, отчетливо виднелись слова: vitiis, virtutibus и tractatu. Наверное, тетка права, это трактат о пороках и добродетелях. А вот на новых страницах никаких подобных слов не было. Были гербы – сплошь львы с раздвоенными, растроенными, причудливо изогнутыми хвостами. Серебряные, зеленые, красные, золотые и черные. Рога, кресты, французские лилии, короны и гранаты, секиры и орлы.
— А может это обманка? – спросила Василиса.
— Именно! – воскликнула Александра Сергеевна. – Чистой воды обманка! Потому как в этой вставке речь идет отнюдь не о пороках и добродетелях. Изначально книга задумывалась, как целомудренный трактат. Позже какой-то шалопай с явно нецеломудренным умыслом вклеил в книгу новые листы с иным текстом. А когда в XVIII веке книгу переплели заново, на обложку поместили девиз ордена, о котором написано именно в этой вставке. Ну каково, а? – радостно закончила Александра Сергеевна.
— А что там в этой вставке? И зачем ее вклеили? – задала своевременный вопрос Василиса, от тетки начиная заражаться восторгом раскрытия тайны.
— Ну, насколько я могу судить, вставка ничего в себе особенного не несет. Очередной свод ордена. Он бесконечно менялся. Что-то добавляли, что-то убирали. Смотрите: «Aureum Vellus»! Так на латыни звучит «Золотое руно». А с золотым руном у нас две ассоциации: либо аргонавты с Ясоном, что вряд ли. Либо Орден Золотого руна. Кстати, на мой взгляд, «золотое руно» на латинском звучит мелодичнее, чем на испанском, французском и, уж тем более, немецком. «Aureum Vellus», Aureum Vellus, — промурлыкала Александра Сергеевна, перекатывая во рту музыкальное двойное «л». — И мне кажется, я знаю, из чьей библиотеки эта книга. Смотрите, «Non Aliud» — девиз герцога Бургундского Филиппа III. «Ничего больше». Правда, иногда переводится, как «Иного не желаю».
Очень интересно. Конечно, принадлежность книги Филиппу – пока только теория. Это еще доказать следует. Тем более что девиз герцога во вставке, а вставка, очевидно, вклеена уже после смерти Филиппа Доброго. И неизвестно зачем.
— Простите, а Вы кем работаете? Откуда Вы все это знаете? – решилась задать давно мучавший ее вопрос Василиса.
Александра Сергеевна оторвалась от книги и поверх очков строго посмотрела на племянницу: «Медиевист я. Историк, специалист по истории средних веков. В университете преподаю. До сих пор, да. Новых-то специалистов нет. Вот и приходится на пенсии работать. Передавать знания молодым людям. А книги – моя страсть. От мужа заразилась в свое время. Он был известным антикваром-букинистом. К нему со всей страны за консультацией приезжали, как ко мне сейчас. Ну, да ладно, не время сейчас об этом говорить. Видите, у меня глаз горит! Мне надо тайну разгадать», — уже почти сердито проговорила ученая дама.
«А она азартная! – подумала Василиса, — Вот бы у нас преподавала такая, я бы тоже все знала. Пойди, не выучи у такой урок. Съест ведь или ядом ученым забрызгает». Тетка ей нравилась все больше и больше.
«Ага, и муж вон какой был! Ладно, потом все выспрошу, уж коль сегодня такое дело», — продолжала обрабатывать вновь поступившую информацию Василиса.
А Александра Сергеевна снова уткнулась в книгу. Водила пальцем по тонкой бумаге, вчитывалась.
— Вот! – воскликнула она. — Так и есть! Филипп Добрый. Его книга, его! Смотрите, в маргиналии сверху вниз слова: «Я – книга учтивого рыцаря. Великого герцога Запада». Буквы плохо видно. Какой-то иллюминатор, похоже, их намеренно прятал. Да… Кстати, именно так и называл себя Филипп III, герцог Бургундский, Великий герцог Запада. Скромный, да.
Вообще, интересный был человек. Воин, меценат, покровитель художников, поэтов, музыкантов. Владел гигантской библиотекой. Бесконечно расширял свои территории. Основал орден. Собирался отправиться в крестовый поход, чтобы отвоевать Константинополь. Имел множество любовниц и трех жен. Последних, правда, по очереди. Был несметно богат. И, несмотря на герцогство, считался одним из могущественнейших правителей Европы. Его двор располагался то в Брюсселе, то в Брюгге, то в Лилле.
А вот и он сам! Видите строгого мужчину в черном? Это он и есть. По легенде, всю жизнь носил траур по убиенному отцу. По крайней мере, на немногочисленных портретах, дошедших до нашего времени, сей почтенный муж действительно всегда в черном. Может, легенды и не врут.
И что он тут делает? На этих новых, относительно, конечно, страницах? – продолжала свой монолог Александра Сергеевна.
Василиса уже устала изумляться всему, что видела и слышала. А тетка не унималась. Рассматривала книгу и так и этак. Приближала ее к глазам, отдаляла. Но так больше ничего нового и не нашла. Устало взглянула на часы и охнула: «Василиса, а времени-то сколько! Ехать пора!»
С сожалением отложила книгу, быстро собралась, оделась в коридоре, держась подальше от коварного книжного стеллажа и, пообещав в ближайшее время позвонить, уехала.
***
Герцог нетерпеливо ждал, когда приведут пленника. Мерил шагами библиотеку, гневно поглядывал на приоткрытую дверь и стражников за нею, чтобы увидеть, наконец, хоть какое-то оживление, означающее конец его ожиданиям. Но все было тщетно. За дверью было тихо. Герцог злился.
В ярость приводило Его Светлость и то, что он не мог, не имел ни сил, ни желания объяснить никому, даже преданнейшему другу Лодевику, причину своего гнева. Филипп III не мог поведать никому, за что так злится на Рогира. Тогда бы пришлось раскрыть и причину, побудившую художника выкрасть портрет герцога.
Причина же была проста. Рогир узнал о связи своей супруги Элизабет с герцогом.
Да, Его Светлость всегда был горяч, непостоянен и мгновенно загорался, увидев юное, обворожительное личико или хотя бы кокетливо и как бы случайно выставленную ножку очередной прелестницы. Но тут было иное. Супруга Рогира Элизабет была уже стара. Очень стара. Ей шел пятый десяток. Однако правдой было и то, что она и в этом преклонном возрасте была хороша. Элизабет не потеряла ни стройности стана, ни блеска в лукавых серых глазах. Даже волосы ее оставались такими же, как в юности, — цвета игравшей на солнце смолы. Без единого седого волоска. Рогир до сих пор обожал свою Элизабет, прожив с ней без малого двадцать лет и вырастив троих столь же нежно любимых детей.
Герцог же, презрев супружеское счастье четы и уважение к самому мастеру, не устоял перед прелестью Элизабет. Да и хотел ли устоять?
Но при всей своей страсти к супруге Рогира герцог Бургундский не мог допустить, чтобы кто-то узнал о его связи с прекрасной, но уже очень старой дамой. Это бы означало, что и сам герцог не столь бодр и ловок в охоте на юных нимф, а довольствуется лежалым товаром, чтобы он о себе не думал. Это бы означало, что и герцог стар.
Это и была та причина, суть которой невозможно было раскрыть, особенно помня о предстоящем походе на Константинополь и надвигающейся опасности со стороны Франции. В глазах друзей и тем более, врагов герцог Филипп Добрый должен быть силен и на поле брани и в опочивальне.
А вот о том, что пообещал сделать рогоносец Рогир, и вовсе рассказать было немыслимо.
Случайно узнав об измене супруги Рогир запер неверную в доме и поклялся отомстить герцогу. Художник, позабыв о почтении, так и заявил Его Светлости в лицо: «Я отомщу Вам за унижение. Поверьте мне. Я напишу Ваш портрет. И напишу его с мыслью о мести. Вы будете на нем изображены не в Вашем обычном черном, каковое Вы носите в память об отце, а в костюме шута. Знайте, я сделаю это!»
Филипп, славившийся быстротой реакции далеко за пределами своего герцогства, еще даже не успел понять всю глубину нанесенного оскорбления своей Светлости и памяти своего высокочтимого отца, как Рогир уже покинул залу, где они только что беседовали один на один. А на следующий день из пиршественного зала пропал портрет герцога.
Конечно, Рогира схватили, обвинили в краже. Но портрета у него не обнаружили, а потому на неопределенный срок, необходимый для нахождения пропажи, заточили в темнице.