Часть VII (Глава 7)

Часть VIII
Глава 1.
— Очень интересно, — проговорил Лев Кириллович, когда порядком утомившаяся Александра Сергеевна закончила свой рассказ. — О книге я больше вашего не скажу. Но другими мыслями и знаниями с удовольствием поделюсь.
Я бы с вашего позволения повел книжное расследование с другой стороны. И начал бы ни с Божественного флорентийца, а с придворного живописца Филиппа III Доброго. Уж очень заманчива идея пересечения семейной легенды ленинградских дам и исторических данных. Утверждать, что пересечение есть, безусловно, преждевременно. Но что-то в этом есть.
Лев Кириллович, извинившись, ушел в дом — Василиса и думать забыла о фортелях, выделываемых хозяином при походке. Сидела и, затаив дыхание, ждала — и вернулся с толстой, потрепанной книгой в руках, — Да, все верно, — пробормотал он, быстро пробегая глазами страницу.
— Левушка, было бы неплохо донести и до нас информацию, — притворно сердясь и подмигивая Василисе, проговорила Александра Сергеевна.
— Терпение, Сашенька, терпение. Так, так, так, — Лев Кириллович поводил пальцем по странице и улыбнулся.
«Интересно, догадывается ли он, что ему очень идет улыбка? – подумала Василиса, глядя на пожилого, несуразного человека. – И вообще, он очень милый. Вязаная кофта, глаженая рубашка, даже платок на шею не забыл повязать… Наверное, наряжался к приходу гостей. Хотя допускаю, что он так всегда одевается. Да, милый и трепетный. И такой влюбленный в мою тетку!»
Василиса хихикнула.
— Прошу прощения, девочки, что заставил вас ждать, — всполошился Лев Кириллович, не догадываясь, что в глазах одной из девочек за небольшой промежуток времени он, выделывая кренделя своими длинными ногами, прошел путь от кузнечика до милого и трепетного. – Мне необходимо было убедиться в том, что догадка моя верна. Да, полагаю, что верна, — словно убеждая самого себя, пробормотал он. И уже уверенно продолжил, — Не зря я зашел с другой стороны. Я имею в виду, со стороны придворных живописцев. Слушайте. У Филиппа Доброго их было двое. Один, всем известный Ян ван Эйк. Судьбой и славой был обласкан еще при жизни. Ну, думаю, что про него вы и так все знаете.
— А я думаю, что нет, — язвительно вставила Александра Сергеевна. –Василиса, скорее всего, девственно чиста по части знаний о художниках.
Василиса мгновенно насупилась.
— Не преувеличивай, дорогая, — вновь улыбнулся Лев Кириллович. Посмотрел на смутившуюся Василису и обращаясь к ней, мягко добавил, — милая, Вы еще слишком молоды, чтобы все знать. А потому не расстраивайтесь. Я Вам все расскажу и всему научу. Взял же я Вас под свое покровительство, помните? Так вот сейчас я освещу только нужные нам стороны жизни великих живописцев. Остальное потом.
Василиса благодарно вздохнула. Кузнечик в ее глазах определенно поднимался все выше и выше.
— Ван Эйк, кроме всего остального, писал портреты Изабеллы Португальской, — продолжил Лев Кириллович, — третьей будущей супруги герцога, работая, по сути, сватом и фотографом того времени. Это было обычным делом – прибыть в страну невесты, написать ее портрет и отправить жениху для ознакомления. Портреты Изабеллы были написаны и отправлены, но до адресата не дошли – затерялись в дороге. Впрочем, как показывает история, Филипп и без портретов взял Изабеллу в жены, потому что брак был политическим, а не по зову сердец. Красота невесты хоть и приветствовалась, но не была решающим фактором. И Филипп не прогадал — брак оказался удачным. Но это для нас не столь важно. Нам, главное, помнить, что первым из придворных живописцев герцога Бургундского был гениальный ван Эйк.
Я бы обратил ваше внимание на второго художника, пришедшего на смену ван Эйку. На таинственного Рогира ван дер Вейдена. Совершенно ничего неизвестно о его детстве и юности. Мы знаем имя, данное ему при рождении – Роже де ля Пастюр. И это, пожалуй, все. Ни точной даты рождения, никаких сведений о том, как жил и где учился живописи. Рогиром ван дер Вейденом он стал называться, уже поселившись в Брюсселе. Откуда приехал? Кем работал до переселения? Мнения историков расходятся. Выскочил, как черт из табакерки, и сразу же стал популярным мастером и придворным живописцем богатейшего герцога Филиппа III Доброго. Написал множество портретов знатных вельмож, в том числе и парные портреты Изабеллы и Филиппа, а позже и их сына Карла Смелого.
Примечательно то, что Рогир не подписывал свои картины. По крайней мере, до нас не дошли полотна, подписанные им собственноручно. Что же касается его творений, о которых есть документальные упоминания, то они всего лишь ориентировочные и не могут расцениваться, как полноценное доказательство.
Интересным мне в свете нашего расследования представляется то, что несмотря на более чем дружеские отношения между герцогом и живописцем, в середине XV века Рогир спешно покидает своего хозяина, страну и уезжает работать к другому герцогу. К герцогу Урбинскому. И насовсем. После отъезда, кстати, он пишет только один портрет представителей семьи Филиппа Доброго – его внебрачного сына, Великого бастарда Бургундского Антуана. То есть смело можно делать вывод, что после отъезда из Бургундии Рогир имел сношения только с Антуаном, но не с остальными членами могущественной семьи.
И вот еще что, — не останавливаясь и все так же светясь на солнце своим легким, серебристым нимбом, продолжал человек-энциклопедия, — я довольно давно читал монографию французского биографа Рогира ван дер Вейдена. Биографа известного и уважаемого. Монография мне запомнилась тем, что несмотря на заслуженность биографа, представленные в работе факты показались мне уж очень бездоказательными. Бесконечные оговорки и недосказанности, никаких документальных подтверждений. Но все же… Например, там говорилось о предполагаемой размолвке Рогира с герцогом Филиппом, об обиде, якобы нанесенной герцогом художнику. Чувствуете, к чему я клоню?
Александра Сергеевна с Василисой во все глаза смотрели на Льва Кирилловича.
— Обида! Художник! Стих! Легенда! – пулеметной очередью выпалила вскочившая Василиса. – Может Рогир и есть тот дальний предок старушек? Да нет, не может быть, — Василиса остыла так же внезапно, как перед тем воспламенилась. – Так не бывает: старушки, которые живут в наше время, и художник из пятнадцатого века.
— Почему не бывает? – улыбнулась Александра Сергеевна. – Помнишь, как у Булгакова: «Как причудливо тасуется колода! Кровь!» Так что все может быть. Тем более такая старая легенда их рода да плюс придворный живописец в каждом поколении…
— И я о том же подумал, Сашенька, — кивнул нимбом головой Лев Кириллович. Конечно, было бы недурно ту монографию разыскать, но если сделать ставку на маститость биографа и поверить его словам, то вполне можно утверждать, что Рогир мог отомстить или, по крайней мере, покляться отомстить за нанесенную обиду. Если, конечно, таковая была. – Лев Кириллович задумался. Поднялся во весь свой немалый рост, прошелся, подпрыгивая по веранде и одним прыжком смахнул в сад.
— Ушел? – шепотом спросила тетку Василиса.
— Нет. Думает. – ответила та. – Не забывай, сейчас он нам выдал информацию нагора. Ту, которая всплыла первой в его памяти. А для раздумий он всегда выбирает одиночество. Сейчас в его голове машина работает, отделяет нужную информацию от ненужной. И для этого он должен быть один. – Александра Сергеевна усмехнулась. — Не удивлюсь, если он нам сейчас ту монографию от слова до слова наизусть проговорит. У Левушки уникальная память. Прочел один раз и запомнил на всю жизнь.
— Тогда ему ни в коем случае гадости писать нельзя. Запомнит, ввек потом не отмоешься, — весело предположила Василиса.
— Так и есть, — сконфуженно пробормотала Александра Сергеевна.
— Ой, опять тайны! Что-то много на сегодня! – уже не сдерживаясь, рассмеялась Василиса. – Вы, моя тетушка, полны сюрпризов!
От расправы ее спас вовремя вернувшийся хозяин дома.
— Я вам яблок принес. Угощайтесь. Их можно не мыть. Я деревья ничем не обрабатываю. А сорт очень редкий и вкусный. Ручаюсь, — Лев Кириллович неловко ссыпал на стол те самые, удивительные, нежно-опалового цвета с золотой искрой на боках яблоки.
Несколько яблок раскатилось, обдав сидевших дам переливающейся на солнце бриллиантовой россыпью брызг.
— Как красиво! – воскликнула Василиса. – Как в сказке про молодильные яблочки. Смотрите, смотрите, как сверкают!
— Да. Они невероятно красивые и изумительно вкусные. Ешьте. А я пока вам изложу все, что вспомнил, — улыбаясь, подтолкнул к Василисе яблочко Лев Кириллович. – А вспомнил я следующее. Внук Рогира, тоже замечательный живописец, был дружен с Микеланджело.
При упоминании божественного флорентийца Василиса застыла, не донеся яблоко до рта, а Лев Кириллович невозмутимо продолжил: «Как я говорил ранее, о судьбе Рогира мало, что известно. В том числе и о его семье. Была супруга и вроде невероятная красавица. Трое детей, из которых только один стал художником. Про внуков известно и того меньше. Ну, да все они для нас особого интереса не представляют. Кроме одного, который тоже стал живописцем. Чувствуете? Один живописец на поколение. Ничего не напоминает?»
— Все сходится! – перебивая оратора, тихо пискнула Василиса, получив при этом под столом весьма ощутимый пинок от суровой тетки, которая, кстати, тоже с большим вниманием слушала Льва Кирилловича.
— Это все пока не доказано, — продолжал размышлять вслух оратор, не обращая внимания на потасовку на своей веранде. — Но для нас очень важен сам факт дружбы Госвина (так звали внука) с Микеланджело. Может быть именно из-за этого великий флорентиец упоминается в книге? Нет, — сам себя остановил хозяин дома. – Притянуто. Еще подумаю, — и Лев Кириллович надолго замолчал, перебирая в голове факты, домыслы, легенды…
— И ведь подумает! – подтвердила Александра Сергеевна, очевидно гордясь своим давним другом.
— Наверное, вот, как мы сделаем, — вернулся из задумчивых далей Лев Кириллович, — я все подготовлю, соберу информацию и приглашу вас или к вам сам нагряну.
— Это замечательно, потому что нам, Левушка, ехать надо, — вкрадчиво произнесла Александра Сергеевна. — У меня завтра важный день. Необходимо подготовиться.
— Все трудишься? – укоризненно покачал головой хозяин. – Поберегла бы ты себя, милая. Уж сколько можно? Тебе давно на покой надо.
Александра Сергеевна метнула в сторону племянницы упреждающий взгляд.
— Покой нам только снится! – нагло пропела Василиса и, прихватив с собой яблочко, скатилась по ступеням крыльца в сад. «Пусть поговорят без меня. Им есть, что обсудить, — подумала она. – А я пока по саду поброжу. Когда еще такую красоту увижу!».
Но что-то ей подсказывало, что этот сад и этот дом они теперь с Александрой Сергеевной будут навещать довольно часто.
Глава 2.
— Нет, ну почему? – задала вопрос Василиса, как только электричка тронулась, оставляя на станции одиноко стоящего Льва Кирилловича с белым нимбом над головой.
— Вот я знала, что ты теперь прицепишься, как банный лист, — проворчала тетка.
— Почему, ну почему? – не останавливаясь, канючила Василиса. Ей до смерти хотелось сразу всего: узнать об отношениях тетушки и оставшегося на перроне господина, поговорить о том, что все тот же господин рассказал об их деле, немедленно начать строить новые версии.
— Вот ведь какая приставучая! – притворно сердилась тетка. – Ладно, расскажу. И поклянись, что отстанешь.
— Клянусь! – торжественно произнесла Василиса, держа на всякий случай за спиной скрещенные пальцы.
— Левушка давно предлагает мне руку и сердце. Это правда. Уж, наверное, лет 50 прошло с первого его признания. Познакомились мы в университете. Я только поступила, а он заканчивал учиться. Помню тот день очень отчетливо. Я шла на пару по французскому, а он в компании друзей мне навстречу. И тут, я не успела даже понять как, он выбрасывается из толпы однокурсников, падает мне в ноги и жалобным, надрывным голосом начинает вопить, что жизнь ему станет не мила, если прекрасная дама, то есть я, не согласится прямо здесь и сейчас стать его супругой. Такими дурными шутками тогда пробавлялись сплошь и рядом. В ответ на этакий выпад мне следовало важно произнести что-то вроде «О, да, мой рыцарь! Я согласна!», упасть в обморок и все такое. Но я таких тонкостей не знала, а потому в испуге залепила ему пощечину, разрыдалась от унижения и убежала. Да, трепетная была. Больно реагировала на любые шутки относительно своей персоны.
Левушка, конечно, приходил потом, просил прощения. Так и познакомились. А спустя полгода он и впрямь сделал мне предложение. Явился ко мне домой весь такой из себя прекрасный рыцарь с цветами. Он ведь и правда, был очень хорош собой. Высокий, стройный, с курчавыми волосами, а глаза какие! – Александра Сергеевна совсем по-девичьи вздохнула. – Глаза глубокие, не по-юношески мудрые. Я таких никогда раньше не видела. А как он на гитаре играл! И такими огромными руками!
— И что, Вы отказали? – задохнулась Василиса, пропустив мимо ушей воспоминания о былой красоте Левушки и его музыкальных талантах.
— Конечно, да, — отрезала тетка. – Я же тебе рассказывала. Я к тому моменту бесповоротно и безнадежно уже была влюблена в своего будущего мужа.
— И как же тогда? И что же? – Василиса все никак не могла прийти в себя.
— Да никак. Все честно ему и выложила. И про Валентина Давыдовича, и про любовь свою к нему. Левушка, к чести сказать, достойно принял поражение, как настоящий рыцарь, но попросил об услуге – написать ему расписку, в которой я пообещаю выйти за него замуж, как только стану свободной.
— Ничего себе! – воскликнула пораженная Василиса. – И Вы написали? Да? Скажите, что написали! Написали, а он до сих пор все помнит?
— Все так было и есть. Ты угадала еще тогда, когда мы у него гостили.
— А что Вы после… Ну, после того, как… — Василиса замялась.
— После того, как ушел Валентин Давыдович? – пришла ей на помощь Александра Сергеевна. – Да я и сама не знаю. Надобности, наверное, не было. Валентин, кстати, все знал. Я сама ему на следующий день после неудачного сватовства все и рассказала. Более того, он взял с меня слово, что после его смерти я выйду замуж за Левушку.
Василиса поцокала языком: «Нехорошо, ох, нехорошо обманывать мужа!»
— Дождалась! Яйцо курицу учит, — пробурчала Александра Сергеевна. – Я просто все думаю, стоит ли вообще мне выходить за него? Мы оба уже привыкли жить поодиночке. Левушка, между прочим, так никогда и не женился. Хотя за ним и тогда девушки увивались, да и сейчас, полагаю, от дам отбоя нет. Но так и не женился. Мда… Благородный рыцарь, верный своему слову.
— А он всегда такой был? – робко поинтересовалась Василиса, невольно делая акцент на слове «такой».
— Ты про конвульсии? – уточнила, не миндальничая, тетка. – Нет, конечно. Это последствия возможного инсульта. Врачи точного диагноза не поставили, только предположили. Лет двадцать назад, когда отец его скончался, что-то в организме Льва Кирилловича сломалось. По началу он даже передвигаться не мог. Тело не слушалось. Но помаленьку научился им управлять. Худо-бедно, но как-то ходит.
— Так подействовала смерть отца? – глубоко сопереживая трагедии отнюдь уже не смешного Льва Кирилловича, спросила Василиса.
— Ну да. Такие поломки в организме просто так не происходят. Отца его долго травили на работе. Он почтенным профессором был, работал уже на пенсии в университете. Что там произошло точно, Левушка, как порядочный мужчина, не распространяется. Не опускается до сплетен. Но травля была – это факт. Ну и случилось то, что случилось. Сердце профессора не выдержало. Умер. А потом и Левушку сломало. Да что там говорить! Много грязи, много гадости было… Но жизнь продолжается. Левушка жив, почти здоров, светлая голова, замуж вон зовет.
— Мне он очень понравился, — вздохнув, призналась Василиса и добавила. – А жить в одиночестве, когда есть человек, который так к Вам относится и так Вас любит, по-моему, глупо. Пообещайте, что подумаете. Мне кажется, что пришло, наконец, время принять предложение рыцаря. И пообещайте, что не 50 лет снова думать будете.
— От чего ж не пообещать-то? – улыбнулась кокетливо пожилая дама. – Тем более, что пятидесяти лет, боюсь, у меня в запасе и не будет.
Василиса прыснула, и они обе рассмеялись.
Глава 3.
Осень полностью вошла в свои права. ЗасыпАла листьями лавочки и дорожки в парке. Проливалась мелкими, пока еще редкими и робкими дождями на город. Радовала яркими красками. Воздух был наполнен и сух, но чувствовалось уже в нем приближение зимы. Это тревожило и волновало.
Василиса любила гулять под моросящим дождем, шелестеть мокрыми листьями, вдыхать ароматы желтого, бронзового, огненно-рыжего, медного парка. Любила сидеть на ступеньках старинного, барского дома, наслаждаясь печальным сочетанием обветшавших колонн, поддерживающих портик, и разноцветным ковром из листьев, устилавшим часть крыльца, некогда парадного и торжественного, а ныне представляющего собой только призрак былой красоты. Парк, бывший в свое время достоянием и украшением округи, сейчас находился в запустении. Что-то грустное, пронзительно-щемящее было в нем. Витала в воздухе, запутываясь между веток старинных деревьев, тоска об утраченном великолепии. И эта тоска гармонично и очень правильно соединялась с тоской осенней. Светлой и трогательной.
Василиса могла сидеть часами, наблюдая за кружащимися листьями, замечая пролетающие мимо невесомые паутинки, угадывая в скользящих в вышине облаках очертания зверей и птиц. Василисе было уютно и тепло, спокойно и радостно. У нее было все, о чем она мечтала с детства: прекрасный дом и любящая семья. Семья немного странная, состоящая из внезапно обретенной тетки и полусумасшедшей старушки. Но в том, что ее любят, Василиса не сомневалась. У нее не было только разгаданной тайны.
— Я приглашаю вас с Марфушей к себе в гости, – Александра Сергеевна произнесла это почти угрожающе. – И книгу не забудь. Жду вас к 18,00.
— Будет исполнено, Ваше Сиятельство, — почтительно ответила Василиса.
— Но-но! – предостерегающе остановила ее тетка и повесила трубку.
Василиса просунула голову на кухню: «Бабулечка, суровая тетя ждет нас в гости сегодня к вечеру. Собирайся, а то опоздаем, и нас выпорют на конюшне».
Дерзкая племянница не рассчитывала на понимание ее Баб Мартой, но уж слишком хороша была шутка, а потому Василиса, вытворив проказу с бедной старушкой, довольная собой, весело насвистывая, проследовала в свою комнату одеваться.
Ровно в 18,00 гости звонили в дверь квартиры Александры Сергеевны. Василиса за все знакомство с обретенной теткой ни разу не была у нее дома и сейчас несколько волновалась, но виду старалась не показывать. Она решила держаться уверенно и спокойно, как и подобает взрослой, уравновешенной девушке.
Уверенность и спокойствие пошатнулись мгновенно, стоило Василисе войти в прихожую. Высокие потолки, шикарная лепнина, зашитые деревом стены, книги, картины, старинная мебель, зеркала, цветы, канделябры со свечами – все обрушилось на Василису, погребя под собой все то, с чем племянница входила к тетке. Василиса робко пошла по квартире, заглядывая в комнаты и открывая для себя все новые и новые чудеса.
— Мечта, — проговорила, задохнувшись Василиса.
— Так и есть, — рассмеялась Александра Сергеевна. – Проходите, гости дорогие, в столовую.
Василисе показалось, что она никогда в жизни не видела такой роскоши. Что, в общем-то, было совершеннейшей правдой. Мать никогда не стремилась сделать дом уютным, а уж роскошным и подавно. Баб Марта занималась только готовкой и сервировала (правда, мастерски) стол, но обо всем остальном не волновалась вовсе. А здесь было все. И все было прекрасно. Картины в разнообразных, но одинаково роскошных рамах, старинный, искусной работы буфет с раставленными на полках фарфоровыми тарелками, блюдами, супницами, хрустальные и серебряные (Василиса для себя решила, что это непременно должно быть серебро, — на меньшее она не согласилась бы) вазы с замысловатыми букетами, тяжелые шторы с бахромой, изящные канделябры, которые с двух сторон украшали массивный обеденный стол.
— Ух! – выдохнула Василиса.
— Благодарю покорно, — слегка поклонилась Александра Сергеевна с достоинством.
— И Вы всегда тут едите? – простодушно поинтересовалась девушка.
— Ну вот, все испортила! – всплеснула руками тетка. – Я так старалась произвести впечатление! Конечно же, нет. Я ем на кухне, притулившись у телевизора. А в столовой мы раньше гостей принимали, пока Валентин Давыдович был жив. После долгое время никто сюда не приходил. А сейчас вот случай представился.
— А мы втроем будем или еще кто-то присоединится? – вкрадчиво спросила Василиса.
— Ну, ты лиса! – рассмеялась Александра Сергеевна. – Присоединится, присоединится, не сомневайся. Скоро будет.
— Ага! Наш милый кузнечик с мудрыми глазами ангела!
Александра Сергеевна изумленно посмотрела на Василису.
— Что? – всполошилась Василиса. – Я что-то не то сказала?
— Да нет, — тихо проговорила Александра Сергеевна. – Удивительно то, что я так же его называю. И не помню, чтобы я тебе про это рассказывала.
— Как причудливо тасуется колода! Кровь! – напомнила Василиса. – Помните? То-то же.
Спустя полчаса гости собрались в полном составе.
— Проходите, рассаживайтесь, но с условием: пока едим, не болтаем. Все разговоры после. В гостиной, — распорядилась хозяйка.
Условие было выполнено. Тем более, что разговаривать во время такого прекрасного обеда было и в самом деле грешно. После обеда все торжественно прошествовали в гостиную. Довольная Баб Марта прилегла на обитый бархатом диванчик и тут же тихонько засопела. А Василиса, Лев Кириллович и Александра Сергеевна уютно расположились в креслах. В доме стояла тишина, нарушаемая лишь успокаивающим тиканьем больших напольных часов.
— А я уверен, что решил загадку, — хитро улыбнувшись, сказал Лев Кириллович.
— Да Вы что? И молчите? – воскликнула Василиса, позабыв сразу про обед и тишину.
-Тссс, — предостерегающе подняла руку тетка. — Марфушу разбудишь, а нам еще пошептаться надо.
— А как же не молчать, когда Сашенька запретила в столовой разговаривать, — заговорщицким шепотом произнес Лев Кириллович. Он неуклюже сидел в кресле, максимально подтянув свои длинные ноги, по-видимому, боясь причинить хоть какие-нибудь маломальские неудобства хозяйке и ее племяннице.
— Левушка, расслабься. Распрями уже свои конечности, сядь, как тебе удобно и вещай. Мы готовы внимать твоим речам, — тихо рассмеялась Александра Сергеевна.
— Значит так, — с удовольствием вытягиваясь во весь свой рост, начал повествование Левушка, — мы закончили на том, что внук Рогира ван дер Вейдена, — тот, что тоже стал художником, — был дружен с Микеланджело. Так вот, это не так, — Лев Кириллович торжественно поднял вверх указательный палец.
— Старый интриган! – зашипела Александра Сергеевна. – Не томи!
— И не собирался, — отмахнулся, посмеиваясь, оратор. – Собрал факты. Вещаю теперь, как ты велела.
Александра Сергеевна шумно выдохнула.
— А факты говорят нам следующее: художники не вполне дружили. Они просто вели переписку. Краткую, но тем не менее. Письма, к сожалению, были утрачены, но они были. Точное содержание писем уже никто не воспроизведет, но известно, в одном из них Госвин убеждал Микеланджело продать купцу из Бургундии недавно законченную статую Марии с младенцем, а также, — Лев Кириллович повторно поднял палец, призывая ко всеобщему вниманию. В сущности, призывать ко вниманию никакой надобности не было. Александра Сергеевна с Василисой и так очень пристально смотрели на Левушку, ловя каждое его слово, – так же, — медленно повторил интриган (как вполне справедливо отметила Александра Сергеевна), — просил об одной услуге, завещанной к исполнению еще его дедом. Проще говоря: продай статую и исполни просьбу.
— Статую кого? – не веря своим ушам, переспросила Василиса.
— Я еще раз убеждаюсь, дорогая Сашенька, что девочка твоя – умница. Сразу же уловила самое важное. Статую Марии с младенцем, — повернулся Лев Кириллович уже к Василисе, взмахнул огромной рукой, желая, видимо, пригладить свой нимб, но не рассчитал и, задев пятерней стоящий за ним на столе массивный канделябр, с грохотом обрушил его на пол.
Все трое в ужасе обернулись к Баб Марте. Старушка же громко всхрапнула и, подложив пухлую ручку под щеку, продолжила мирно сопеть.
— Мне очень неловко, — повинился Лев Кириллович. – Я все исправлю.
— Сиди! Сидите! – хором яростно прошипели дамы.
Василиса на цыпочках подошла к поверженному канделябру, приподняла его и пошатнулась: «Ого, какой тяжелый! Он что, из бронзы?»
— Детка, конечно, да! – вращая глазами, зашептала Александра Сергеевна. – Ставь на место и садись! Ну что за люди?! Один все роняет, другая вопросы глупые задает!
— Ах, Сашенька, как бы ты была хороша в монастырской келье, будучи монашкой-молчальницей! – любовно глядя на разгневанную даму, вполголоса проговорил тот, что все роняет. – Тебе бы так пошла смиренность и покорность судьбе…
— Василиса, стукни его по голове канделябром.
— Не могу. Он тяжелый.
— Девочки, довольно. Давайте продолжим? – примирительным тоном заметил Лев Кириллович.
— Нет, ну каков нахал! – возмутилась Александра Сергеевна. – Рассказывай дальше. Продолжим, если ты настаиваешь.
— Да, статуя. Да, младенец, — продолжил Лев Кириллович, как ни в чем не бывало, — И это нас отсылает, как, вы уже догадались, к стишку-считалке и к словам, что во вставке. Как там было: «Где-то что-то под Марией в храме огненном лежит»? Так вот, вполне вероятно, что эта Мария и есть статуя работы Божественного флорентийца.
Василиса потерла руки, счастливо улыбаясь в предвкушении скорой разгадки. Достала листики с выписанными словами, которые они с теткой обнаружили в книге полгода назад и стала в них делать пометки, бормоча вполголоса: «Так, «месть мастера спустя» — это месть художника Рогира, не помню, как там его дальше. Спустя? Ну, допустим, спустя годы. Так и пишем «месть мастера спустя – Рогир»».
— Ван дер Вейден, — не преминула вставить строгим учительским тоном Александра Сергеевна.
— Дер Вейден, — высунув от усердия язык, писала Василиса. Достала листики со словами «младенец» и «святая» и сложила их вместе, подписав «Святая Мария с младенцем». Подумав, к этим двум листочкам приложила третий – «Божественный флорентиец», — так же старательно подписав его «Микеланджело». Выполнив эти действия, она села и выжидательно уставилась на Льва Кирилловича.
— Добавьте туда, моя умница, еще листики «отмщение» и «клятва», — ласково посоветовал тот. – Уверен, что это все об одном и том же.
— Дальше, Левушка, дальше, — нетерпеливо закуривая очередную сигарету, поторопила его Александра Сергеевна.
— Знаешь, Сашенька, когда ты выйдешь за меня замуж, тебе все-таки придется отучиться от этой пагубной привычки.
— Не выйду, — отрезала Сашенька.
— Выйдете, выйдете, — хитро улыбаясь, прошептала Василиса.
— Давайте дальше, — согласился Лев Кириллович. – Каюсь. Монографию я не нашел и помню текст не очень хорошо, потому что утратил к нему интерес из-за недоказательности выдвинутых предположений. А то, что я читаю без интереса или невнимательно, то моя память в закромах не хранит. Но нам, я думаю, это и не важно. Пусть косвенное, но указание на обиду, нанесенную художнику, есть. Пусть так и будет. Перехожу теперь к другому и, как мне кажется, более значимому. Я знаю, что за город, в котором храм огненный.
Василиса задохнулась: «И Вы молчали?!»
— Я не молчал, а сводил то, что вспомнил и узнал. Так вот, это город Брюгге.
Александра Сергеевна, обернувшись к Василисе, возликовала: «Я говорила тебе, говорила! Город в Бургундии, да!»
— Если Вы будете так шуметь, то проснется Баб Марта, — пробурчала Василиса.
— Девочки, с вашего позволения, я продолжу. Это Брюгге. И интересующая нас церковь именно там. Сашенька была абсолютно права, утверждая, что храм должен быть в Бургундии. И не просто в каком-либо городе, а в одном из тех, где герцог Филипп жил со всем двором подолгу. Я руководствовался простой логикой: если необходимо, чтобы о мести художника узнали потомки Филиппа Доброго, то эту месть надо было укрыть в более-менее значимом для Филиппа городе. Я имею в виду, что прятать что-то в незначительном месте маленького, незначительного города нет смысла. Я согласен с Сашенькой – умнейшей, по моему мнению, женщиной, – что города, которые надо рассматривать, это Лилль, Брюссель и Брюгге. Но! В Лилле нет церкви Святой Богоматери. Там есть церкви Святой Екатерины, Святой Марии, Маврикия, Петра и так далее.
— Марии? – заинтересовалась Василиса.
— Магдалины. А это не одно и то же. И возведена она только в XVIII веке. Не подходит. Отметаем за ненадобностью. В Брюсселе есть церковь Богоматери Саблонской. И к началу XVI века она уже стояла. Но! – Лев Кириллович снова хотел пригладить волосы, но вовремя вспомнил про канделябр и смущенно опустил свою длинную руку. – Но! Только в Брюгге в церкви Святой Богоматери висят над скамьями гербы тридцати рыцарей.
— Левушка, ты умница и гений! – с восторгом глядя на Льва Кирилловича, прошептала Александра Сергеевна. – Я почти согласна стать твоей женой.
Лев Кириллович благодарно улыбнулся, а Василиса, перегнувшись через кресло Александры Сергеевны и делая вид, что ее не замечает, заговорщицки прошептала, обращаясь ко Льву Кирилловичу: «Если так дальше пойдет, то она сама скоро предложит Вам руку и сердце. Вы, главное, не останавливайтесь».
Все тихо рассмеялись.
— Сашенька, я согласен, — поклонился Лев Кириллович Александре Сергеевне. – Но продолжу, если вы не против. Мне же и самому интересно. Вернемся к гербам. Это гербы тех рыцарей, которые входили в орден Золотого руна. Точнее, тех рыцарей, которые присутствовали на 11 капитуле этого ордена в 1468 году.
— На чем? – переспросила любознательная, но не сильно разбирающаяся в терминах Василиса.
— Капитул – это собрание представителей ордена, — терпеливо пояснил Лев Кириллович и продолжил, — да, именно в этой церкви и проходил 11 капитул ордена Золотого руна. До этого он проводился в разных городах, но гербы висят только в Брюгге.
— А почему в церквях других городов гербы не повесили? Ну, если там тоже проводили эти капитулы?
— Этот капитул был уникальным, в своем роде, конечно. Дело в том, что время его проведения совпало с решением о браке герцога Карла Смелого, сына нашего Филиппа Доброго с Маргаритой Йоркской, сестрой короля Англии Эдуарда IV.
— Аааааа! – простонала Василиса. – Я уже запуталась. Какой Эдуард? Какая Маргарита?
— Сашенька и так все это знает, а потому рассказываю только для Вас, ласточка моя. Эдуард IV – король Англии, в помощи и покровительстве которого так нуждалась Бургундия во время правления Карла. Герцогству нужна была мощная, военная поддержка в борьбе с Францией. А тут нашему властителю Бургундскому Карлу подоспело время жениться. Вот и пригодилась дальняя родственница Карла Маргарита Йоркская, которая по совместительству была сестрой короля Англии. Долгое время велись переговоры о браке. Англичане выставляли то одни условия, то другие. Короля Эдуарда даже в орден Золотого руна почетно приняли. И наконец, в 1468 году, во время капитула ордена решение было принято – свадьбе быть.
— То есть, там, в этой церкви висят гербы тех рыцарей, которые уговаривали Эдуарда отдать свою сестру за Карла? – уточнила Василиса, скорее для себя, нежели для Льва Кирилловича.
— Умница. Мгновенно все поняла, — рассмеялась Александра Сергеевна.
Василиса насупилась.
— А я больше тебе скажу, — выступила вместо Льва Кирилловича тетка. — Планировалось отметить этот выгодный для Бургундии политический и семейный союз так, чтобы на него обратила внимание вся Европа, осознала новую военную мощь и содрогнулась. И план осуществился. Перед свадьбой Карла и Маргариты померк даже несравненный пир Фазана, устроенный в свое время Филиппом Добрым. В этом плане Карл Смелый пошел в своего отца и превзошел его. Европа вздрогнула. Это были 10 дней, которые потрясли мир. И это был пик расцвета бургундского герцогства.
— Хорошо, хорошо, — поспешила отвлечь увлекшуюся тетку Василиса. Ее сейчас больше интересовала тайна, нежели свадьба, — о мероприятии позже. То есть, теперь у нас есть: имя художника, церковь, город, так?
— Фу, Василиса. У тебя нет никакого воображения. Многие девушки мечтают послушать о свадьбах, но не ты.
— Не я, не я. По крайней мере, не сейчас, – ответила девушка без воображения и отложила листик с надписью «30 гербов рыцарей» в сторону тех, ранее изученных. На нем она написала одно слово «Брюгге».
— Наверняка «храм божий здесь» — это сама церковь Святой Богородицы, — пододвинул к Василисе еще один исписанный листок Лев Кириллович.
— Благодарю, — Василиса взяла и этот листик, написав на нем название храма. – Но при чем тут «мост»? – она помахала очередным листочком.
— Все просто, детка, — расплылась в улыбке Александра Сергеевна, — и как я сразу не догадалась? Мост – это же Брюгге. Точнее, «брюгге» – в переводе с нидерландского, «мост». Это нас отсылает к тому, что говорили старушки. Город-мост помнишь?
— Действительно просто. — подзадорила ее Василиса. – Стоит только знать язык, на котором разговаривают целых три человека в мире.
— Но, но, но! – возразила Александра Сергеевна. – Не три. Несколько государств.
Василиса хмыкнула.
— И последнее, девочки, — вступил в их перепалку Лев Кириллович. – Именно в Брюгге в церкви Святой Богоматери, где висят гербы 30-ти учтивых рыцарей, была установлена в начале XVI века статуя работы Микеланджело, а именно Мария с младенцем. Мадонна Брюгге. Купец Ян ван Мускрун передал ее в дар церкви и городу. И! – Лев Кириллович вскочил, как человек, которого озарило. – И! Вот, что мне пришло в голову. Я убежден, что местью художника может быть только какое-то полотно, картина им написанная. Иначе не зачем было бы указывать, что обиженный именно художник. Обозначили бы просто: некий человек. Значит это неизвестное ранее полотно Рогира ван дер Вейдена, возможно обличающее обидчика и возможно, наконец, подписанное, художником. В любом случае, это фурор и открытие мирового масштаба.
— И это значит, что под мадонной спрятана картина? – Василиса обвела всех широко раскрытыми глазами и в восторге приложила руки к пылающим щекам. – Да? Скажите, что да!
— Получается, что так, — выдохнула Александра Сергеевна.
— Получается, — повторил за Александрой Сергеевной не менее пораженной своими же догадками Лев Кириллович. – А остальные листики, Василиса, можете просто убрать. Думаю, что «пламень» — это огненный храм, «ярость» можно отнести к отмщению, «Господь» — к храму господнему. То есть, это уже слова-дублеры, для дела не столь важные.
Все замолчали.
— И вот еще что, — прохаживаясь в своей странной манере по гостиной, задумчиво проговорил Лев Кириллович. – Странно, что я только сейчас это вспомнил. Портреты Изабеллы Бургундской и Филиппа Доброго парные, то есть, должны были писаться в одно время и одним человеком, но портрет герцогини – оригинал, а вот портрет Филиппа – копия с ранее утраченной картины.
— Аааа! Все сходится! – вскрикнула от восторга Василиса.
Баб Марта заворочалась и пробудилась.
— Под Мадонной портрет! Портрет! – вопила, не останавливаемая уже никем Василиса.
Старушка села на диване, потерла ладонями сонные глаза и, глядя на взволнованных окружавших ее людей, забормотала: «Ехать надо. Ох, ехать надо».
— А и впрямь, — заметила Александра Сергеевна. – Марфуша, ангел мой, не беспокойся. Скоро будете дома.
В прихожей случилось непредвиденное. Высокий, несуразно большой даже для этого просторного помещения Лев Кириллович надел кепку, повязал кашне и собирался надеть пальто, как из столовой, шелестя своими стоптанными валенками, шустро выкатилась Баб Марта, засеменила к гостю, споро всунула ему в руки кулечек и затараторила, уютно окая: «Худой какой. Кормить некому. Пусть поест. Хороший».
— Приняла, — кивнула в ее сторону Александра Сергеевна.
Василиса только удовлетворенно вздохнула. Какие они все чудесные!
***
Госвин, дорогой мой мальчик.
Я уже стар и немощен. Я не могу исполнить то, что обещал твоему деду, горячо мною любимому Роже. Заклинаю тебя, стань моим посланником. Посланником возмездия. Восстанови справедливость. Род за род. Позор за позор. Проклятие за проклятие.
Возможно, ты слышал легенду об обиде, которую мой алчный до чужого отец нанес твоему высокочтимому деду. Мне горестно от того, что я должен говорить с тобой об этом, но это мой долг. Я дал клятву.
Легенда не лжет. Дьявольская похотливость моего отца наложила печать позора на весь твой род. Твоя бабушка, не вынеся унижения, скончалась, оставив твоего отца сиротой, а своего супруга – моего благородного друга – глубоко несчастным человеком. Ты жил, не зная ни истории своего рода, ни своих корней.
Мне следовало давно выполнить обещание, данное твоему деду. Но я преступно и малодушно медлил. Тянул время, отодвигая тем самым то, что во имя правосудия должно было свершиться. В свое оправдание я могу сказать только то, что не мог, не хотел увидеть унижение, которое испытал бы мой сводный брат Карл, если бы месть осуществилась. Он был славным рыцарем и благочестивым мужем. Он не заслужил позора. Но и брат давно пал на поле брани, а я все медлил.
Отец мой в могиле. Бог покарал его за грехи. Положил ему уходить из этого мира тяжело и в сумеречном состоянии души. Уверен, что Всевышний оставил его. Но отец должен узнать, что человеческая кара его настигнет и спустя много лет. Он этого боялся при жизни и пусть вздрогнет после смерти.
Месть, которой так боялся мой отец, заключена в картине, написанной твоим, отмеченным божественным светом таланта, дедом. Сию картину надобно поместить в тайное место в одном из городов, важных для отца моего Филиппа. И лучше, если местом этим будет храм, который имел большое значение для герцога Бургундского. Мне думается, что храмом божественного правосудия может послужить Onze-Lieve-Vrouwekerk в Брюгге, как место, в котором Филипп проводил 1 капитул ордена Золотого руна – дела всей его жизни. Дела, которым он гордился и похвалялся. Отец мой пришел бы в ярость, узнай он о кощунстве и надругательстве над его святыней.
Настоятель церкви Святой Богоматери ищет бриллиант, который украсил бы его приход. Изыщи способ доставить ему удовольствие. Найди бриллиант, мой мальчик. Да пусть достойным обрамлением ему станет главный неф этого прекрасного и величественного храма. А сердцевиной бриллианта станет картина твоего дела. И не будет покоя на небесах нечестивому Филиппу, герб которого висит над скамьями молящихся прихожан храма Святой Богоматери. Отец будет знать и дрожать в ожидании того, что кто-то, хоть и спустя столетия, откроет страшный тайник.
Чтобы указать путь к сердцевине, посылаю тебе изумительной красоты книгу из библиотеки своего отца. В нее должна быть вложена нить Ариадны, которая приведет к ограненному бриллианту, а вместе с ним и к…
И да свершится месть!
P.S.: Есть во Флоренции мастер Микеланджело Буонаротти. Божественный. Найди способ с ним связаться.
Нежно любящий тебя Антуан – Великий бастард Бургундский,
обманутый и преданный собственным отцом.
Часть IX
Глава 1.
Случается так, что город, прежде невиданный, сразу же открывается путнику. Становится близким, понятным и родным. Тогда происходит следующее: город немедленно начинает обвивать благодарного путника своими узкими, извилистыми улочками, показывать, как радушный хозяин, все свои сокровища, не таясь и не скупясь. Скорее, похваляясь своим богатством, нажитым и сбереженным за века. Являет счастливцу большие и малые чудеса, стараясь увлечь его в сказочные лабиринты, пролегающие меж старинных домов. Покажет то бронзовую собаку, мирно сидящую на фронтоне под черепичной крышей и пристально следящую за жителями, то льва, царственно возлежащего у входа в ратушу, то маленькую, неприметную дверь, ведущую из зеленого сада за средневековой каменной стеной, увитой диким виноградом, к темноводному каналу, то древний мост с вопросительно выгнутой, усталой за многие века спиной, то взметнувшийся к самым небесам небывалых размеров собор, красотой своей и величием затмевающий все виденное ранее. Подслеповатые днем и мягко освещенные ночью окна собора никого не вводят в заблуждение – ни для кого не тайна, что внутри собора обитают призраки. Они сходят с полотен великих, поднимаются из серебристых ковчегов и искусно выполненных саркофагов, томятся под кирпичными сводами нефов.
Сам город, как и великий храм, полон призраков. Они живут в старинных зданиях с помутневшими витражами на ставнях, на рыночной площади, в галереях, монастырях и музеях. Брюгге – город призраков, где под кажущейся миловидностью пряничных домиков толпятся сонмы духов.
И это тоже сразу становится понятным путнику, только что вошедшему в город.
Глава 2.
— Василиса, я решила твою судьбу, — торжественно произнесла Александра Сергеевна, входя в номер племянницы.
— Что именно и как именно? – не отрываясь от книги поинтересовалась Василиса.
— В этот момент ты должна была кинуться ко мне и заключить меня в объятия. Но нет, так нет, — почти обиделась тетка, но тут же продолжила. – Я собралась с силами и сходила к нотариусу. Составила, между прочим, на тебя завещание, — она выжидательно посмотрела на племянницу.
— Я получу дом, мельницу, осла и кота в сапогах?
— Черствая, неблагодарная девчонка! – в праведном гневе воскликнула Александра Сергеевна. – Ты получишь шикарную, московскую квартиру. И не только!
— То есть, кот все-таки будет? – лукаво улыбнулась неблагодарная племянница.
— Нет, ну вы посмотрите на нее! – Александра Сергеевна остановилась посреди комнаты и в негодовании возвела очи к небу, призывая всех святых посмотреть на этакие чудеса. – Не будет тебе кота. А будешь издеваться, завещание сожгу.
Василиса поднялась, обняла тетку и проговорила ей: «Я Вас и так люблю. И мне не нужна квартира и «не только». Я рада, что Вы просто у меня есть».
— Детка, я, конечно, польщена, но от наследства тебе все равно никуда не деться. Ты знаешь, детей у меня нет, завещать некому, — отозвалась на неожиданное, но приятное признание тетка. И грустно добавила, — сын был и тот умер.
— Как? – мгновенно позабыв обо всех шутках, воскликнула Василиса. – Как был? Как умер? Вы же говорили, что нельзя!
Александра Сергеевна тяжело опустилась на кровать: «Я говорила, что нельзя было своих иметь, это верно. Но приемных-то можно. Я долго мужа уговаривала. Уговорила. Мы и взяли. Нашли хорошенького мальчика Мишеньку, похожего на Валентина Давыдовича, как две капли воды. Зажили полноценной семьей. А через два года он умер, сын наш».
Александра Сергеевна затихла и съежилась, словно опять погрузилась в горе, случившееся много лет назад. – Какая-то так и не установленная болезнь, — продолжила она глухо. — Сколько ни бились, ничего не удалось сделать. Валентин Давыдович слег, у него отнялись руки, все никак не мог поверить, что его Мишеньки больше нет. Я взяла бессрочный отпуск и ходила за мужем и за старой, слепой уже нянюшкой. А ночами плакала. Мне все время сын снился.
— Боже мой, — прошептала потрясенная Василиса. – Как же Вы?
— Всех выходила и выжила, — после долгого, мучительного молчания проговорила Александра Сергеевна. – А Мишенька до сих пор иногда снится. Не отпускает меня. Странно это все. Я и в церковь из-за этого пришла. С мужем по храмам да по монастырям ездили, молились. Настоящих храмов и монастырей мало к тому времени осталось, но места-то намоленные. В одном из бывших монастырей мы нашли Марфушу. Божью радость.
Александра Сергеевна снова замолчала, ушла в себя, в свою старую, неизбывную тоску.
— Давайте пойдем на улицу? – с надеждой спросила Василиса, предполагая, что вид уютных улочек и сказочных домов этого древнего города отвлечет тетку от тягостных мыслей.
— Пойдем, — согласилась тетка. – Там легче станет, это ты хорошо придумала.
Умиротворенность старинного, заснувшего несколько веков назад города и правда, успокоительно подействовала на встревоженную и опечаленную воспоминаниями Александру Сергеевну. Заговорила она вновь только после того, как покружив вдоль каналов, они налюбовались средневековыми зданиями, скульптурами и лебедями, важно проплывающими в стального цвета воде. Василиса заказала кофе в уличном кафе на маленькой площади рядом с памятником нарядного господина со свитком в руках. Ни одним из языков, на которых говорили в этом городе, Василиса не владела, но за день, проведенный в Брюгге, она нашла способ, при помощи которого могла легко общаться с горожанами. Она, как могла, рисовала на листике нужный ей объект и мило и обезоруживающе улыбалась, с надеждой глядя на человека, к которому обращалась. И получалось! Люди улыбались ей в ответ и с охотой помогали красивой девушке с длинной темной косой.
— Хитрющая ты у меня, Василиса! – промолвила довольная племянницей Александра Сергеевна. – Всех обворожила, все готовы тебе помочь.
— Это потому, что людям ничего не стоит помочь беззащитному незнакомцу, а совершив доброе дело, они быстро вырастают в своих глазах. Такой вот немудреный способ поднять свою самооценку, — улыбаясь ответила Василиса.
— Умно, умно, — рассмеялась Александра Сергеевна. – Далеко пойдешь. Ладно, вернемся к нашим баранам. С моим завещанием разобрались. Теперь о Марфуше.
— А Баб Марта здесь при чем? Она мне тоже в наследство достается? – к Василисе вернулось ее прежнее, радостное и игривое настроение. Настроение счастливого человека, впервые выехавшего за границу и тут же попавшего в самый сказочный город на свете. Настроение путника, с воодушевлением взирающего на чужую, незнакомую, но такую удивительную жизнь.
— Василиса! – строго посмотрела на племянницу тетка-благодетельница. – Я о серьезных вещах говорю. Попрошу не юродствовать. Марфуша тоже написала завещание и заверила его по всем правилам. Как смогла. Но все подписано и официально оформлено. По ее завещанию все ее наследство переходит к тебе.
— К кому? – оторопела Василиса. – Ко мне?
— К тебе, к тебе. Она тебя любит и немножко заботится о тебе, если ты заметила. А потому после того, как Марфуша отправится к своим английским праотцам, ты станешь владелицей заводов, газет, пароходов. Будет у тебя вполне себе английский замок и все богатство семьи Пулей. Родственники Марфуши тебя, конечно, возненавидят и проклянут, но завещание – есть завещание. Но с этим ты уж сама как-нибудь справишься. Хотя, ничего они не сделают. Все оформлено, переведено на второй язык и заверено по всем правилам.
Василиса присвистнула.
— Веди себя подобающе, — шикнула на нее тетка, — не позорь наш народ в глазах добропорядочных фламандцев.
— А Вы как бы себя вели, если бы узнали в свое время, что впереди Вас ждет заморский замок? – отмахнулась Василиса.
— Я бы, пожалуй, умом повредилась, — подумав, призналась Александра Сергеевна.
— Вот-вот. А еще мне удивляетесь.
— Ну, значит, давай думать, что сказки иногда становятся реальностью. Была никем, станешь английской принцессой. Придется тебе, дорогая моя, учить языки и правила этикета.
Василиса вскочила и присела перед теткой в неуклюжем реверансе.
— Так хорошо? – пытаясь держать спину, как положено аристократкам в десятом поколении, идеально ровной, проговорила будущая владелица замка.
— Королевишна! – похвалила Александра Сергеевна.
Люди, проходившие по площади и спешащие по своим делам, улыбались, глядя на эту замечательную пару: красивую девушку, присевшую в почтительном книксене, и пожилую, статную даму, снисходительно наблюдающую за действиями своей родственницы. Что они приходились друг другу родственницами, ни у кого не вызывало сомнений. Слишком похожи были статью, гордой посадкой головы, густыми темными волосами.
И еще их объединяла тайна.
Глава 3.
Наутро обе проснулись от колокольного перезвона. Звук торжественно лился, проникал в витражные окна со свинцовыми переплетами, неумолимо заполнял комнаты.
Василиса проснулась и долго, не открывая глаз, наслаждалась божественными звуками. Она лежала и радовалась, чувствуя, как звуки проникают в нее, наполняя счастьем и безмятежностью.
— Баронесса, вставайте! – прогремел за дверью голос бравого полкового командира.
Василиса захихикала, встала и пошла к двери. Тетка в огромном, махровом халате стояла за дверью и улыбалась.
— Будете так кричать, придется Вас отравить от греха подальше, чтобы не выставляли меня, богатую наследницу и аристократку в седьмом поколении, на посмешище. Что предпочитаете: мышьяк или цианид? – ласково осведомилась Василиса. – В книгах часто пишут, что посредством этих двух прекрасных ядов можно приблизить вступление в наследство.
— Я поняла. Я обрекла себя на жизнь, полную страхов и опасностей, — парировала Александра Сергеевна и быстро прошла в комнату. – Но, если будешь мучиться выбором, бери цианид. Название более звучное.
Василиса подошла к окну и распахнула ставни. Колокола все гремели и переливались, возвещая о наступлении нового, чудесного дня. Дня раскрытия древней тайны. Тайны, которая много веков хранилась под статуей Марии в церкви Святой Богоматери красивейшего из городов мира.
Спустя полтора часа Александра Сергеевна с Василисой входили под гулкие своды огненного храма.
***
Легкой походкой неприметный молодой человек вошел в храм, почтительно осенил себя крестом, поклонился, отдавая дань Отцу, Сыну и Святому духу, приветственно и несколько нахально помахал рукой в сторону гербов тридцати благородных рыцарей и, быстро оглядев ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)