Тайкино счастье

Выпивали у Тайки Гаврилиной, поварихи из НТМО.
— Ну, за них! – провозгласила грудастая Светка. – Хоть и горя от них… Но всё-таки!
— Всё-таки, всё-таки! – хмыкнула ироничная Тамара, делая гримасу зеркалу, висящему напротив. – Куды ж без них-то.
— Да просто никуды! – расплылась в сладкой улыбке розовощёкая Вера, с готовностью протягивая свой стакан.
— О-офх!, — сморщилась Валентина словно от предчувствия горечи выпиваемого, чокаясь с подружками. – Дались вам эти козлы. Как соберёмся, так один разговор. Слушать противно!
Она захрустела огурцом так яростно, будто это и был кусок того самого козла. Её косматые чёрные брови, никогда не знавшие рейсфедера, осуждающе сдвинулись.
Женщины заговорщически переглянулись.
— Конечно, кое-кому хорошо говорить, когда под боком вон оно, сокровище.
Вера кивнула в угол, где, прислонившись к тёплой от ковра стене, спал муж Валентины, Василий. Его тёмное лицо напоминало смятые сапоги, а синяя сатиновая рубаха, складками уходящая под ремень, казалось, не содержала внутри себя ничего кроме атмосферного воздуха. Он спал так давно, что подружки почти забыли о его существовании.
— Сокро-овище! – прищурилась Валентина. – Во, гляди. Раньше всех назюзился и в гостях спать наладился. Тьфу!
Она потянулась было рукой, но Светка остановила её.
— Ладно, не буди. Пусть мужик отдохнёт. Что он тебе, мешает?
— Да стыд головушке. Ишь, развалился!
Василий продолжал спать, не подавая примет активной жизни.
Вера, не обращаясь особенно ни к кому, проговорила.
— Мой, бывало, как из рейса придёт, так с ходу – на пожарника сдавать. Только что сутки не дотягивал! Как-то засекла. Пятнадцать часов продрых!
Все знали верину историю, как, впрочем, и все другие истории. Помнили про страшную аварию, в которую угодил её муж-дальнобойщик, и как то, что от него осталось, пришлось везти аж из-под Ростова.
— Говорю: что ж так устаёшь-то. Мешки, что ли, таскаешь? Работа у тебя — сиди да сиди, баранку крути. А он: ты бы так посидела…
— Мой тоже вот уставал, — отозвалась Светка. – Всё детей шпыняла: не шумите, не смейте, идите вон на улицу играть. Охраняла сон. Дура! А он, как оказалось, натрахается там, что еле ноги волочит. А дома-то и спи-ит, и спи-ит!
Светка выгнала мужа давно. Уж и дети те повыросли. Уже им не до игр: вкалывают почём зря.
— А у моего тёща гостит, — хмыкнула уже заметно захмелевшая Тамара. – Звала его с собой, да куда-а там! Вам… Хи-хи, вам просил привет передать!
Она изобразила рукой нечто наподобие реверанса, опрокинув при этом салфеточницу.
— Жениться не предлагает? – осведомилась Вера.
— Чего-о?! — вылупила Тамара оловянного цвета глаза. – Со своей развестись? Он три раза обосрётся, чем ей такое объявить. Знаешь, как боится! Однажды соседка увидела, как он ко мне заходит, так он полтора часа не мог отойти. Представляешь: полтора часа у него не вставал!
Девки захохотали в голос, и Тамара, видя, что набирает популярность, со вкусом продолжала, подкрепляя рассказ самыми откровенными жестами.
— Я уж и так, и эдак. И вот так. Ни в какую! Гляжу: совсем сник парень. Одеваться стал! Уже в передней его перехватила… Ну, всё-таки сделали кое-как. А ты говоришь: жениться.
Она взяла бутылку и стала разливать не вполне твёрдой рукой
— А оно тебе нужно, вот это, замуж? – скривила свой большой рот Валентина. – Уж куда как лучше иметь любовника. Жена его накормит, обстирает, если надо, вылечит. А ты – только удовольствие… Справила – и пошёл на фиг. Никто под ухом не храпит, не кашляет. Я извиняюсь, не пердит. Табачищем не воняет. Чуть перепьёт – выгнала на хрен. Иди, мол, тебе есть где ночевать. Красота!
— Чья бы корова мычала, — отозвалась Светка. – Ты бы вообще помалкивала. Что ты понимаешь!
— Я-а?! – с нажимом выкрикнула Валентина.
— Да, ты! – хором отозвались девчата. – Вон он, в углу, — всё твоё понятие. Вот и иди к нему.
— Да это…
Она аж захлебнулась от пьяного негодования.
— Да это…
— Ну, что, что «это»? – навалились, спаявшись в монолит, подружки.
— О-о-ой! – брезгливо покосилась она в сторону мужа. – Да прям щас бы отдала, если б кто взял. Продала бы!
— За сколько? – послышался вдруг тоненький голос хозяйки.
Повисла напряжённая пауза.
— Ну… За стольник, — ответила Валентина, изнемогая от общего куража.
Девки зашумели.
— Смотри, не продешеви!
— Да ты проси! Она больше даст!
— Пятихатку хотя бы. А то водка кончается!
Тайка выскользнула из-за стола и, заскрипев дверцей шифоньера, достала сумочку.
— Вот.
Она положила перед Валентиной хрустящую бумажку. И, достав новую бутылку, разлила по рюмкам.
— Обмоем сделку!
Выпив, Валентина вытянула из пачки сигарету и удалилась на кухню.
— Попрошу в моём доме не курить! – по-хозяйски крикнула Тайка.
— Гы-гы!
Валентина высунулась в проём двери, нещадно дымя, и своим внушительным басом продолжала.
— Скоро тебе вот это чмо всю квартиру прокурит.
Она кивнула в сторону Василия.
— Будешь вонять как пепельница.
— Пускай, — взвизгнула Тайка. — А я хочу, чтобы для свежего человека был тут свежий воздух. Ну-ка, марш на лестницу!
— Человека све-ежего! Гы-гы! Тоже мне, свежий!
Подмигнув девчатам, Валентина со смехом повиновалась. За ней вышли Тамара и Вера.
Чай пили молча.
— Ну, пора, — сказала за всех Валентина. – Спасибо этому дому…
Она сделала шаг в сторону Василия, но Тайка, вскочив, преградила ей дорогу.
— Вот, — схватила она со стола сотенную бумажку и засунула Валентине за пазуху.
Та выкатила было свои чёрные, под коричневыми веками, глаза, но потом юмористически посмотрела на собирающихся девчат.
— Что ж, ничего не поделаешь. Подождите меня, девчата. По дороге пива купим. На всю сотню!

Василий открыл глаза. В комнате темно. Из кухни доносится громыхание посуды.
— Э-эй! – позвал он.
Появилась Тайка. На ней фартук в красный горошек. Над ним причёска с белым бантиком. Под ним круглые голые коленки.
— А где Валька?
— А что тебе Валька? – отвечает она вопросом на вопрос.
— Как что? Вроде как жена.
— «Жена»! Забыл, что было?
— А что такое было?
— А кто вот тут на коленях стоял, в любви объяснялся?
— Чего-о?
— Того-о! «Я-а, — говорит. – с Валькой развожу-усь. Только тебя всю жизнь люби-ил!» Эх, ты!
— Да чего ты такое буробишь. Не было этого!
— Ах, уже и не было… Не было?
Встаёт перед ним на колени, поднимает лицо. Глаза её, серые с голубизной, полны слёз.
— Неужели не было?
— Но ведь… Кажется, правда, не было…
Незаметно для себя трогает её волосы. Они жёсткие от лака.
— Пользуешься тем, что нет свидетелей.
— Как… Нет? А девки?
— А девки на лестнице курили.
— А Валька?
— А Вальку ты потом на кухню отозвал и всё ей сказал.
— Один на один?
— Зачем один на один. При мне.
— А она?
— А она драться полезла. Ты ещё меня защищал. Вот у меня синяк, погляди. Это она пнула.
Приподнимает юбку и показывает синяк, полученный накануне при разгрузке свежемороженой рыбы.
— Неужели не помнишь?
— Совсем не помню.
У неё пухлые белые щёчки, воздушно-нежные на ощупь.
У Валентины – выдающиеся костлявые скулы. Да она никогда и не позволяла ему брать лицо в ладони.
— Нельзя так много пить.
— Я был только со смены, голодный.
— Так поздно со смены?
— Всегда приезжаю в это время.
— Какая гадкая работа.
— Но денежная.
— А уезжаешь?
— В шесть тридцать.
— С ума сойти. И какая же это жизнь?
Он тянется за сигаретой. Она ставит перед ним хрустальную пепельницу.
— Хочешь опохмелиться?
Он глубоко затягивается. Она приносит запотевший графин и селёдочницу.
— Принеси ещё одну рюмку.
Как красиво звенит хрусталь.
— Почему ты не куришь?
— Я же повар. Мне нельзя портить вкус.
— Интересно… А что же мне не запрещаешь? Навоняю ведь.
— Воняй. Ты тут хозяин.

Валентина ширококостная и высокая. Иногда может быть даже выше Василия – смотря какие наденет каблуки. Когда он впервые подошёл к ней на танцах, она смерила его взглядом и сказала: «Я с тобой вприсядку, что ли, пойду?» Другой бы смутился и ретировался. Но вчерашнего дембиля этим не проймёшь! Сжал в ладони её длинные пальцы так, что она привстала от боли, — и утащил сразу в медленный танец. Как миленькая пошла! Знает, что такое танцы в Слободке. Тут за такой отказ можно и по роже схлопотать. Василий, конечно, никогда бы этого не сделал. Но слава Слободки и так работает на мужика. Хорошо работает. И всё равно девки из центра прутся сюда. Как мёдом им тут намазано! Слободским пацанам это по душе: до центра далеко, провожать долго. Пока доведёшь, можно много чего успеть. И опасности никакой: центральные слободских за версту обходят. Учёные! Может быть, поэтому девки-то их и не уважают? К слободским тянутся.

(окончание — по требованию)