Строения инженера Хервамзера

Конюшню в деревне Скудорылово построили еще в девятнадцатом веке по проекту немецкого инженера Хервамзера. Строили на совесть. Конюшня — не курятник и не свинарник. Конь – не петух и не порося. Конь – помощник и кормилец, надёжа и опора.

Герр Хервамзер лично контролировал работу: отбирал кирпич, древесину, замерял углы, проверял горизонт, висел на стропилах в качестве отвеса. За лето поставили. Плотникам выдали по рублю, немцу – сотню. Тот дал гарантию – простоит полвека.

Ошибся герр, строение простояло больше ста лет.

До революции, после нее, даже, в Великую Отечественную войну — строение служило по назначению.

Сначала в нем плодились рысаки коннозаводчика Кутай-Закутаева, потом, тихо от голода и непосильной работы помирали колхозные кобылки, а в войну отменные скакуны дожидались своей отправки в Германию.

После Победы в Скудорылово стали возвращаться жители, кто с фронта, кто из эвакуации. Только многие не нашли своих домов: одни сгорели от огня карателей, другие – были разрушены при освобождении деревни.

Но поднимать разрушенное хозяйство и где-то жить было необходимо, поэтому здание конюшни, которое, к счастью, уцелело, переоборудовали под жилье для людей. Временно, конечно, обещали: чуть дела направятся, и за строительство жилья возьмемся, переселим вас в хоромы.

По установке Сталина, жильем, в первую очередь, обеспечивали семьи защитников Родины, погибших на фронте, и те, у которых мужчины служили в армии. А таких, сами понимаете, было довольно обильно.

Конюшню переоборудовали в барак на восемь семей. Так как инженер Хервамзер строил на совесть, то крышу и стены трогать было не надо. Перегородили всю площадь на равные доли, установили стены, выложили печки, сделали отдельный вход – получайте ключи, живите на здоровье.

Конечно, при другом подходе, можно было разделить и на шестнадцать частей по количеству стойл, но посчитали, что люди – это все же — не лошади, пространства для житья поболее надо. Правда, без удобств, зато есть крыша над головой. Новоселы и этому были рады, многие вообще в землянках ютились, а тут отдельное жилье.

Страна вставала из руин: строили, возводили, восстанавливали. Первую послевоенную пятилетку еще разгонялись, зато вторую завершили за четыре года и три месяца. У людей появилась уверенность: теперь заживем, немного терпеть осталось. Перемены были налицо, даже деревня Скудорылово превратилась в поселок.

И уже был восстановлен довоенный уровень промышленного производства. Страна встала на новые экономические рельсы и поезд под названием «Перестройка» с лозунгом «каждой семье отдельную квартиру» мчался на всех парах. Но проблемы как-то не исчезали. Пока преодолевали одни, возникали новые, не менее сложные, которые тоже нужно было преодолевать, причем в самом ближайшем будущем.

Нет, жилье, конечно, строили, и даже много, но все равно, всем не хватало. Обитатели конюшни исправно ходили, спрашивали, когда их переселят в благоустроенное жилье — время-то, кажется, налаживается.

Им внушительно намекали на временные трудности, вдохновенно разъясняли международное положение, по-отечески советовали войти в положении. Ну, обещали же, значит, будет и у вас новое жилище, отдельная жилплощадь со всеми удобствами. Ведь можно еще жить — ваше строение еще сто лет простоит. Последние слова пугали.

Шли годы. Страна развалилась, но конюшня, действительно, устояла. Правда, местами уже обветшала (немец здесь ни при чем): стропила прогнили, фундамент просел, крыши покосило, печи потрескались.

На многочисленные обращения жителей в самые высокие инстанции, с актами и заключениями различных комиссии, что строение остро нуждается в сносе, а обитатели должны быть непременно выселены, приходили сухие ответы, что ситуация на контроле, даже сроки определили с интервалом в три года. По истечению указанных сроков, заверенных печатью и подписями, в связи с отсутствием финансирования, переселение отодвинули на более поздние сроки, с обязательным включением данного строения в план мероприятий по расселению ветхого жилья.

Так с ожиданиями и обещаниями перешагнули в двадцать первый век.

А это уже, посчитай, сколько времени прошло. Кто плюнул на всю эту передрягу, уехав в другие места, кто смог, тихонько построил себе новое жилье, кто удачно подженился, кто удачно вышел замуж, а кто и помер. На это, видно, и был расчет у властей.

Но остались в конюшне две бабули в возрасте “сильно за семьдесят”: Акулинична и Парфеевна, как их звали в поселке (фамилии только администрация знала, да кассир на почте, который пенсию выдавал). Им деваться было просто некуда, так сложились обстоятельства, поэтому остались одни в борьбе с администрацией за новое жилье. Ордер на проживание выдавали еще их матерям, но те так и не дождались обещанных хором, как вдовы погибших в Великой отечественной. Но женщины продолжали бороться, закалка трудных сороковых, пятидесятых, шестидесятых (далее по списку) не давала просто так опустить руки и позволить себе быть погребенными под руинами строения инженера Хервамзера (немец здесь ни при чем).

Регулярно отправляли письма, жалобы, просьбы, ходатайства, с такой же завидной регулярностью получали отписки. Но, если сначала в отписках была какая-то надежда, то в последних уведомлениях уже шли отказы. Отказы мотивировались тем, здание, в котором проживают гражданки, к жилому фонду вообще не относится (нашли, нашли лазейку крючкотворы), поэтому под программу переселения из ветхого и аварийного жилья данное строение не попадает. И все верно, и все по закону.

Но Акулинична и Парфеевна не сдавались. В перерывах между колкой дров и тасканием воды (колонка в пятистах метрах) садились за стол и писали новые бумаги. Прилагали копии паспортов о регистрации (как это не жилой фонд?), копии счетов об оплате за коммунальные услуги (деньги-то исправно требуете), холодную воду (еще раз, до колонки полкилометра), свет, найм, вывоз мусора, который никто никогда не вывозил.

Наконец, где-то щелкнуло, кого-то шибануло. Приехала целая комиссия из района. В жилище заходить не решились, осматривали снаружи: тыкали пальцев в бревна, пинали фундамент, попробовали на шаткость.

— И чего вы всех переполошили? Вполне приличное жилье, можно жить, — подвел итог председатель комиссии.

— А, если можно, мы готовы поменяться с любым из вас, — предложили бабушки.

Поменяться жильем никто из комиссии не захотел.

— Да вы во внутрь зайдите, посмотрите: потолок падает, стены в трещинах, полы просели до такого состояния, что между ними и стенами дыры – соседский хряк Борька не нагибаясь пролазит. Ну, рухнет же все в любой момент.

Члены комиссии странно переглянулись, смельчаков и героев не было.

Старушки взяли под руки председателя и силой повели в дом. Тот попытался упираться, но вовремя осознал свою ответственность на проходящем мероприятии, глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и исчез в дверном проеме вслед за хозяйками.

Члены комиссии замерли в ожидании. Смельчака ждали с тревогой, как шахтера из забоя.

Дождались, через несколько минут изнутри раздался треск, послышался звук падение тела по аккомпанемент отборного мата.

Опираясь на старушек, хромая, вышел председатель.

— Нет, определенно жить можно, надо просто заменить пару половых досок, а так, пол крепенький, — сказал он, морщась от боли.

— А, может, кто-то на чердак поднимется, стропила посмотрит, совсем уж сгнили, да и потолок провисает.

Члены комиссии переглянулись — смертников не нашлось.

— Вам же была оказана посильная помощь, сказала дама в белом.

— Ага, дыры в углах глиной, перемешанной с конским навозом, замазали и на этом все, а все равно дует. И печь совсем не греет, только дрова жрет.

— Не заметил, — возразил председатель, — в помещении тепло и не дует.

— Так и не осень и не зима. Приезжайте, когда холодно будет, сами почувствуете.

— Может, вам взять ипотеку? – предложила кто-то. – Сможете купить себе новое жилье, а мы, со своей стороны посодействуем.

— А, может, тогда в сразу петлю, чтоб не оттягивать неизбежное.

— Это как?

— Так у нас в поселке одна взяла в банке кредит, отдать не смогла, проценты набежали, сумма стала огромной, ходила, просила, умоляла — не вошли в положение. Ну, и повесилась. Так зачем лишние хлопоты, когда можно напрямую.

— Женщины, вы неправильно поняли.

— Да, как же, такое возможно понять, — Акулинична вытерла краешком платка набежавшую слезу. — Я же всю жизнь в колхозе проработала, Ударник коммунистического труда, грамоты, благодарности в трудовой.

Председатель комиссии обнял женщину.

— Все понимаю. Ну, нет сейчас той страны, в которой вы трудились, сейчас другая. И законы другие, тут я сделать ничего не могу, и денег у нас нет, вы держитесь. Материал мы вам подкинем, а дальше, как-нибудь сами.

— Так из последнего держимся, — ответила Парфеевна, — так держимся, что боимся, скоро держалка не сдюжит. Как самим ремонт сделать? Я инвалид второй группы, мне ведро воды с колонки принести полдня надо. А крышу как чинить, а печь перекладывать?

— Подумаешь, инвалидность, — вторглась дама в белом. – Сейчас ее легко получить. Наш глава района за день все бумаги оформил.

Председатель ударил даму взглядом.

— Ну, если на голову, то сразу видно, чего же зря комиссии проходить? А я полгода по врачам ходила, и пока в кабинете главврача чуть богу душу не отдала, ничего не могли найти.

— А если вам к детям жить переехать? А что, это мысль, — председатель оживился. Члены комиссии закивали головами.

— Вот, если бы мы жили в той стране, то, наверное, так бы и поступили, — сказала Акулинична. – Но мои дети живут на Украине, а у нее (кивнула на соседку) в Казахстане и Белоруссии, да и нужны ли мы им? А дочь, которая здесь, сама по углам мается, работу хорошую найти не может. Как вы сказали, сейчас страна другая и отношения детей с родителями совершенно другие. Да и неужели, всю жизнь, отработав в колхозе, мы не заслужили право на достойную старость?

— Хорошо, хорошо, — согласился председатель (пора заканчивать эту бодягу), — будем думать, что с вами делать.

Садясь в машину, председатель обронил: “Чего кочевряжатся? В этом доме определенно можно жить, он еще ни один год простоит”.

После отъезда комиссии дом простоял два дня. На третий – рухнул, не выдержала стена.

Слава богу, Акулинична и Парфеевна на огороде были, не пострадали, испугались только, да давление подскочило — не каждый день на глазах твое жилье рушится.

Бывшую конюшню быстренько разобрали: на кирпичи, доски, гвозди ржавые, в хозяйстве все сгодиться.

А старушек переселили в здание бывших мастерских Скудорыловской сельской школы, также построенное немцем Хервамзером. Сказали, что ненадолго, месяца на два – три, до первых морозов.