Обделенный жизнью: Голос Мертворожденного. Глава I (Глава 2)

«Все они в кожаных куртках,
Все небольшого роста.
Хотел солдат пройти мимо,
Но это было непросто.

Мама – анархия!
Папа – стакан портвейна!»
Кино – Мама-анархия

Город Шеймир встречал очередное утро, не отличавшееся от многих тысяч предыдущих. Бесконечные просторы мертвого бетона, задавленные депрессией существа, отдаленно похожие на живых анкселов, идущие единым потоком, кто-то на работу, кто-то в бар – третьего жителям категории А не дано. Шла зима, снег покрыл асфальт, так что не было видно сотен плевков, летом покрывавших каждый квадратный сантиметр дороги. Тут и там валялись жестяные банки, печально летел подхваченный ветром пластиковый пакет. Мертвый мышонок, небрежно выкинутый кем-то в урну, слепая собака, грызущая застарелую кость и холод. Пронизывающий холод, от которого не скрыться. Порой начинал дуть ветер, ссыпая с крыш снег, тысячи хрусталиков льда, пытающихся выжечь холодом глаза, задушить, содрать с лица кожу.

Люди из потока шли только вперед, загипнотизированные бесконечной полоской грязного желто-серого снега под ногами. Но были среди них и те, что раздраженно оглядывались в сторону остановки, куда подъезжали автобусы и такси. Все они смотрели на один и тот же объект, вызывавший у них острый приступ негодования.

На остановке сидел мальчик. Ему было от силы лет четырнадцать, а то и тринадцать. «Бездельник и выродок, произведенный на этот свет родителями-пьяницами», — так думали честные и работящие прохожие, злобно смотря на него и завидуя тому, что он может вот так просто сидеть на лавочке и никуда не торопится. У него нет начальника-самодура, нет нудной каждодневной работы ради нищенской зарплаты, которая почти полностью уходит на еду и бытовые принадлежности, а оставшиеся крохи настолько жалки, что мечтать об обустройстве дряхлой убогой квартирки можно разве что во снах.

Но досточтимые прохожие видели то, что хотели видеть. У мальчика не было работы, его не мучили вышестоящие лица, он мог никуда не торопится… Они не желали видеть, других вещей, которых у паренька тоже не было. Он сидел, тупо смотря на собаку, грызущую кость и завидуя ей, так как у него самого уже четвертый день нет ни крошки хлеба и мучительный голод разрывает его сознание на части. Он сидит, весь съежившись, потому что жалкая, старая и ставшая ему маленькой курточка не защищает даже от осенних заморозков, не говоря уже о зимнем морозе, а нормальной одежды у него нет. Нет и дома, ведь там накануне прогремела шумная пьянка, и если не дай бог друзья матери проснутся и увидят его, то побоев и спуска с лестницы не избежать, а мальчик и так слишком изморен голодом, чтобы восстановится после такого. Естественно, не было и денег, иначе он уже давно сидел бы в какой-нибудь уютной и теплой столовой, а не мерз вот так на остановке.

Мальчика звали Кейранд Шарн. Он действительно полностью соответствовал званию, которое подарили ему досточтимые граждане – бездельник и выродок. Семья его была настолько бедной, что её члены считались нищими даже по меркам категории А. Отца у него не было, мать сильно пила. Она работала простой уборщицей в какой-то захудалой столовой, крошечная зарплата полностью расходовалась на алкоголь. Её абсолютно не интересовало, как в таких условиях выживать её сыну. Порой Кейранду казалось, что его мать хотела бы, чтобы однажды он ушел и больше не вернулся. И несколько раз бывало такое, когда ему казалось, что её мечта вот-вот сбудется, но удача каждый раз благоволила парню и он находил способ спастись.

А теперь шел черед новой голодовки. И если не поесть в ближайшие дни, снова наступит острейший кризис. Тело перестроится под потребление накопленных в организме ресурсов, но что в теле Кейранда еще можно было потреблять? У него и так не осталось ни крупицы жира, оставшиеся жалкие мышцы необъяснимым образом еще как-то умудрялись напрягаться и выполнять команды мозга. Всё это означало только одно – у мальчика очень мало времени.

Он пытался что-нибудь украсть на рынке – не вышло. Не потому, что Кейранд не умел воровать – за годы он вполне неплохо развил этот вынужденный навык – просто ему страшно не везло. Последние простофили из числа рыночных продавцов вдруг стали проявлять просто параноидальную чуткость и не позволяли ему стащить с прилавка даже заплесневелое яблоко. Просить же милостыню на Анкселе – последнее дело, крайне неэффективная и, как ни странно, небезопасная идея (во-первых, подаренные каким-нибудь добряком деньги могут отобрать другие нищие, а во-вторых, таких, как Кейранд, многие сотни и даже тысячи, и молящий взгляд голодных глаз уже давно не вызывает у анкселов жалости, только злобу). От безысходности, Кейранд решил попробовать и, да, ничем хорошим это не закончилось. Разбитая губа, синяк на скуле, ноющие ребра, попранное плевком в лицо самолюбие и всё такой же пустой карман. Ах, да, и тысячи комментариев от самых разных анкселов, от нецензурных оскорблений до замечательных нравоучений в стиле «Иди учись, крыса ты немытая!».

Кейранд отвел взгляд от слепой собаки и тяжело вздохнул, выдав чахлое облачко пара. Потом спрыгнул со скамейки, повернулся в противоположную от людского потока сторону и зашагал вперед по улице. С голодом он ничего не мог поделать, но была еще одна проблема, не менее серьезная – мороз. Тело может выдержать еще несколько дней без еды, а вот замерзнуть можно и за несколько часов. К счастью, на той лавочке мальчик сидел не слишком долго, обдумывая, что делать дальше, так что времени у него было достаточно, чтобы выполнить задуманный план. Этот план был достаточно прост и заключался в следующем: не так давно Кейранд обнаружил в соседнем районе города заброшенное жилое здание. Там он и планировал пересидеть какое-то время, сделав примитивный костер из собранных на местной помойке материалов и согревшись. А там уже, может и придет в голову, где раздобыть еды.

Помойки мальчик достиг достаточно быстро. Ему повезло, среди мусора Кейранд почти сразу нашел старый трухлявый стул, который вполне годился на дрова, деревянный мусор меньшего калибра, и даже полбутылки ацетона, который можно было использовать, как жидкость для розжига. Спички же у парня имелись с самого начала, он украл их из дому.

Там же, на помойке, Кейранд разломал стул и сложил обломки и прочий собранный мусор в найденную неподалеку грязную дырявую сумку, сделанную из клееночного материала. Со всем этим добром он направился к заброшенному зданию.

Огромный бетонный мертвец встретил его хмурым взглядом десятков пустых глазниц, некогда занятых окнами. Жильцов выселили не так давно, так что вандалы пока не успели закрасить нижние этажи здания морем граффити, украшением стен служили разве что пара примитивных рисунков понятно какого полового органа, да несколько неприличных надписей. Строение было мертвым, жалким, обыденно-примитивным. Но Кейранд улыбнулся. На месте медленно разлагающегося и безвкусного исполина, он видел оазис. Этот исполин спасет ему жизнь.

Мальчик толкнул рукой деревянную дверь. Её наличию он несколько удивился – странно, что до сих пор никто не стащил её. Но, зайдя внутрь и взглянув на открывшуюся ему обстановку, он всё понял и чуть было не завыл от отчаяния. Установленная заново дверь, занавешенные тканью или перекрытые листами старой дряхлой фанеры оконные проемы, подобие жаровни для костра, сделанное из нижней части ржавой бочки, полуразвалившиеся скамейки вокруг неё, какие-то кучи тряпок на полу, которые, видимо, служат местом для сна и, наконец, висящий на стене кусок черной ткани с нарисованным на ней в профиль черепом, на котором в области затылка был пририсован символ Анархии – сомнений не оставалось, это здание уже кто-то облюбовал до него.

Что же теперь было делать? Судя по количеству того тряпья, из которого попытались сделать подобие спальных мешков, жителей в этом доме было трое. И они могли вернутся в любой момент.

Отчаяние вдруг спало. Кейранд разозлился, зеленые глаза полыхнули решительной злобой.

«К черту! Если пойду на улицу – замерзну, а если вернутся эти… Либо выгонят, либо позволят остаться. В самом худшем случае, перед тем, как выгнать, изобьют. Ну и хорошо, так хоть умру быстрее, пусть и помучаюсь побольше. Плевать. Останусь здесь»

Он подошел к жаровне и выгреб туда весь мусор из сумки, а саму её отбросил в сторону. Потом полил всё это ацетоном и поджег. Огонь сразу занялся. Кейранд подошел к одному из оконных проемов и чуть отодвинул кусок фанеры, чтобы создать циркуляцию воздуха и не допустить задымления. Потом вернулся к костру, сел на дряхлую лавочку и стал греть руки.

Пока мальчик сидел на лавочке, зачарованный пламенем, тепло проникало внутрь его тела, наполняя его силой, даруя облегчение и надежду, что всё не так уж и плохо, что эта вечная черная полоса когда-нибудь всё-таки закончится. Найти еду – вот, что главное, а дальше всё само собой образуется.

Но только парень согрелся и начал думать о том, где ему сегодня попытать счастья, как он услышал шаги за дверью и чей-то отчетливый голос:

— Не понял, это что за хрень?

Дверь открылась. В комнату вошли парни примерно того же возраста, что и Кейранд. Как он и предполагал, их было трое. Один из них, длинный голубоглазый брюнет с наглым лицом держал в руках желтый пластиковый пакет, набитый продуктами. Другой, довольно крепкий парень со светлыми волосами, кареглазый, нес груду деревянного мусора, предназначенного, видимо, для той же цели, для которой подобную груду нес сюда Кейранд. Бросив на пришельца взгляд, блондин сбросил ношу на пол, неподалеку от входа, и, сложив руки на груди, стал со злорадной усмешкой смотреть на чужака. Третий был кареглазым шатеном, левая ладонь его была завернута в какие-то грязные окровавленные тряпки. При взгляде на эту ладонь, Кейранду стало не по себе – похоже, этот парень недавно лишился мизинца и безымянного пальца. Видимо, поэтому, он ничего не нес в руках, а просто стоял и с улыбкой смотрел на неожиданно появившегося на их территории субъекта.

Кейранд вскочил со скамьи и принял боевую стойку, прекрасно, однако, понимая, что, если парни решат преподать ему урок, сопротивляться он сможет недолго.

Время тянулось. Казалось, участники сей сцены были готовы сверлить друг друга взглядами целую вечность, но тут нагловатый парень с пакетом в руке усмехнулся и сказал:

— Вы только посмотрите, какой молодец! Пришел, разжег костер, сэкономил нам спички и дрова. Такой поступок заслуживает награды, а, Цинтлер?

С этими словами он полез рукой в пакет, вынул что-то оттуда и сразу бросил Кейранду. Тот среагировал и поймал предмет. Опустив взгляд на ладони, парень почувствовал, как слюна наполняет рот, как восторженно воет желудок, как ликует истощенный голодом мозг. В его руках лежал хот-дог в полиэтиленовом пакете, только что приготовленный, еще горячий. Столько времени Кейранд шатался по городу, изнемогая от холода, ища хоть что-то, что можно съесть и вот, всё досталось так просто. Так просто…

— Я не буду это брать, — внезапно для всех, даже для самого себя вымолвил Кейранд, злобно смотря на своего доброжелателя.

Какая-то часть его сознания взвыла от ужаса и запротивилась, но первый шаг был сделан. Пути назад теперь нет.

Парень с пакетом в руках переглянулся с друзьями и хмыкнул.

— Интересно… Почему это?

— Я тебе не шавка, которой можно бросать подачки, — прошипел незваный гость.

— Ха… — покачал головой доброжелатель, — Но ведь это не подачка. Друг, это услуга за услугу. Ты пришел сюда, своими силами развел костер. Я просто хочу поблагодарить тебя, вот и всё.

— Ты отказываешься от еды, — заговорил парень с отрубленными пальцами, — А ведь сам едва на ногах держишься… Мне нравится твой настрой.

Он подошел к Кейранду и положил здоровую правую руку ему на плечо.
— Расслабься. Садись, мы поделимся едой. Поговорим, расскажешь о себе, мы тоже кое-что поведаем о своей жизни. Тебе ведь некуда больше идти, да?

Кейранд промолчал, отвернувшись, но парень всё понял без слов. Он первым сел на лавку. Поколебавшись, чужак сел рядом. Голубоглазый нагловатый тип подошел к костру и стал раскладывать на полу продукты, которых оказалось на удивление немало, блондин занялся поддержанием огня.

— Ешь, не стесняйся, — парень с раненой рукой снова хлопнул чужака по плечу, заметив его голодный взгляд, направленный на лежащий в руках хот-дог, — Мы ведь собрались беседовать, а с пустым желудком особо не разговоришься.

Кейранд сорвал полиэтилен с фастфуда и жадно вцепился в него зубами.

— Вот! Другое дело, — усмехнулся нагловатый, открывая бутылку минеральной воды, — А то мялся, как хрен знает кто.

Скоро все расселись у костра и были готовы к общению. Кейранд слишком хорошо знал, что бывает, когда после долгой голодовки начинаешь объедаться, поэтому удовлетворился хот-догом и терпел, не беря больше ничего из еды. Сидящие рядом с ним парни, похоже, тоже знали о том, что такое настоящий голод, поэтому не стали его уговаривать.

— Ну что, вторженец, будешь первым. Рассказывай, как тебя зовут, — сказал ему блондин.

Остальные повернулись к чужаку, смотря на него с интересом.

— Кейранд… Кейранд Шарн.

— Хорошее имя. Гаротон Ретар, — указал на себя нагловатый парень.

— Мальтер Керрен, — сказал блондин.

— У меня имя довольно странное. Цинтлер Гаартмир, — улыбнулся трехпалый.

Кейранд пожал руку каждому из них.

— Вот и познакомились, — кивнул Мальтер, — Как же ты оказался на улице, Кейранд?

— Долго рассказывать…

— А мы никуда и не торопимся, — спокойно ответил блондин, мешая угли в жаровне.

— Ну… Всё началось с того, что много лет назад моя мать, когда еще училась в институте, познакомилась с одним военным. Его звали Анксалон Шарн. Она полюбила его, а ему как раз нужна была подружка на пару месяцев, пока шла его служба в нашем городе. В общем, они начали встречаться, а потом мама забеременела.

— А, классика.

— Угу. Верно. Конечно, отец её бросил, дал денег на аборт, а сам ушел, разбив ей сердце. Аборт она так и не сделала, зато начала пить. Сильно. Наверное, мне дико повезло родится здоровым, — горько усмехнулся Кейранд, — Она пила всё сильнее и сильнее, пока окончательно не скатилась, не стала алкоголичкой. Она бросила учебу, родителей, меня и живет теперь только своими алкогольными снами, в которых она всё еще возлюбленная моего отца… Почему ты так смотришь, Цинтлер?

— Нет, нет, ничего, — отмахнулся парень.

Но было слишком поздно. Кейранд успел заметить странную радость и удовлетворение в глазах трехпалого и не менее странную улыбку.

«Ладно. Посмотрим, что он будет делать дальше», — подумал Шарн, делая вид, что не придал увиденному значения.

— Ну а ты сам, Цинтлер? Как ты оказался на улице? – спросил он у парня.

— Я? Меня затрахало быть паршивой псиной в семье. Это если коротко. А подробнее… Понимаешь, поначалу у нас в семье всё было хорошо. Мама с папой любили друг друга, и работа у них была хорошая. Жили, конечно, бедно, но не голодали. Я учился, помогал им по дому, сидел с младшим братом. И всё было бы прекрасно, но… Мама умерла полтора года назад и с тех пор у отца что-то в голове перемкнуло. Знаешь, я ведь весь в него. Особенно внешностью, а вот брат пошел в маму. Может, поэтому отец всю свою любовь сконцентрировал на младшем сыне, а на меня стал срываться, орать, избивать, заваливать по уши работой. Наши доходы резко упали, и тогда пришлось кого-то оставлять без еды. Естественно, этим «кем-то» стал я. Брату — бутерброд, мне – заплесневелую корку, брату на день рождения мороженое, мне — побои. В итоге, меня всё достало. Я ушел из дому и стал жить здесь.

— А с рукой у тебя что?

Цинтлер усмехнулся.

— Ах, да, — сказал он, смотря на изуродованные очертания ладони, скрытой под тряпками, — Кстати, пора сменить перевязку. Гаротон, ты же не забыл купить бинт?

Парень бросил другу синюю упаковку.

— Отлично.

Цинтлер снял тряпку с руки, и Кейранд увидел, что был прав в своих предположениях. Два пальца на левой кисти юнца были обрублены под корень.

— Отец сделал это с тобой? – спросил Шарн.

— Нет, — покачал головой мальчик, делая перевязку, — Когда-нибудь, может, я тебе и расскажу. А пока… Гаротон, продолжишь эстафету?

— С удовольствием. Ну, поначалу у меня тоже были мама и отец, но такой радужной, как у Цинтлера моя жизнь не была. Просто потому, что мама была ангелом, а отец редкостным ублюдком. Каждый, сука, божий день напивался как последняя шваль, потом бил её, издевался над ней. А она слишком боялась его, чтобы взять меня с собой и уехать. – Гаротон сжал кулаки, в глазах его загорелась ярость, — Кончилось всё в итоге печально. Однажды отец явился домой каким-то особенно озлобленным. Набросился на маму, долго бил её, а потом, совсем обезумев, стал её душить. Потом он долго не мог понять, что она умерла… А когда понял, это ничего ему не дало. Теперь он решил срывать свою злобу на мне. Два вечера я терпел ругань и побои, а потом… Пришел сюда. И живу теперь здесь. А отец, надеюсь, подох от алкоголя и собственной злобы… Ну что, я отстрелялся? Прекрасно… Ну, Мальтер, слушаем тебя.

Блондин как-то злобно усмехнулся, глядя в огонь.

— Я по-прежнему остаюсь человеком с самой темной историей среди всех вас… Когда меня еще не было на этом свете, в нашем районе был один маньяк, который насиловал малолеток лет четырнадцати-шестнадцати. И вот однажды моя будущая мать поздно вечером возвращалась домой с улиц… Этот ублюдок щедро над ней поиздевался, развлекался с ней долго и со вкусом. И всё бы ничего, но она взяла и залетела от него… И это была самая главная неудача в моей жизни. Таким я и родился, заранее заклейменным как сын безумного ублюдка-насильника. Ты не представляешь, как это мешало мне жить. Мать моя пила беспробудно и впадала в истерику, едва меня увидев, дед бил, заставлял голодать, мучил жаждой, чего только не делал, чтобы не дай бог во мне не «проснулись гены отца». Ну и, сам понимаешь, на улицах никакой милостыни, начнешь просить – в лучшем случае получишь щедрый удар по лицу, в худшем изобьют так, что останешься истекать кровью на асфальте. Даже чтобы своровать какую-нибудь еду приходилось добираться до соседних районов, где меня не знают, потому что местные продавцы следили за каждым моим шагом, как только я приходил на рынок. В какой-то момент я не выдержал и…

— Ушел из дому? – предположил Кейранд

— Да. Нашел друзей, которым насрать и растереть, чей я сын, и теперь живу здесь.

— Но, знаешь, Кейранд, мы не просто сборище жалких нищих, — сказал Цинтлер, смотря в огонь, — Мы – братство. Банда «Голос Мертворожденных». Весь мир, начиная от наших родителей и заканчивая обычными горожанами хочет нашей смерти. Но как бы не так, — усмехнулся он, — Мы не умрем. Не просто так. Мы будем жить. Всем им назло, но будем. Этот мир не желает нас принимать, но мы найдем здесь своё место. Станем гнойником, язвой, опухолью, но не сгинем.

— Именно! – вдохновленно улыбнулся Гаротон, — Может, и живем мы убого, зато теперь мы полностью свободны. От побоев, от ненависти, от самих себя.

— И, как видишь, дела у нас идут очень даже неплохо – улыбнулся Мальтер, показывая на разложенные на полу продукты, — Мы уже научились добывать себе еду, даже нашли какую-никакую мебель. Если нам и не уготовано будущего, лучше уж немного пожить свободными и умереть, чем всю жизнь провести, прячась ото всех, боясь шаг сделать туда, куда не просят. Для нас теперь нет запретных зон.

Кейранд провел с Мертворожденными почти весь вечер. Они много говорили, смеялись. Когда он собрался уходить, парни сказали ему, что в их доме ему всегда рады и взяли с него обещание как-нибудь прийти еще.

Он вернулся домой, поднялся по лестнице в свою квартиру. Она была пуста, а входная дверь открыта настежь. Похоже, на этот раз мать и её друзья решили провести гулянку где-то еще.

Кейранд прошел в свою комнату, не снимая куртки лег на кровать, накрылся одеялом. Отопление в их квартире уже давно было отключено за неуплату. Он вспомнил тонкогубого озлобленного на весь мир Мальтера, Цинтлера со своей окровавленной рукой, Гаротона, сначала показавшегося ему сволочью, но на деле оказавшегося вполне неплохим парнем.

«Какие же они всё-таки счастливые», — подумал Кейранд, вдыхая мерзкую ядовитую вонь, оставшуюся от пропитанных алкоголем тел.

Он повернулся на другой бок и закрыл глаза