Разговоры
Кувырком Возрастные ограничения 0+
Мы шли по узкому тротуару, ширина которого рассчитана ровно на 2 человека весом в 56 килограмм и еще чью-то половинку. Центр Москвы 2 часа буднего дня не такое уж и злачное место, конечно, мимо проходили взад-вперед какие-то люди, но без рабочего запала и страха перед начальством, и без вульгарного разгульного вида выходного дня. Прошел велосипедист. Надменно закусив губу и руль, он шел как будто его ноги давно уже стали педалями, как-то нелепо торопливо и пафосно, каждой коленкой описывая круг. Ты сказал, что у него очень дорогой велосипед, какой-то там модели. Мы уронили его взглядами, ты тихо добавил: «слабак». Прошли еще какие-то люди. Прошла старушка, нарочито туда-сюда по метру перед нами, как бы мешаясь.
Мы уже не шли просто вперед, а дошли до цели нашей прогулки — серой лавочки с видом на дорогу, машины с привкусом астмы и чайхану. Сзади — какой-то высокий кирпичный забор, а перед ним очумелая клумба неумелого, но самоуверенного флориста, желающего угодить сразу всем. Я нарвала колосьев, сунула их в карман пальто и вернулась на лавочку.
— Молчать не так уж и плохо.
— Да.
— Неловкость создает не молчание, а сами мы. Мы ее придумываем, но для этого необязательно молчать. Можно трепаться без продыху, а чувствовать себя при этом полным идиотом.
— Согласен.
— Да! Как говорится «молчи — за умного сойдёшь!»
Ты посмотрел на меня с осуждающим, обиженным неудомением — секунда — «мол, да сама такая», а потом снисходительная усмешка — секунда — «да все мы говорим не то, что думаем, само так получается и, обычно, к лучшему».
— Поняла, что ляпнула. Представь, что не слышал.
— Не представляю.
Помолчали еще минут 9.
— Не буду спрашивать, зачем тебе эти колосья.
— Считай: уже спросил.
— Считай: уже готова ответить.
— Поставлю дома в банку, банку — в теплое светлое место, теплое светлое место — на столе под лампой, под лампой — банка с колосьями, из колосьев — зерна, зерна — мука, мука — хлеб, ты — с тмином и плесенью.
— Лучше бы действительно не спрашивал.
Помолчали еще минут 15.
— О чем вообще люди постоянно разговаривают? Бесконечный несвязный словесный поток.
Помолчали еще 7 минут.
— Ну и о чем же?
Ну наконец-то тема, где можно расплеваться предложениями, но меня замыкает. В голове щелкает задвижка, кто-то запирает дверцу, а язык подвергается гильотине: «Не знаю. Знала — не молчала бы».
Пожисмаешь плечами и бровями, что значит «ну как хочешь, я попытался». Мимо проехал трамвай неестественного ядовитого цвета, такого, будто посмотреть на него хватит, чтобы отравиться. Я представляю, как ты под него попадаешь и мы больше никогда молчим. С одной стороны, хорошо. А с другой…
— Да о всякой бессмыслице: либо заунывные каждодневные сопли, одинакового цвета и консистенции, вечно всем недовольны, все не так, пытаются показаться самыми несчастными, побить рекорд, возглавить рейтинг неудачников, но только на словах, все осторчертело, у некоторых просыпается дух бунтарства, матерят своих начальников, учителей, мам, пап, младших сестренок, кота, слишком вонючую сирень во дворе, одиночество, хотя через минуту уже договариваются о встрече в пивбаре, нехватку свободного времени, хотя сами сидят перед телевизором с ноутбуком на коленях и болтают-болтают-болтают. Если не жалуются, то хвастаются. Я правда не понимаю зачем кому-то знать, что ты ела в ресторане с мужем позавчера. И зачем говорить об этом так долго? Чтобы у меня было время придумать, как тебя переплюнуть?
Или же поучают. Да, люди обожают отражаться в глазах собеседника папой римским в картонной короне. Моя бабушка звонит мне несколько раз в день, чтобы почитать нотации. Она говорит, что я непременно должна устроиться на работу и вести беззаботное детство в коммуникации с другими детьми и безумно опасным террористическим обществом с членом исключительно на концертах и после 8 вечера, что я должна выйти замуж за простого парня с виллой на Эвересте, завести троих детей и, не приведи господь, мне с ним совокупляться.
Если они не учат морали, то конечно же, травят анекдоты. Это отдельная тема и я не хочу на ней останавливаться, а то еще придется анекдоты пересказывать, а вдруг ты засмеешься и что тогда?
Или же устраивают допрос, без пристрастия, но с нескрываемой завистью и жаждой сравнить и понять, что у самого все лучше, хотя на сотую долю. Они хотят знать все: где был вчера в 21:47, во сколько проснулся сегодня, позже или раньше меня? Что ел на ужин? Макароны или гречку? А вдруг кольца кальмаров, шиканул? Что купила на распродаже? За сколько?? Какую оценку получил ребенок по математике? Сколько сантиметров талия была с утра? Как часто лежишь с мужем вне храпа в кровати? А как долго? А с любовником?
Отличительная особенность этой темы — говорить очень громко и много раз переспрашивать, разговаривать строго в людном месте.
Или же ругаются. Этот вид болтовни занимал мои уши с того возраста как я научилась распознавать речь, до 14 лет, когда я намеренно разучилась это делать, затыкаясь поп-панком в наушниках. Изюминка этого типа — перекричать кричащего и ни капельки не услышать, и тем более не понять, и тем более не согласиться.
Что, хватит? Что предпочтешь? Только, пожалуйста, не анекдоты. А вот поругаться я могу. Не очень громко, зато искренне, неправильно, конечно.
Кажется, мне показалось… Ты улыбнулся.
— В раковине у улитки есть кровать?
Мы уже не шли просто вперед, а дошли до цели нашей прогулки — серой лавочки с видом на дорогу, машины с привкусом астмы и чайхану. Сзади — какой-то высокий кирпичный забор, а перед ним очумелая клумба неумелого, но самоуверенного флориста, желающего угодить сразу всем. Я нарвала колосьев, сунула их в карман пальто и вернулась на лавочку.
— Молчать не так уж и плохо.
— Да.
— Неловкость создает не молчание, а сами мы. Мы ее придумываем, но для этого необязательно молчать. Можно трепаться без продыху, а чувствовать себя при этом полным идиотом.
— Согласен.
— Да! Как говорится «молчи — за умного сойдёшь!»
Ты посмотрел на меня с осуждающим, обиженным неудомением — секунда — «мол, да сама такая», а потом снисходительная усмешка — секунда — «да все мы говорим не то, что думаем, само так получается и, обычно, к лучшему».
— Поняла, что ляпнула. Представь, что не слышал.
— Не представляю.
Помолчали еще минут 9.
— Не буду спрашивать, зачем тебе эти колосья.
— Считай: уже спросил.
— Считай: уже готова ответить.
— Поставлю дома в банку, банку — в теплое светлое место, теплое светлое место — на столе под лампой, под лампой — банка с колосьями, из колосьев — зерна, зерна — мука, мука — хлеб, ты — с тмином и плесенью.
— Лучше бы действительно не спрашивал.
Помолчали еще минут 15.
— О чем вообще люди постоянно разговаривают? Бесконечный несвязный словесный поток.
Помолчали еще 7 минут.
— Ну и о чем же?
Ну наконец-то тема, где можно расплеваться предложениями, но меня замыкает. В голове щелкает задвижка, кто-то запирает дверцу, а язык подвергается гильотине: «Не знаю. Знала — не молчала бы».
Пожисмаешь плечами и бровями, что значит «ну как хочешь, я попытался». Мимо проехал трамвай неестественного ядовитого цвета, такого, будто посмотреть на него хватит, чтобы отравиться. Я представляю, как ты под него попадаешь и мы больше никогда молчим. С одной стороны, хорошо. А с другой…
— Да о всякой бессмыслице: либо заунывные каждодневные сопли, одинакового цвета и консистенции, вечно всем недовольны, все не так, пытаются показаться самыми несчастными, побить рекорд, возглавить рейтинг неудачников, но только на словах, все осторчертело, у некоторых просыпается дух бунтарства, матерят своих начальников, учителей, мам, пап, младших сестренок, кота, слишком вонючую сирень во дворе, одиночество, хотя через минуту уже договариваются о встрече в пивбаре, нехватку свободного времени, хотя сами сидят перед телевизором с ноутбуком на коленях и болтают-болтают-болтают. Если не жалуются, то хвастаются. Я правда не понимаю зачем кому-то знать, что ты ела в ресторане с мужем позавчера. И зачем говорить об этом так долго? Чтобы у меня было время придумать, как тебя переплюнуть?
Или же поучают. Да, люди обожают отражаться в глазах собеседника папой римским в картонной короне. Моя бабушка звонит мне несколько раз в день, чтобы почитать нотации. Она говорит, что я непременно должна устроиться на работу и вести беззаботное детство в коммуникации с другими детьми и безумно опасным террористическим обществом с членом исключительно на концертах и после 8 вечера, что я должна выйти замуж за простого парня с виллой на Эвересте, завести троих детей и, не приведи господь, мне с ним совокупляться.
Если они не учат морали, то конечно же, травят анекдоты. Это отдельная тема и я не хочу на ней останавливаться, а то еще придется анекдоты пересказывать, а вдруг ты засмеешься и что тогда?
Или же устраивают допрос, без пристрастия, но с нескрываемой завистью и жаждой сравнить и понять, что у самого все лучше, хотя на сотую долю. Они хотят знать все: где был вчера в 21:47, во сколько проснулся сегодня, позже или раньше меня? Что ел на ужин? Макароны или гречку? А вдруг кольца кальмаров, шиканул? Что купила на распродаже? За сколько?? Какую оценку получил ребенок по математике? Сколько сантиметров талия была с утра? Как часто лежишь с мужем вне храпа в кровати? А как долго? А с любовником?
Отличительная особенность этой темы — говорить очень громко и много раз переспрашивать, разговаривать строго в людном месте.
Или же ругаются. Этот вид болтовни занимал мои уши с того возраста как я научилась распознавать речь, до 14 лет, когда я намеренно разучилась это делать, затыкаясь поп-панком в наушниках. Изюминка этого типа — перекричать кричащего и ни капельки не услышать, и тем более не понять, и тем более не согласиться.
Что, хватит? Что предпочтешь? Только, пожалуйста, не анекдоты. А вот поругаться я могу. Не очень громко, зато искренне, неправильно, конечно.
Кажется, мне показалось… Ты улыбнулся.
— В раковине у улитки есть кровать?
Рецензии и комментарии 0