Визит

Госпожа Обердоссер сидела в том же кресле, что и двадцать лет назад, и читала книгу под многообещающим названием «Существенное и несущественное». Она начала ее около месяца назад, но до сих пор не закончила, потому что в книге была ровно тысяча шестьсот пятьдесят страниц, а это, согласитесь, немало. Госпожа Обердоссер всегда занималась чтением ровно с трех до пяти, потому что, по ее мнению, это было самым подходящим временем для Полезной Литературы.
Она перевернула страницу и выглянула в окно. Ветер так же гулял в ивах и развевал ее занавески, а небо было таким же блекло-серым.
«Совершенно ничего нового, – рассеянно отметила госпожа Обердоссер, – ничего не изменилась».
Даже погода такая же.
Она поймала себя на том, что думает об этом уже в четвертый раз за день, и разозлилась.
— Вот и хорошо, что не меняется, – сказала себе госпожа Обердоссер, с яростным упрямством листая страницы, – я живу просто замечательно.
Да, госпожа Обердоссер жила замечательной жизнью степенного и уважающего себя человека.
Степенный и уважающий себя человек никогда не позволит себе ничего неподобающего и выходящего за рамки приличий, как, например, прыжки с парашютом, или что-нибудь еще более ужасное.
При мысли об этом у госпожи Обердоссер от возмущения побелели ноздри.
«Подумать только, – сказала она себе, – прыжок с парашютом! Какое безобразие! Пустая трата времени!»
Госпожа Обердосссер очень ценила свое время и ни секунды не тратила впустую.
Каждый день у нее походил на предыдущий в приятных и полезных занятиях. Если бы кто-нибудь спросил у почтенной дамы, что она будет делать через две недели в половине шестого, она бы ответила не задумываясь.
«Нужно ценить свою жизнь, – подумала госпожа Обердоссер, – а не проводить ее впустую, занимаясь разными глупостями вроде прыжков с парашютом.»
Она дошла уже до страницы номер триста сорок два, когда вспомнила о визите своей старинной подруги.
Госпожа Обердоссер очень редко отступалась от своего распорядка дня, но иногда, в качестве исключения, приглашала к себе гостей.
Сегодняшний день был исключением, и доказательством этому служили три темно-красные розы в вазочке. Госпожа Обердоссер совсем не любила цветы, потому что уход за ними, по ее мнению, не вписывался в распорядок дня уважающего себя и знающего цену времени человека (Цветы! Какая чепуха!), но так как именно в тот день, ровно в пять ноль ноль к ней должна была прийти ее старинная подруга, она смилостивилась и разрешила розам благоухать в ее гостиной.
Она не удержалась и подвинула вазочку в центр стола. Потом поправила салфетку и поглядела на старинные напольные часы. Было ровно пять часов три минуты сорок девять секунд.
«Она совершенно не ценит свое время, – подумала госпожа Обердоссер, поднимаясь со своего кресла, – удивительные иногда попадаются люди.»
Прошло еще по меньшей мере минут пятнадцать, прежде чем раздался осторожный стук. За это время госпожа Обердоссер успела прочесть еще четыре страницы (она всегда доводила дело до конца, поэтому посчитала своим долгом закончить главу), стряхнуть невидимые пылинки с напольных часов и три раза убедить себя в том, что не тратит зря ни секунды.
— Опоздала на двадцать шесть минут, – отметила она про себя и пошла открывать дверь.
Старинная подруга степенно вошла и размотала шарф.
— Анна! – воскликнула госпожа Обердоссер – Как же я рада тебе, дорогая, – этой фразой она встречала гостей уже как двадцать шесть лет, а так как единственной гостьей госпожи Обердоссер была Анна, то фраза абсолютно не изменилась и сейчас была торжественно произнесена с соответствующей интонацией.
— Как приятно видеть тебя, Луиза, – безжизненно сказала Анна, – ты совершенно не изменилась.
Госпожа Обердоссер решила счесть это за комплимент, отметив, что Анна похудела. И даже побледнела. И вообще выглядела нездоровой.
Они сели за тот же самый столик, прямо у окна, из которого открывался вид на темное море, и госпожа Обердоссер достала коробку с имбирным печеньем.
— Как ты, дорогая? – вежливо спросила госпожа Обердоссер. Сразу за этой фразой на ответ Анны «У меня все прекрасно, Луиза» должно было последовать «Как приятно это слышать».
После этого они бы поговорили о погоде, о литературе, обсудили бы политику, и Анна собралась бы…
— Все просто отвратительно. – неожиданно сказала Анна, этой фразой совершенно выбив госпожу Обердоссер из колеи.
— Как приятно это слышать, – растерянно сказала она в ответ, впрочем тут же спохватилась и повела головой в сторону, как будто сомневалась в том, что верно расслышала Анну — что, дорогая?
— Все отвратительно, – повторила Анна и мрачно взяла печенье. Госпожа Обердоссер заметила, что несколько крошек упало на скатерть – просто хуже некуда.
Она поднесла печенье ко рту, но потом почему-то передумала и положила его на блюдечко, рядом с чашкой чая.
Госпожа Обердоссер в замешательстве принялась расправлять складки на юбке, не зная, что сказать.
— Какие чистящие средства ты используешь? – наконец проскрипела она, – я замечала, что у тебя в доме всегда такой порядок…
— Я страдаю, – Анна больными глазами посмотрела на госпожу Обердоссер, – я страдаю, а никто этого не понимает. Даже ты, Луиза! – с упреком воскликнула она.
— Обычно я натираю полы мастикой, – сказала госпожа Обердоссер, нервно скручивая пальцы в узел. Ей совершенно не нравился этот разговор.
— А как дела у твоей племянницы? – спросила госпожа Обердоссер после недолгого молчания, лихорадочно подыскивая темы для разговора. Ее слова повисли в воздухе и разбились о звенящую тишину, так как Анна, судя по всему, не собиралась ей отвечать.
— Что… что тебя тревожит, Анна? – наконец сдалась госпожа Обердоссер. Фраза прозвучала странно и как-то неправильно, словно она говорила на иностранном языке.
— Ты никогда не замечала, — сказала Анна, глядя своей подруге куда-то в переносицу – что наша жизнь абсолютно не меняется?
— Что, прости? – ошарашенно спросила госпожа Обердоссер, уронив на колени кружевную салфетку.
— Да, именно так, – яростно сказала Анна, рубанув ладонью воздух – абсолютно не меняется. Все события повторяются день ото дня, а мы сидим по домам и занимаемся всеми этими мелочными делами, просто не зная, куда еще себя приткнуть, и еще и гордимся тем, что хорошо проводим время. Изредка мы встречаемся, говорим друг другу в лицо парочку лицемерных фраз и уходим обратно в свою нору.
— Анна! – вскричала госпожа Обердоссер, глубоко шокированная – Анна, дорогая, тебе необходимо успокоиться. Выпей капель.
— Не нужно мне никаких капель, – упрямо сказала Анна, разломив печенье пополам – мы так лицемерны, что даже самим себе боимся признаться, насколько мы в себе разочарованы.
— Дорогая, а ведь погода все не меняется, да? – прощебетала госпожа Обердоссер. – Сегодня дул такой ветер, что я чуть не…
— Знаешь, в детстве я хотела стать полицейским и ловить самых опасных преступников – не к месту сказала Анна. – А потом выросла и поняла, что эта профессия мне не подходит. Не пристало почтенной девушке из хорошей семьи заниматься преступлениями.
Госпожа Обердоссер не была уверена, что хочет это слышать. Она уже ни в чем не была уверена.
— А ты, Луиза? Неужели в детстве ты мечтала стать старой скучающей девой, которая только и знает, что день от дня убеждать себя в сущности всего несущественного? – Анна кинула злой взгляд на книгу, как будто та была источником всех бед.
— Я почти уверена, что это все из-за ветра. У тебя разболелась голова и ты...– пролепетала госпожа Обердоссер.
— Вся жизнь как будто проносится мимо нас, а мы сидим на обочине. Мы не живем, а существуем, – сказала Анна. Она закрыла лицо руками, и они сидели еще минут двадцать в полной тишине.
Впервые за много лет в жизни госпожи Обердоссер что-то пошло не по плану, и ей неожиданно стало страшно.
Страх охватил все ее существование, и ей вдруг захотелось вскочить, швырнуть чашку об стену – сделать все что угодно, только бы нарушить эту странную тишину.
В шесть ноль четыре Анна подняла голову и даже попыталась улыбнуться.
— Спасибо, что выслушала меня, Луиза, – сказала она так, как будто спрашивала рецепт лимонных кексов, – буду рада, если ты зайдешь.
В этот раз даже госпожа Обердоссер услышала сквозившую сквозь вежливую обертку фальшь.
— А как же чай? – слабым голосом спросила госпожа Обердоссер – И… литература? Я прочла необыкновенно интересную книгу…
— Мне пора, – прервала ее Анна и взяла пальто, – счастливо оставаться.
Печенье осталось сиротливо лежать на блюдечке.
Госпожа Обердоссер растерянно уставилась на стол и автоматически смахнула пару пылинок. Без Анны дом резко опустел и длинные серые тени опутали помещение.
Госпожа Обердоссер приложила холодные руки ко рту и с минуту постояла в такой позе.
«Какие глупости! – сказала она себе. – Какой бред!»
Она кинула быстрый взгляд на часы. Часы показывали четверть седьмого, а в это время госпожа Обердоссер всегда занималась вязанием.
Почтенная дама вязала палантин, длинный и нескончаемый, и обычно это занятие ее успокаивало. Обычно, но не сейчас. Сейчас ее руки дрожали, а в голове все еще звучал голос ее старинной подруги Анны.
«Глупости! – в очередной раз внушила себе госпожа Обердоссер – мимо меня-то ничего никогда не проходит!»
Она неожиданно вспомнила, как года три назад ее двоюродная сестра ездила в горы и звала ее с собой. Тогда это показалось госпоже Обердоссер абсолютной чушью, недостойной ее внимания и времени, и она, разумеется, отказалась.
«Конечно, ты правильно сделала, ведь это совершенно бесполезное занятие и, к тому же, жутко опасное», — уверяла себя госпожа Обердоссер, а палантин так и прыгал в ее руках.
— И я абсолютно довольна своей жизнью, – с достоинством сказала госпожа Обердоссер. Но некому было ее слушать, и некого было ей убеждать.
«А ведь ей еще множество стран в этом мире, – с неожиданной тоской подумала госпожа Обердоссер, – стран, которых я никогда не видела.»
Но она тут же оборвала себя.
— Я не позволю какой-то глупой выходке выбить меня из колеи! – несколько истерично сказала госпожа Обердоссер, обращаясь к светло-сиреневой стене с узором из ромбов. Стена хранила вежливое молчание.
Почтенная дама посмотрела на стол, на фарфоровые чашки и – неожиданно для себя – схватила одну из них и швырнула на пол.
Раздался звон, и чашка разлетелась на тысячу мелких осколков.
При мысли о том, что она совершила что-то необдуманное и не соответствующее поведению уважающего себя зрелого человека, ее охватила совершенно преступная эйфория. Госпожа Обердоссер с победным видом посмотрелась в зеркало, и ее сухие глаза заблестели, а несколько темных прядей выбилось из прически.
Она спихнула со стола поднос с чешским сервизом, сбила со стены портрет своей прабабушки и для интереса разбила пару стекол. Раздался звон, и в данную минуту этот звук ей понравился даже больше, чем произведения Моцарта, которые она все время слушала в перерыве между обедом и чтением.
Когда в комнате уже не осталось вещей, которые можно было бы разбить, госпожа Обердоссер уселась на жесткую софу, обмахивая раскрасневшееся лицо руками. Что-то похожее на радостное удовлетворение поднималось со дна ее души. Госпожа Обердоссер хрипло рассмеялась – она уже не помнила, когда делала это в последний раз.
— Жизнь проходит мимо, – пробормотала она задумчиво.
Она посмотрела на палантин и перевела взгляд на книгу «О существенном и несущественном».
Госпожа Обердоссер впервые задумалась о том, сколько ей осталось жить, и сжала голову обеими руками.
— Жизнь проходит мимо, – слегка растерянно повторила она и уставилась на море.

За окном крепчал норд-вест.