Такой опыт дорогого стоит, а ты и не знаешь...

Мы не умерли в семь от рыбьего жира перед завтраком. В десять небыли съедены монстром из-под кровати. В семнадцать не повесились, читая нежности, адресованные не нам. И в двадцать пережили все кризисы личные и мировые, 90% у себя в голове конечно. Мы не здоровые как космонавты. Здоровый образ жизни уважаем, но смотрим на него из далека. Молодость глупа и горяча. Нас привозили в травму в крови и алкоголе, распыленных, с чувством своей правоты. Холодная селедка неопределенного возраста преграждала нам путь в кабинет, мол, посидите еще тут. Ресницы слипались от капающей со лба крови. А мы шутили и смеялись, мол, опыт такой пережить дорогого стоит, а ты не знаешь, лошара. А тот, кто бинтовал нас смотрел равнодушно и сонно. Через несколько лет нас встретил тот же взгляд, равнодушный и сонный, он видел нож возле сердца, но ничего не сказал. А мы любили всегда искренне и до гроба. Каждый раз до гроба. Всегда до гроба. И искренне не понимали о каких бывших идет речь. Не было никого. Только ты. Застилали кровать не по шаблону, а потому что так хотелось. Смеялись закутавшись в простыни и наслаждались друг другом до голодного обморока. Ездили к черту на кулички за твоим любимым Бальзаком. А потом как-то раз не прийти в девять к тебе, забыть или остаться работать. Сбросить вызов. Потом еще и еще. СМС: Ты где??????!!! Шесть вопросительных и три обвинительных. Не хочется отвечать и возвращаться к тебе до стекла в горле. Вот и все. То родину готовы были продать за родинки на плече, то добирались от одного чувства к другому автостопом, на попутных кроватях. Мы, наверное, знаем все о любви и не знаем ничего. Причиняли боль так же свирепо и неистово, как причиняли ее нам. Но мы все пережили. Нам двадцать пять мы думаем, что все знаем. Чаще звоним родителям и не расстраиваемся по пустякам. Читаем серьезную литературу, изредка доставая с пыльной полки сборник анекдотов и хихикаем над давно заученными шутками, в темноте и в одиночестве. Мы больше не боимся быть одни, мы наслаждаемся минутами покоя и тишины. Но уже начинаем ценить время с друзьями, теми что и в огонь, и в воду, а не по клубам и пьянкам.
Нам по тридцать, а мы все еще любим качели, кино и сладкую вату. Мы покупаем мандарины и вспоминаем Новый год летом, примеряем купальник зимой, вдруг начальник сжалится и отпустит в отпуск, хотя бы в январе. Чаще говорим о погоде, ходим в гости к маме и зябко кутаемся в связанный ею шарфик. Уже не тянет в чужую кровать. Зачем? Ехать куда то, натужно улыбаться, когда захочется спать, сбивать режим сна, ведь он давно установлен, потом возвращаться домой. А еще хуже остаться до утра. Проснуться среди чужих запахов. С тобой делятся своей кружкой, как и ты когда то, наливая растворимый, не самый хороший кофе. Выдержать утренний разговор ни о чем и завернувшись в шарф быстрее сбежать. Станет чуть грустно. Шарф не греет, так же как и только что покинутая постель. Вернуться не возникнет уже желания. Вспомнится та, или тот, чей один взгляд мог согреть в самые холодные зимние вечера. Почему не срослось? Были молоды, вот и весь вывод. Мы, наверное, ничего не знаем о любви, познав ее так много. Мы не боимся смерти, мы живы здесь и сейчас, когда она наступит, нас уже не будет. Мы не боимся смерти, мы пережили уже столько горя и зла, 90% у себя в голове конечно, что нам не страшно жить дальше. Возможно, в наших чувствах атрофировалась какая-то часть, совсем нам не нужная и никчемная. Теперь мы не влюбимся до гроба. Холодная голова и холодный расчет. Но мы по-прежнему будем любить мороженное, футбол и ночные прогулки. Будет нам сорок, мы по-прежнему будем жить. Мы переживем еще множество драм и трагедий, 90% у себя в голове конечно. Будем любить парки, возможно даже бросим курить. Не будет острой неприязни к домашним, совсем не тем, которых хотелось бы видеть. В соцсетях будем искать тех, с кем не срослось, с иллюзией надежды на то, что там тебя все еще ждут. И будем горько разочарованы. Нас там даже не помнят. Но мы все еще будем жить. Вспоминая селедку неопределённого возраста в травме. Такой опыт дорогого стоит, а ты не знаешь, лошара.