Персонаж

А у нас сегодня нового немного. Новые части моей новой повести «Персонаж». Я же говорил, что готовы два рассказа и вот публикую на прочтение и на уничижительную критику.
Часть 1. Гагарин
***
Необычно рано зазвонил домашний телефон. Трель звонка была длинной, отчего сразу стало ясно, что звонок междугородний. Не спеша подошел к аппарату и снял с него трубку.
— Володя! Привет!- Сквозь шипение и треск в динамике раздался практически забытый голос моего однокашника по «Горьковскому» институту Тольки Клейменова.- Ты свой «Тихий Дон» еще не дописал?- Затараторил собеседник. Только поздоровался и давай вопросы задавать. Нет, чтобы спросить, туда ли он дозвонился или, к примеру, поинтересоваться, не разбудил ли он меня. Нет же.
***
Виделись с ним мы в последний раз лет десять назад, когда он привез в Москву в издательство свой очередной шедевр. Тогда он, по-хозяйски войдя ко мне в дом и наобнимавшись, прямо в прихожей, тиснув мне в руки свой манускрипт, распираемый эмоциями, объявил, что этот труд читатели точно примут и наконец признают его гений. Потом пройдя на кухню, поставив на плиту чайник, он голосом Шаляпина потребовал от меня немедля бросить все свои дела и прочитать его детище. Стоя в одних шлепках и трусах, я понял, что Толя ничуть с нашей совместной учебы не изменился, и продолжает все так же чудить. В тот раз не замечая мой невыспавшийся вид, он, подхватив меня под руку, потащил к кухонному столу и налив мне чашку чая произнес только одно слово:- Читай!
***
Он писал какие-то абсолютно фантастические романы, отчего заслужил от преподавателей прозвище Гагарин. И вот этот Гагарин, припёршись ко мне ни свет ни заря, уговаривает, а вернее сказать требует от меня сесть и «убить» два дня на прочтение его книги. По прошествии десятилетия после прочтения его труда, осадочек нет- нет да накатывает, когда беру на редактуру очередную книгу уверенного в своей гениальности автора, пишущего о будущем. Столько всего он там «нагородил», что и вспомнить страшно. Он парил в каких-то ведомых только ему одному небесных сферах, а писал так, что выход в открытый космос без скафандра гораздо приятней, чем чтение его многостраничного труда. Гагарин — одним словом.
***
И вот он звонит мне сегодня в семь утра и спрашивает, дописал ли я свой «Тихий Дон».
— И тебе доброго утра, Толя!- Бурчу в трубку.- Нет, не дописал.
— Это ты, брат затянул. – Не сбиваясь с веселого тона, продолжил Клейменов.- Ты лет двадцать его уже пишешь. Пора бы уже закончить да и выдать свой труд на-гора. – Пожурил меня он.- А так и помрешь, не дописав труд всей своей жизни.
— Я еще тебя переживу.- Продолжаю бурчать спросонья.- Чего хотел-то? — припомнив последнюю встречу, я решил его «кольнуть». — Опять хочешь меня пытать своими трудами?
— Не забыл, значит.- Голос собеседника переменился. – А я тебе, как другу звоню, а ты…- в голосе послышались нотки разочарования.- Хочешь увидеть Щукаря, приезжай ко мне.
— Кого?- Вопросил я.
— Деда Щукаря. Или ты забыл о таком персонаже в романе Шолохова?
— Не забыл.
— Так вот.- Снова беззаботно заговорил Толик.- Нашел я тебе такого Щукаря, что заслушаешься. Я тут давеча на рыбалку с друзьями ездил и встретил его. Ты не представляешь что это за человек. Скала. Нет. Гора. А умища!!!- Я почувствовал восхищение Толика. – А уху готовит такую, что… Нет слов у меня, чтобы сказать какая она. А как начнет говорить, так истинный Баян- сказитель. Полночи его былины слушали и, как только он ко сну стал собираться, так мы, как мальцы, его начали упрашивать, чтобы он еще что-нибудь рассказал. Незабываемый человек. Вот такого бы тебе в книгу и ты живо бы закончил свою историю.
— Знаешь,- Робко начал я.- я роман давно на полку уложил. Кому он сейчас нужен?
— Тебе нужен! Мне нужен! Я еще помню твои рассказы в «Литературной газете». А повесть в журнале «Юность»? Весь курс гудел. Я тогда еще сказал, что ты конечно не Шолохов, но что-то подобное ему, ты ещё выдашь. Так что дружок давай собирайся и приезжай ко мне. Тебе нужен такой персонаж, чтобы вновь начать писать и не разуверить меня в твоем таланте. Жду.- И повесил трубку.
***
Я положил трубку телефона и задумался. А ведь он отчасти прав. Уже прошло лет шесть или семь, как я забыл про свой роман. Конечно, бывали моменты, когда мне снова хотелось за него взяться и продолжить писать, но за серостью будней, желание писать быстро исчезало.
Я, пройдясь по комнате, попытался угомонить внезапно вспыхнувшие чувства. Зашел на кухню и прямо из чайника отпил воды.
Заинтриговал ведь меня, Толька. Дед Щукарь. Такого человека полвека можно искать и не найти, а он мне его чуть не на блюдечке выкладывает. А может прокатиться? Эх, была, не была…
***
Поезд не спеша остановился. На перроне расхаживал Толик, пристально вглядываясь в окна моего вагона. Он практически не постарел и все такой же живчик. Отросло небольшое брюшко, да и глубокие залысины напитались сединой, но манеры остались все те же.
— Привет!- Толик бросился на меня, сошедшего на благодатную сибирскую землю, и стал обнимать. По его виду стало ясно, что ждал он меня с нетерпением… И вопросы хлынули из него как из телепередачи «Слабое звено». — Как доехал? Что дома? Не женился? Где трудишься? Не растрясло? Много у тебя пожитков?..
Вяло отбиваясь от нахлынувшего на меня однокашника, я показал ему на дорожную сумку и потрепанный годами рюкзак.
— Значит по- походному.- Восхищенно смотрел на меня Клейменов.- Я ведь тебя заинтриговал!- Он на радостях чуть не подпрыгивал, прихлопывая себя по бокам, когда был счастлив. — Вижу, что ты по писательству соскучился, раз так быстро приехал. А ведь мог бы и самолетом, так быстрей. И знаешь Володь, я рад, что тебя вытащил из твоей городской суеты. К нам! В Сибирь! – Это прозвучало слегка напыщенно, но он, расчувствовавшись, вновь бросился обниматься. – Теперь давай поторопимся. Нам еще на пароход успеть надо, да и чего-нибудь в дорогу взять,- Он провел тыльной частью ладони по подбородку.- А то столько лет не виделись, что поговорить по душам и надобно многое обсудить. Ты там, а я тут и вроде свои, а вроде, как чужие. – Он, оглянувшись на пустую платформу, заторопился и ухватил меня за предплечье.- Пошли. Чего стоишь, как истукан! У нас столько дел, а ты, как всегда тормозишь. Экий, ты нерасторопный.- И этот жизнерадостный человечек потащил меня за собой, в мое приключение по обретению персонажа для давно пылившейся рукописи.
***
Широка Обь. Сильная река. Мои глаза видят такую силищу и красоту, а организм не справляется с небольшой качкой и вместо восхищения такими открывшимися видами, требует рассмотреть нутро уборной. У меня открылась морская болезнь. Второй день пути, а я наблюдаю размах реки сквозь запыленное окно иллюминатора. Толик неутомим и успевает и со мной позеленевшим управиться, и на мостик к капитану сбегать, и телеграмму персонажу, с которым нам предстоит встреча, отбить.
***
Толя поддерживает меня склонившегося над бортом кораблика и продолжает вещать.- Вот увидишь его, точно меня весь остаток жизни в соавторы записывать будешь. Это надо быть каким человеком, чтобы столько видеть и так все чувствовать. А говорит как! – От Толика шла волна такой веры и идолопоклонства к этому человеку, что невольно закрадывалась мысль: «А не Христос ли наш разлюбезный сошел с небес на нашу грешную землю?»- Заслушаешься. Неторопливо и каждое слово душу пронзает.
— А он часом по воде не ходит?
Толя возмущенно посмотрел на меня, но поняв, что в моем состоянии мне присущ сарказм, улыбнулся.- Ага, и воду в градус превращает. Ты бы попробовал его можжевеловки, то точно бы сказал, что он — Бог.
— А сам чего не напишешь о нем?- Вымученно произношу я.
— Не могу.- Толик разводит руками.- Не могу, черт меня возьми. Как сажусь писать о нём, так рука словно цепенеет и мысли путаются. И пишу такую галиматью, что даже показать кому-нибудь противно. Так что, дорогой мой, он целиком твой. Еще сутки и я Вас познакомлю. Тебе человек, а мне бы посмотреть на твою физиономию, когда ты с ним по душам побеседуешь.
Часть 2. Знакомство
***
Пароход пристает к наплавному пирсу, и я с Толиком, по шатким сходням, идем навстречу одинокому встречающему. Он невысокого роста. На вид шестьдесят, а может и чуть по более лет. Заношенная кепка. Серый пиджак. Брюки от «афганки» заправленные в кирзовые сапоги. Длинная по пояс, но редкая седая борода, как у старика Хотабыча. Он не спешит к нам, а спокойно стоит и смотрит, как я, измученный путешествием, бреду к берегу, где возможно моя морская болезнь утихнет и даст вновь почувствовать себя человеком.
— Митрич!- Не выдерживая, кричит однокашник и спешит к нему, оставляя меня далеко за спиной. Он как давеча со мной налетает на мужика и лезет к нему обниматься, сразу засыпая его градом вопросов. – Как ты? Как здоровье? Что нового? Что Медведица? Как там твой Мыша? Телеграмму от меня получил? На рыбалку пойдем?…
Митрич, немного опешив от встречи с таким гостем, оттирает от себя Толика и подслеповато присматривается ко мне.
— Тут тебе гостинец привезли и да, чуть не забыл, вот тот, что еле идет, это мой сокурсник Володя.- Оттараторил Толик.- Он — писатель.
— Вижу, что еле идет. – Произнес Митрич негромко.- А что писатель, так по нему сразу видно. Земли не знает. Все время в кабинете проводит, от того нюхнул нашего сибирского воздуха, вот и позеленел.
— Да нет.- Бросился защищать меня Толик.- Морская болезнь у него открылась.
— Ты, где тут море- то увидел?- Вопросил мужик, оглядывая окрестности.- Тут морей отродясь не было. Напридумываете сами не знаете чего, а потом пишите небылицы. Морская болезнь — это когда ты неделю по морю идешь, а тут до нас рекой два дня. Сиди себе, наслаждайся видами и дыши глубже. Красота да со свежим ветерком верное средство изгонять Вашу городскую глупость и дрянь, которой питаетесь. На поезде у него болезнь- то была? Нет? То-то же. А как вышел на реку и глотнул нашего благолепия, так и понесло его. Что, скажешь, не так все было?
Толик закивал его словам.
— Не бывает морской болезни на реке, — Митрич притопнул сапогом,- так что раз я сказал, что у него очищение нашим чистым воздухом, значит, так оно и есть.- Поставил он точку в диспуте.- Давай болезный, поспешай, а то нам еще на лодке часов восемь на заимку грести.
***
Я к прибытию на заимку совсем сомлел, так что Митрич и Толик уложили меня на сеновале и как смогли, обустроили на нем мое временное пристанище.
***
А вечером была баня и крепкий сон на сеновале. К утру болело всё, что в организме может болеть.
***
— На-ка испей молочка!- Негромко произнес Митрич.- Оно тебе живот наладит да жажду утолит. Ты вчера совсем квелый был, как тот сом на морозе.
— Сом?
— Да есть у меня одна история, но сейчас не до того. Пей, давай.
***
Толик и Митричем уходили с заимки утром и возвращались ближе к обеду. Обед готовил Митрич, не доверяя нам готовить еду на огне.
— Тут опыт требуется и мастерство повара.- Приговаривал он, засыпая крупу в котелок.- У Вас- то городских недовар или пережог получится. Вы же живым огнём пользоваться не приучены, а он имеет хитрый нрав. Вот возьму я поленце и подброшу его в огонь. Оно пока не прогреется и не возгорит, котёл, как следует, не прогреет. А потом как разгорится да даст жару, то тут крутись — вертись, чтобы каша не пригорела и к стенке котла не прилипла. Или вот, к примеру, тебе вопрос, какой остроты нужен топор для колки дров? Что молчишь писатель? То-то. Смотри правду жизни и учись, да не пиши того чего не знаешь.
***
Вот так за бытовыми разговорами происходило мое поправление. Толик наслаждался общением с Митричем, а я, выдыхая накопившуюся годами в организме суету, приводил свои мысли и чувства в порядок. Ночевал, да и фактически жил я на сеновале, в отличие от Толи и Митрича, которые ночь проводили в доме. В итоге воздух пошел мне на пользу и на третий день, я впервые вышел во двор усадьбы Митрича. Она была не слишком большая, десятин эдак в двадцать. Небольшой рубленый дом с резными наличниками и крышей крытой немного обветшавшей от времени дранкой. Конюшня с двумя стойлами, да сарайчик, из которого периодически раздавалось негромкое похрюкивание. Крепкий тын окружал усадьбу со стороны леса и частично уходил метров на пять в воду. Лишь с воды, ограниченной коридором из бревен забора можно было свободно попасть в хозяйство Митрича. Коровы во дворе не наблюдалось, так что откуда Митрич брал молоко, осталось для меня тайной. Наверное, так жили первые покорители Сибири времен Ермака Тимофеевича, подумалось мне. Все просто и от врага прикрыто. Еще бы вдоль стен забора проложить ходы, так дом Митрича станет еще сильнее похож на средневековую крепость. Я почувствовал себя героем средневековья и представил, что вот сейчас по реке проплывут ладьи казаков — покорителей Сибирского ханства, и я увижу, как они наголо бритые сигают с ладей в воду и, зажав в зубах саблю, плывут к берегу, чтобы вопросить меня о причинах моего появления в сих краях.
***
— Что встал- то так рано?- Чуть не над ухом раздался вопрос Митрича. Я от звука его голоса слегка оторопел.
— Вот вышел по нужде.
— Нужду справлять надо в туалете, а не во дворе.
— Так я его и искал.
— Видел я, как ты искал.- Проговорив Митрич по- дедовски мелко засмеялся.- Думаю, куда он уставился, что у самого аж в глазах зарябило от натуги. Чего увидел- то?
Митрич, приложив ладонь к глазам на манер козырька, посмотрел на реку.
— Чего ты углядел- то?- Вновь вопросил он меня.
— Представил, как казаки Сибирь покоряли, и прямо увидел, как они на своих ладьях по реке завоевывать Сибирское ханство плывут.- Скромно произнес я.
— Фантазия у тебя разыгралась не на шутку. Так глядишь от местной красоты и умом двинешься. Лучше бы взял да сено поворошил, а то где лежал, оно примялось, да не проветривалось. Может со временем, и гнить начать.
— Это как?
— Да человек понимаешь такое существо, что везде свой след оставляет. Ты, к примеру, на сене полежал, а тело твое подышало и воду из себя исторгло. На том месте, где лежал оно примятым и останется, а значит водичка, что с тебя натекла, заставит сено киснуть, а далее оно и на корм скотине не сгодится. Гнить начнёт.
— Пойду вилами поработаю, что сено разворошить.
— А когда это сделаешь, заходи в дом. Завтракать будем.
***
— Митрич, а откуда у тебя молоко? Коровы что-то во дворе я не видел.
— Как молоко?
— Вкусное.
— Пришлось ради тебя Медведицу подоить.- Сообщил старик.
Толик отвернулся от стола, чтобы не выдать смех.
— Вот когда ко мне такие, как ты — болезные приезжают, я непременно дою Медведицу. Ее молоко лечит. Только вот с тобой что-то не так. Обычно ее молоко в фантазии не погружает. Может хмеля наелась, а может дурман – травы.- Митрич произносил все это на полном серьезе.
— И что медведица не сопротивляется?
— Конечно же, сопротивляется, когда ее принуждаешь, а вот если к ней с заветным словом, тогда и она не против, и я при молоке.
— Да не может этого быть. Это же зверь дикий и чтобы молоко давала по чьему-то слову? — Я чувствовал, что меня держат здесь за полного дурака.- Сказки!
— Так ты же сам приехал ко мне сказки послушать, так чему же удивляешься?- Митрич засмеялся.
Действительно. Я ведь припёрся в столь дальние края именно за этим, так что я засмеялся вместе с Митричем, оценив иронию моего приезда.
— Прав Митрич. Каюсь.- Отсмеявшись, произнес я. – Не ожидал, что мне на пятом десятке, так красиво расскажут, что захочется поверить в сказку. Прав был и ты, Толя. Рассказчик из Митрича замечательный. — Я протянул Митричу руку для рукопожатия. — Кстати, меня зовут Владимир.
— Александр Александрович Попов.- Произнес Митрич, пожимая мне руку.
***
Часть 3. Митрич
***
Обретение прозвища Сан Саныча было накрепко связано с местной общиной старообрядцев. Староверы жили километрах в десяти вверх по течению реки от его дома. Гостей они к себе издавна не привечали. Жили спокойно одной большой общиной и появлению на границе их угодий чужака не приветствовали. Тут в глубине Сибири они были надежно укрыты от костров православной церкви, которая не допускала на своей территории иной паствы, кроме своей собственной и вот незнамо откуда появившийся поселенец, начал вести свое хозяйство и затем крепко осев, незаметно стал частью их большого семейства. Нет, он не стал им родней, но за помощью к нему обращались, ведь он стал их голосом для остального мира. В советские времена катер привозил им продукты, а когда железные границы совдепии пали, катера не стало, но про них, укрывшихся в далеких сибирских лесах, внезапно вспомнили и срочно пожелали их принудительно осчастливить. Многие устремились помочь им, пытавшимся сохранить свои порядки вдали от людей, и именно тогда на пути всех радетелей встал Митрич.
***
Года полтора, старообрядцы, проходя по реке мимо моей стройки, носы воротили. А я что? Я их не трогаю, а они меня. Живем далековато друг от друга, так что хоть я им не нравлюсь, но и особо не надоедаю. Как развалился Союз, так к ним и потянулись всякая родня из-за рубежа по их староверской линии да туристы «для посмотреть» и зафиксировать, что власть лютая советская с людьми наделала. Перевоз-то до наших краев труден. На лодке против течения не выгребешь, а все местные «моторки» в рыбнадзоре наперечет. Всех желающих полюбоваться на старообрядцев местные перевозчики не вывезут, а потому идут они гуськом, где впереди моторка воду винтом режет, а следом обычные лодки баржами людей да грузы везут. Староверы-то не особо часто вниз по реке ходили, а эти «проверяльщики», как с цепи сорвались, чтобы обиходить своих товарищей по вере, забытых и не понятно кем и за что угнетенных. Плывут то к ним они мимо меня. Как пристанут к берегу, так и начинают пытать меня какой я веры. Раньше увидев мой домишко, непременно пытались за дверь нос сунуть да проверить, как я их порядки справляю. Молчишь да в дом не пускаешь, значит давай знакомиться родственник. И самое смешное, что слушать не слышат. Суют мне свои образа и полотенца на память. Вот не поверишь, Володька, пятьдесят лет прожил на белом свете и ни разу не крестился, а тут они мне и пальцы правильно сложат и руку направят, чтобы к нужному месту приложилась и книжку с молитвой перед глазами распахнут, чтобы не ошибся в прочтении. У меня тряпья ихнего с той поры много накопилось, так что есть на чем и каравай желанному гостю поднести, да в подарок хорошему человеку отдать. Даже видишь бороду, пришлось отпустить, чтобы с расспросами больше не лезли да креститься не учили.
Знамо дело, что через пару десятков визитов я не хуже староверов на приезжих волком смотреть начал. Припрутся эдакие защитники и давай фотографировать все что можно и что нельзя. И вопросы такие с вывертом. Как к Вам относилась Советская власть? А еще им дай пожрать чего-нибудь такого, что они в их заморьях не пробовали и что старообрядцы едят. Да еще и нагадят, прости Господи. Но за то от их визитов и у меня денежный вопрос стал решаться. Пришлось покрутиться, чтобы народ встречать да переправу им до родни обеспечить. Ну, там еще и нужник построить да погонять их пострелят, чтобы не приседали, где попало, а то скоро бы весь мой двор в большой туалет превратился. Дом отстроил, да и тын от всех возвёл наподобие крепостных стен. Народ то на первых порах не особо хотел ко мне на работу устраиваться, а потом ничего — деньги расстояниям не помеха. Устроил усадьбу по- своему представлению, ведь как староверы живут, я отродясь не знал, а так вроде исторично. Едут гости мимо караван из лодок, а я сижу на удочку с мостков рыбку ловлю. Видишь, мостки у меня малы? Это потому что рассчитал я их только на одну мою лодку. А они гуськом и лодок у них под десяток. На меня пальцем показывают, что- то по-своему лопочут. Я их к себе не зову. Ан нет. Как же. Проплывут они мимо. Разворачиваются и ко мне. А я, как ружьишко купил, так и встречаю их по настроению. Ежели на сердце веселье, так хоть и места мало, но пусть паркуются, а если тоска на душе, то гоу-гоу и пару выстрелов, заставляют караван вновь сменить курс и плыть дальше. А дальше, то плыть можно, но знать надо. Так что я тут, как Харон-перевозчик, кого надо и куда надо распределяю.
***
Как- то раз у меня еды оказалось как бы совсем ничего. Наловил я мелочи всякой в реке да разжег костришко, чтобы значит, ушицы себе сделать. Сижу себе возле костерка, а ушица с мелочи получилась жирная да наваристая. А возле забора, что краем в воду уходит я для сома силок поставил. Слышу глухой стук по забору. Кинулся к реке, а там сом, кило под пятьдесят из силка вылезти норовит. Я кое- как выволок его на берег и давай его наживую разделывать. Пока резал я его тушку, у меня и уха подошла. Взял я пару — тройку ломтей сомятины, травкой пересыпал да в лопухи обернул и на догоравшие угли выложил. Они трещат, шевелятся, а запах. Чую, что знатно запеклись. Видно на запах приехали американские «родственники».
— Вот из ит?- Спрашивают они по-своему и показывают на котелок с готовой ухой.
— Фишен суп.- Говорю.- Уха!
— Вот из ит?- Снова спрашивают, тыкая пальцем на запеченную сомятину. И все так обстоятельно фотографируют, а я возьми и скажи: — Мит фор рич.
— Мит фор рич? Гив ми?- И сует мне пять долларов. Я морду естественно кривлю и снова говорю:- Мит фор рич!- И всем видом показываю, что «пятерки» мне мало.
— Тен?- Спрашивает иноземец.
— Хандред. Ван хандред — ван мит рич.- И показываю ему один палец.- Ван хандред.- И показываю ему палец на другой руке. — Ван мит рич.
Купили они у меня сомятины на триста долларов, а как рассказали своей родне выше по течению про мои торги, так меня с тех пор в этих местах Митричем и зовут.
***