О стихах Александра Стенографа.

Поэт Александр Стенограф – одаренная творческая личность с необыкновенным потенциалом. Это поэт, построивший свою модель взаимоотношений с окружающим его миром, создавший свою поэтическую Вселенную, раскрывающий безграничные возможности человеческой фантазии. Авторский стиль этого поэта совершенно оригинален и неповторим. Никто из создателей стихов не способен даже приблизиться к этому стилю, не говоря уже о том, чтобы скопировать его и повторить.
Поэт Александр Стенограф владеет очень высокой, действительно виртуозной техникой письма. В какие бы интеллектуальные поиски не забрасывала бы его тема стихотворения, в какие бы лабиринты мысли он не забирался, в какие края не следовал бы по зову своей фантазии, он как автор всегда оказывается хозяином положения, он умеет подчинить себе материал стихотворения, а всему муравейнику своих изощренных метафор придать единую логику сознания.
Приведу пример, уважаемый читатель:

Ей встречных лиц соломенные шляпы
Что Млечный путь в закате новолунья
И стрекозой, пришпиленной к бумаге
Фехтуя острием хрустальной шпаги –
Играет клавишей сердец шалунья

Цветами плещется коллекция фантазий
Вплавь догонять идущих мимо клином
Рисуя мимику на зеркалах проказниц
Шут циферблата макияжит праздник
Флиртуя с механизмом балерины.

Это очень сложное поэтическое построение, где 4 предыдущих образных строки приходят к заключительной 5. Через всю 1 приведенную строфу проходит эта вереница образов: «неодушевленные» лица уподобляются закату новолунья, а сердцами этих незначительных, случайных фигур, забавляется отьявленная шалунья. Обращает на себя внимание сочетание «клавишей сердец». Обыкновенный автор зациклился бы на обычном «клавишами сердец», но поэт Стенограф находит более точный образ. Именно клавишей, создающей единый, однообразный, монотонный звук и повелевает шалунья поэта.
В таких изощренно метафорических строчках, где один образ перевоплощается в другой – я полагаю, заплутал бы всякий другой автор, но не поэт Стенограф. В своих образных единицах – вереницах он умеет соблюсти все приличия, то есть и логику и смысл выражения. А какой нибудь другой автор неминуемо бы сорвался в «пропасть», в смысловые провалы на подступах к таким вершинам.

Собаки съедены. Три спички в коробке.
Учитывая сложности с погрешностью на ветер
В пещере надо думать о костре
Варить уху – из тины, что попала в сети

Всего три спички. Завтра – выходной.
Хотя какие к черту здесь календари и даты
Когда ты узник стражи часовой
Рожденный с проклятым клеймом: восьмидесятый!

Ты узник стражи. Коммунальный цвет
Ночь без зазренья снов сужает боль в морщины
Нарезав сипло сердца венигрет
На скатерть вывалив запретный яд псалтыри

Образный строй поэта многолик, но он всегда включает в себя образы яркие, конкретные, зримые. И нам, его читателям, так легко представить себе все эти чучела, набитые и ватой и соломой, и балерину, танцующую под музыку пружин, и символ прошлого: то платье без невесты, и символ этого сиротства: тот билет без вагона…
А сколько всего способно сказать воображению вот это: миндальничая ночью!
Вся эта метафористика замысловата и зрима. Автор тяготеет к тропам драматичным и темным по окраске. Им присуща трагическая бравада смысла, парадоксальность, диссонантность в выражении явлений. Некоторые образы, вторя друг другу, как бы агонизируют в сознании поэта.

«Слов белых в лентах лебединый реквием на черном»
«Черный омут дорог»
«Окна проем как черное всегда на белом»
«Спектакль чернильных ночей с одиночеством танца»

Подобный список, разумеется, можно было бы продолжать и дальше. В цветовой палитре Александра черный цвет – доминирующий. Все это цвет несправедливости, неправды, порока.
А это говорит об очень трагичном восприятии поэтом явлений современности. Это трагическая поза Гамлета, поза пророка, в иносказательном плане выражающая великие откровения миру. Это реквием поэта по приближающемуся Апокалипсису. Отчаянье, горечь, смерть, одиночество, переплетены в этих стихах поэта, как змеи в волосах Горгоны.
Иные названия произведений подразумевают все эти симптомы.

Останься еще на час – день стынет в разбитых кружках
У времени нет морщин – из бремени набожных лиц
Пылится в бреду молитв иконостас в церквушках
Под шарканье прихожан над скрипом пустых половиц

Хлещет дождем кресты – кресты прорастают в землю
Как святость воды между строк доныне не изданных книг
Мы брали у жизни взаймы задаром придумав легенду
На фоне бездушной рапсодии с библейским псалмом трескотни

В эмоциональном плане эти строки бедны и выглядят безинициативными.
В них отсутствует какая либо патетика, какая либо приподнятость. Их эмоциональный настрой остается ровным. В этом плане они как бы безликие.
Обилие подобных строк позволяет вынести заключение, что творчество поэта протекает сугубо в интеллектуальном, именно умственном направлении…
Я обращусь к стихотворению, которое выделяется среди остальных. Оно называется «Ворон». Это – самое эмоциональное из зрелых творений поэта. Неудивительно поэтому, что некоторые из читателей сочли его лучшим стихотворением Стенографа. Сам Александр иного мнения и считает эти стихи только одним из своих «опытов».

Я расскажу встречающим что я забыл про время
Что этот горький вымысел – не для глухих сердец
Голубоглазой женщиной в упор я был расстрелян
Голубоглазой женщиной. Воскреснувший мертвец.

Приведенная мною строфа имеет непростую структуру. Автор прибегает в ней к рискованному синтаксису. В заключительной строке приведенной строфы возникает резкая цезура, такой вот водораздел, направляющий течения смысла в разные стороны. Таким образом заключение строфы в смысловом построении оказывается связанным с ее началом: я расскажу, что я …
воскреснувший мертвец. Между этими этажами располагается остальной материал строфы. Особенно хороша эта строчка: «голубоглазой женщиной в упор я был расстрелян».
Уж если я взялась критиковать произведения поэта, то мне следует указать и на следующее. Как неправомерно употребление им таких слов, как «длань», « врата». Это слова старые, книжные, вышедшие из практики живого языка. Их возможно встретить лишь в старых виршах да в первых опусах начинающих. Зачем автор к ним прибегает? Не с таким материалом должен работать современный литератор.

Разве можно мне было желать этих глаз
Бросив пеплом в костер новогодние письма
К черту все на тебя не похожие лица
Как и ты — они вымысел. Профиль. Анфас.

Разве можно мне было хотеть твоих снов?
Этой капельки счастья зовущей в реальность
Ты моя удаленная дальняя дальность
Нет у смежных искусств для поэзии слов

Очень хорошие стихи. Такие тонко поэтичные, нереальные, как ночные призраки, как эхо, как Лунная соната. Овеянные печалью, ресницами воспоминаний, изменчивой изобразительностью снов… Сюжет едва намечен и в заколдованном ритме строк возникает пленительный облик лирической героини. Он такой хрупкий, он такой нереальный… Он – это поэзия…
Хорошие, очень хорошие строки.
Не могу не отметить неудачную заключительную строчку этого чудесного произведения. В свое время я обращала на нее внимание Александра.
Но ведь он человек, который не проявляет должного внимания к своим состоявшимся стихам. Не желает возвращаться к воплотившимся «опытам». Строчка так и осталась неисправленной.
Я испытываю наслаждение каждый раз, когда с неким внутренним удовлетворением думаю о том, что поэт Стенограф – один из тех немногих, которые не позволят себе пропасть в этом бермудском треугольнике поэзии: Цветаева – Сельвинский – Бродский…
Так что проявите внимание, господа читатели. Стихотворения Александра Стенографа – это смелая и сильная поэзия. Хотя как всякое оригинальное явление, как каждый драматический поэт, сам автор не избежал противоречий.