ФЕРМА

Раз в три-четыре года снится дачный дом, который — якобы — строил мой отец. Наше жилище — просторное и с сараями. На самом деле — настоящая американская ферма. Во сне я его очень люблю: помогая отцу, словом и делом, удивляюсь, что там никто не живет. Утром, не сразу, но понимаю, что никакой дачи нет и в помине.
Эта ферма появляется регулярно. Каждый раз я собираюсь в нее переехать, и всегда мне это не удается. Раньше еще снилась московская квартира, куда меня по каким-то причинам не пускала жить сестра. Но сейчас, слава богу, с квартирой покончено: ее продали мифическому существу по имени Петенька и она растворилась в лабиринтах сновидений.
В реальности существует маленький домик на четырех сотках. Мой старик там живет, а я езжу к нему на дачу и вечно там что-то строю. Климат у нас влажный, поэтому доски там сям (крыльцо, баня) гниют и их приходиться менять. Хозяйственная возня тянется годами: крашу, пилю, вкручиваю шурупы. Со временем, понимаю, что я на самом деле — строитель Сизиф. Когда-то это был сиротский, хоть и новый, домик посреди немногочисленных саженцев. Потом деревья выросли, стены обложили розовым кирпичом, а шифер крыши покрылся лишайником. Поверхности усадебки стареют и она приобретает благородный вид. Мой отец стареет тоже, поэтому (и раньше-то не особо) он перестал следить за чистотой. В быту это происходит быстро. Везде все поверхности становятся грязными, отчего внутреннее и внешнее пространство приобретает ничтожный вид. Его жизнедеятельность в доме, тот самый камень, который скатывается на меня — Сизифа каждый раз, когда приезжаю.
Сам я тоже меняюсь. Меня начинают мучить сомнения. Иногда кажется, что я не могу отличить порядок он беспорядка, особенно после утомительных споров где фигурирует только один вопрос: так эта чашка чистая, или грязная? Обычно я иду на компромисс имея ввиду: она наполовину чистая, наполовину грязная. Но, со временем мне начинает казаться, что она чиста как листок А3 формата.
Между тем, все предметы в быту, включая дверные ручки, выглядят как нищета и одинокая старость. Даже новенькая косилка в сарае прячется в углу, будто сбежавшая с помойки.
Ни разу не удавалось мне переломить ход вещей: они старели и приходили в негодность вместе с моим отцом.
По ночам, старик рассказывал всегда одну и ту же историю. Она произошла с его другом — чувашином Михлеевым и на историю совсем не тянула. Ее можно назвать просто — ГРЕЗЫ МИХЛЕЕВА.
Земляк, как и все офицеры, поселился в городе по приказу. Характер имел хилый и совсем не боевой, но сошелся с майором Васильевым, который оказался его односельчанином и боевым парнем.
Отец, упоминая этот эпизод, всегда переходил на шепот, будто речь шла о чем-то секретном: «Случилось так, что Михлеева руководство затеяло направить в Афганистан. И это было самым стремным событием в его жизни. Самому стремному событию не дал произойти односельчанин — он поехал вместо него».
Так Михлеев не стал героем, и тихо ушел на пенсию в чине подполковника. Он построил домишко где-то на Любаво-Раменской железной дороге, поставил там печку и кровать чтобы дожить свою жизнь в еще большем покое и тишине. Отец, по просьбе друга нарисовал ему тот самый дом, который всегда снился Михлееву. Это был дом его детства. Старик повесил картину над кроватью и каждый день грезил им до самой смерти. Когда он вспоминал свое детство, на душе у него делалось тепло и легко: облака по прежнему плыли на юг, а северный ветер трепал одинокую березу возле колодца.