НАЛЕЙ МНЕ ОСЕНЬ ЧАШКУ…

1.
Решил воспользоваться Щелковским автовокзалом расположенном неподалеку, который, говорят, вот-вот снесут. Потом буду говорить: «Ну — да. Стояло тут такое уродливое здание, от которого автобусы разъезжались в разные стороны. Было дело. Помню те – автолайны».Сел. Поехал.
Автобус белый.
На улице давно стемнело. В салоне черные затылки впереди и бледные лица позади.
Пассажиров много. Места почти все заняты. Все хорошо кроме двух обстоятельств: наш транспорт выехал на МКАД и там прочно застрял, второе вышло из первого – вереница габаритных огней подействовала угнетающе на пассажира сидящего напротив, возле окна. Он прямо заявил: «Что за х…ня, я не понял! Эй, водила, ты че!? Пи… ды захотел? Я бабки заплатил, давай врубай телек. Где, бл… дь комфорт мне положенный? Выйдя из своей обыкновенной задумчивости засыпанной этой мокрой листвой и теменью, я сообразил, что прямо передо мной сидят два сильно пьяных товарища. Приятель слева, пихая дружка в бок, увещевал его хриплым шепотом: «Утихни ты. Высадят».Тот его слушать отказывался и, прихлебывая из пластиковой бутылки остатки гремучей смеси, продолжал время от времени изрыгать гадкие звуки. Остальные пассажиры вели себя так, что казалось, будто рейс перевозил группу глухонемых из одного интерната в другой: все молчали, уткнувшись — кто в спинку кресла лбом, кто ухом в стекло.Через час автобус, наконец, съехал с кольцевой. Парняга некоторое время сидел тихо, но потом снова «взорвался». На этот раз его воспаленному мозгу почудилось, что шофер как то не так выражается, имея в виду белорусов. Он пообещал того закопать в кустах, используя подельников проживающих в Малиновке. Так я понял, что это не только белорусы, но еще и минчане. Водителю это надоело, поэтому он припарковал автобус на обочине и включил свет в салоне. Его напарник склонился над дебоширом пытаясь донести до минчанина нехитрую мысль: «Будешь буянить – вылетишь из транспорта».
Холодные лампы осветили дружка парняги, которого тот именовал не иначе как — батяня. Это был на самом деле его отец. Он публично отрекался от сына, давая понять окружающим, что не имеет к отпрыску никакого отношения. Обезображенная многолетним пьянством, рожа его ничего особенного не выражала, кроме испуга: батяне совсем не хотелось остаться на обочине с такой кровиночкой наедине.Сынок, однако, не унимался. Две девушки, сидящие впереди скоро устали от его пьяного духа и шаловливых рук. Водитель опять остановил машину, и двинулся к парняге, как настоящий волк – рыча и лязгая зубами. Он решил взять парня на испуг именно так, как это делают криминальные авторитеты в дешевых сериалах, но скоро понял, что тот так «накидался», что совсем не воспринимает реальность, поэтому глотку драть было бесполезно.
Девушек пересадили в безопасное место и поехали дальше.
Дотянули кое-как до Вязьмы. Там минчанин стал вопить, да так, что пассажиры вздрогнули и зашевелились. Парню захотелось, что бы его высадили в Уручье немедленно. Он, даже, выразился в том духе, что — в обиде не останется. Рулевой уже понял, с кем имеет дело, поэтому ехал спокойно еще пару километров и припарковался возле поста ГАИ.
— Эй!!! Дружище, твое Уручье!!! Давай, поднимайся, и на выход.Ночь, холод, осень, в двух километрах какая-то Вязьма.
Я стал вспоминать этот город: там имеются памятники времен Екатерины, старая площадь, пиццерия, где можно поесть супу. Еще там есть отделение полиции, откуда должна прикатить удобная карета для минчанина.Пассажиры давно уже успокоились, проявляя завидное равнодушие к происходящему. Виноватый во всем парняга метался вдоль обочины с пакетом в руке и, вдруг, на мгновение влетел в салон, умоляя несуразным тоном: «Граждане, простите меня. Бл-ть, я никогда больше не буду е-ть вам мозги. Голову на отрез, ебтыть».
Его слова никого не впечатлили, кроме меня, одной старушки и негра, который бросил неодобрительный взгляд с двадцать пятого места, оторвавшись на мгновение от своего айфона. Старушка дрожащим сердобольным голосом стала умолять парнягу вести себя тихо, тогда она не будет на него злиться и возьмет с собой. Куда именно она возьмет его с собой, бабка сказать не успела, поскольку появился водитель и объявил, что ожидается задержка рейса в связи с инцидентом. Я же попытался представить голову минчанина в виде рулона холста на отрез, но у меня ничего не вышло.Автобус простоял на обочине больше часа. Половину этого времени ждали полицию, вторую тянулась бумажная волокита.
Скука, ночь, холод, осень: водитель один раз помочился у выхлопной трубы, батяня парняги выкурил десять сигарет и стал кашлять, из салона выкатился еще один пацанчик. Трезвый и бойкий, он сразу стал выказывать моральную поддержку близкой по духу жертве обстоятельств, угощая того коричневой папироской. На двери автобуса я прочитал: транспортная компания «Суздальское АТП» и сайт «Довезуха.рф».Водитель автобуса этой транспортной компании на самом деле настоящий оборотень. Так-то он обыкновенный водила, но в нужный момент превращается в волка. Еще и двух часов не прошло, как его слюна, вылетая из разинутой пасти, наполненной до краев острыми клыками, шлепнулась на кончик носа парняги и задымилась.
Парняга чудом выжил, а этот… стоит теперь внизу, покуривает и улыбается, аки херувим.Этот оборотень провез нас от МКАДА до тех самых Уручьев, делая долгие остановки у сомнительных шалманов, которые так любят дальнобойщики. Свежий кофе и пончики на BP волк игнорировал, показывая между делом пассажирам ночные автовокзалы в Орше и Борисове непонятно зачем. Я тогда подумал: «Ха! Так ведь это же «Довезуха. рф».На главном автовокзале Минска суздальцы припарковались рядом с голубым VOLVO, который собрался отчалить в литовский Паневежис. За рулем сидел очкастый шофер в малиновой жилетке. Его домашний вид прямо говорил: мое хобби, вязание шарфиков. Такой материться то, как следует не умеет, не то, что эффектно скалится.
2.
На родине я решил навестить старого приятеля. Владимира Жукова я не видел сто лет, но, на самом деле, все двести. Владимир личность незаурядная. Он состоит в близком родстве с грибами, которые растут в лесу. Когда-то мы бродили по спокойному предболотью Матиевичей и нашли гриб Баран. Жуков любовно срезал нечто, что больше напоминало кудрявое морское животное, и сказал: «Редкий вид. Приеду домой, сварю в молоке и — ритуально съем».Через двести лет голос Жукова совсем не изменился. Он бодро и весело сообщил в трубке: «Нет, нет дружище. Рад, но — не могу. Занят, очень занят».
Моя затея вытащить Владимира в лес провалилась. Зато по набору этих коротких фраз я понял, где искать дружка и сколько времени займет общение.Двести лет назад Жуков устроился в Академию Художеств на должность лаборанта фотолаборатории и поселился в подвале учебного корпуса на веки вечные. Я навел справки и узнал, что учебный корпус переехал в спальный район. Там, в неприметном панельном здании с голубыми рамами на окнах обнаружил Владимира за дощатой дверью первого этажа в конце коридора левого крыла. Грибной подход ко всему сущему читался в его добрых лучистых глазах: Тебе надо? Вот ты меня и ищи. Нашел – молодец».Раздавшийся вширь и заматеревший Жуков бросил вызов не только будущему, но и прошлому: он попытался их соединить в одно целое – тот же самый жилет и усы, те же сигареты (где он их находит), фарфоровая чашка с, до боли знакомой, вертикальной трещиной, видавшие виды черные бачки для проявки пленки на полках. Мне, вдруг, стало понятно, что помещение фотолаборатории Академии Художеств Республики Беларусь незаметно приобретает историческую ценность. Через двести лет, вздумай кто затеять реконструкцию учебных помещений ушедших веков, получит фотолабораторию академии в неизменном виде. Если, конечно, оставить на месте Жукова.Владимир человек душевный и отзывчивый. Об этом мне поведала одна давняя знакомая приводя пример:
— Я звоню Жукову и жалуюсь на то, на се. Сердце требует мужского внимания и утешения. Владимир меня практически спас от депрессии. Он сказал: «Сделай самый глубокий вдох и при выдохе крикни как можно громче: «Пошло все на-уй»!!!
Это же самая высокая йога».Я попил чайку, выкурил сколько-то сигарет, поговорил по душам… – на все про все ушел час времени. Такое вот соотношение – 200 лет и всего один час.
Владимир Жуков потомок великого мастера мебели в Слуцке. Его прадед мастерил резные буфеты и комоды, пользуясь целым набором профильных рубанков. Один оказался у меня (одолжил/не отдал). Теперь я торжественно вернул его владельцу и пошел искать дорогу к метро по району Восток 1 — тезке той самой, космической ракеты.Шел и думал о странностях жизни: зачем двести лет назад язычник-грибоед Жуков и вялый атеист Я потащились в раскисшие осенние Барановичи креститься в захудалой тамошней церкви? Ведь получается, что мы теперь христиане.
Не знаю как Жукову, а мне тот священник совсем не понравился. Не было в нем никакого благочестия – толстый красный, его потный лоб блестел в церковном полумраке не хуже позолоты на иконах. У попа начинался обеденный перерыв, поэтому все положенные манипуляции протекали в спешке. Его вид говорил: вы пришли не в добрый час. Таинство протекало как попало, но кагор был хорош. В конце, на выходе, строгая женщина в церковном офисе заявила, что мы должны заплатить ей три рубля с носа. Растерявшись, стали шарить по карманам. Наскребли на двоих два рубля шестьдесят семь копеек. Она сказала: «Ладно, сойдет», и выдала крестики.Зачем мы крестились в Барановичах?
Не иначе как подражали Мицкевичу. Поэта крестили в Новогрудке, а мы, беларусы, очень любим тамошнюю замковую гору. Каждый раз, стоя между двумя священными руинами, кто ни будь из компании всегда тыкал пальцем в костел белевший где-то внизу и, надо не надо, напоминал: «В этом храме крестили Мицкевича».
Вот поэтому мы и крестились в Барановичах. Теперь можно с гордостью всем рассказывать: грибоед Жуков и атеист Тимофей, крестились в городе, где погибла почти вся русская армия, наплевав на глупые суеверия.Через два дня поехал обратно.
Перед автобусом по кличке «МАЗ» толпились работяги. Они уговаривали водителя подбросить их компанию до Москвы со скидкой. Тот немного поломался, потом впустил.
В салоне мой телефон ожил.
Сестра стала посылать тревожные смс: «меня пугает наш сосед… от стоит возле двери и не дает мне пройти… у него белая горячка сейчас начнется»Я стал тыкать пальцем по стеклу. Призванные успокоить Оксану, буквы складывались в слова и улетали в глухое, осеннее, холодное и темное.
Наша переписка занимает много времени. Между тем происходят события, которые начинают рушить мои планы. В проходе между сидениями появляется водитель с болезненной гримасой: «Автобус сломался и поедет чиниться» — говорит он с грустью. На вопрос: «Сколько времени это займет»? отвечает: «Может, час. А то и все два».
Пассажиры дружно топают в зал ожидания.
Я продолжаю общаться с сестрой и вижу – зарядка кончается. Пришлось искать розетку на железнодорожном вокзале. Но помещение, где установлено общественное универсальное питание, перекрыли. Заодно выключили и эскалаторы.
Пока я ходил туда сюда, телефон окончательно разрядился, а автобус неожиданно бодро починился и укатил в столицу без меня. Пришлось топать к дежурному, качать права и вызволять наличность из плена.
Деньги мне вернули в 23.00.В двадцать три ноль ноль в Минске наступает ночь. На центральных улицах становится холодно и пусто. Ветер качает фонари и деревья. Витрины гаснут, как костры под дождем. Пустота и свобода резвится в привокзальном сквере. Они бегают между скамеек и бронзовых фигур.
В такой час нестерпимо хочется зайти в бар и выпить то количество водки, которую в России называют стопкой, а здесь чаркой.
Такая чарка находится за дальним бульваром, в заведении по соседству с бюстом Дзержинского.
Одинокий официант, гремя стеклом в буфете, обращает внимание на три зеленых дольки:
— Цитрусовая аурантифолия, попробуйте.