КРИВА ЛИПА

Мохнатый розовый поросенок перекрыл проход в тамбур: две черные ноздри уткнулись Степану в живот. Глаза свиньи, без всяких зрачков, разглядывали Степины верхние пуговицы. На левом ухе животного висела бирка с надписью – «Зроблено в Українi». То ли за ноги, то ли за живот поросенка держала на руках веселая девица. Вместе с ее румяными щеками, большой белой меховой кепкой на голове и розовой игрушкой в вагон заплыло пахучее облако парфюма, полное сияющих блесток и алмазной пыли.
— Найкращий подарунок, свіжі тирсу, м'який хутро, — затараторила девушка.
Степан от неожиданности присел на боковую лавку. Я лихорадочно складывал в рюкзак вещи. Состав скрипел тормозами: почти все восемь вагонов уже влезли под крышу старого львовского вокзала.
В зале ожидания имелся буфет и тир. В тире можно было за пару гривен убить плоского медведя и четырех железных зайцев. Буфет предлагал отметить удачную охоту перцовкой и пирожками с капустой.
Не торопясь, мы вышли на привокзальную площадь. Зажглись фонари. Сразу заблестели трамвайные рельсы, указывая дорогу в центр. Туда гремели колесами старые вагоны, ходили маршрутки, ездили такси. Мы пошли пешком по улице Черновицкая.
— Тирсу – это, что? – спросил у меня Степа, на повороте к Городоцкой.
— Это опилки, и, обрати внимание – свежие.
Устав идти по Городоцкой, свернули на Наливайко. С Наливайко, через Тиктора попали на проспект Свободы. Проспект Свободы раздвоился в наших глазах – их оказалось два. Два одинаковых проспекта, а между ними бульвар и дорожка для променада. По обе стороны проспектов горят фонари и витрины. Освещены даже старые фасады — в центре электричество не экономят. Мимо проехала карета – пустая и «золотая». Под ногами, к цоколю прокуратуры прикрутили могильный крест с терновыми ветками по кругу: самодельный памятник сообщает – «На цьому місці російськими шовіністами було закатовано національного композитора Ігора Білозіра».
Народ вокруг сновал помятый – западэнцы не русские но похожи; я вдруг представил себе Гамбург населенный новгородцами и злорадно про себя ухмыльнулся.
Проспекты оказались короткими и закончились площадью Мицкевича. Тут Степа увидел на фасаде знакомый шрифт и понятное слово – «ХУДОЖНИК». Русское слово, советский шрифт, бронзовые буквы – самый большой магазин для художников. Рядом, через дорогу, сиял огнями «Готель Жорж».

Готель «Жорж» самая лучшая гостиница города. Это помпезное здание в богатые австрийские времена лоснилось золотом и роскошью. Здесь когда- то ночевал Бальзак. В Смоленске не ночевал, в Москве не ночевал, а здесь ночевал. Украинцы этим обстоятельством гордятся. Правда не конкретно в «Жорже», а в том отеле, который стоял на том же месте несколько раньше и назывался «Русский». До «русского» отеля здесь работал ресторан «Под тремя крюками». Предприятие было успешным, поэтому решили добавить к общепиту гостиницу. Гостиницу полюбили командировочные с востока, отсюда название — «De La Rus». Помпезный «Жорж» появился в 1901 году. Все лучшее в городе было здесь: еда в ресторане, кофе в кофейне, дизайн в интерьере, книги в книжном, вино в бутылках. Все это время отель (он же элитный клуб) гудел богемной публикой из среды генералов, землевладельцев, промышленников, профессоров и вроде как художников. Затем все рухнуло: в пятидесятые гостиницу обозвали «Интуристом» и покрасили стены в номерах и коридорах масляной краской. Все, почти бесконечные, советские годы гостиница медленно теряла свое лицо. В прошлом году новый хозяин нашел деньги на ремонт и «Жорж» опять стал хорошим, но уже без «книг и художников».
И вот теперь Степан спрашивает на рецепшине у гладкой барышни в твидовом костюме:
— А что, шановна панi, скiльки коштуе у вас один туркласс?

Если выглянуть из гостиничного окна наружу и посмотреть вниз, то кажется, что ты в Австрии. Или, на худой конец, в Польше. Но если выйти на улицу, то это чувство пропадает – повсюду снуют обыкновенные украинские западэнцы: кожаные куртки, джинсы-штаны, шапки-колпаки и тяжелые улыбки.
Самое красивое место — площадь Рынок. На площади горожане кормили голубей. К нам подошел пожилой дядя и спросил, глядя на нас с любопытством:
— Звідки у нас такі туристи?
Я решил соврать:
— Москали мы.
Как и в Минске, здесь с удовольствием можно ходить по тротуарам. По тротуарам мы с непривычки ходим по кругу, огибая один и тот же квартал. В переулке «Кривая липа» я выбираю ориентир – дородную женщину в зеленом ватнике и платке. Поверх ватника женщина нацепила спортивную куртку Найк. Она стоит на тротуаре и торгует синими куриными тельцами. Обезглавленные курицы лежат перед ней на газете «Високий замок». За ее спиной грязное окно первого этажа с дыркой в стекле и размашисто намалеванная на стене свастика. По всему переулку панель напоминала накрытый к празднику стол. На пакетах и в пакетах громоздились мелкими кучками фрукты и овощи, между ними попадались отрубленные утиные головы, коренья хрена и банки с вареньем. Все это добро сторожили две торговки. Они грызли семечки и вместе с той, которая в Найке поверх телогрейки, смотрели на нас не слишком доброжелательно.
На Криву Липу мы выходили дважды. В третий раз Липа завела нас в кафетерий «Динамо блюз». Оно находилось в самом конце переулка. Мой друг дернул ручку тяжелой двери, и мы вошли – в зале было сыро и пахло табаком. «Динамо блюз» — классический кафетерий: четыре столика, прилавок, перцовка и бутерброды. Возле окна двое усатых мужиков заканчивали вторую бутылку. Мы выпили по две порцайки и съели четыре бутерброда, когда я услышал обрывок фразы:
— …вот — эти два москаля.
Вот тебе раз — нас идентифицировали.
Я немедленно пододвинулся к ним обоим и спросил:
— А с чего это вы взяли, что мы москали?
— А хто ж ви? – покачиваясь на стуле, спросил усатый, который сидел ближе к стенке.
— Я белорус, а вот мой друг Степа вообще из Финляндии.
Усатый, который сидел возле стенки был толстый и пьяный. Он поднял вверх пушистые брови и протянул удивленно:
— З самой Финляндыи?
Второй, друг толстого, маленький, крепкий и чернявый вдруг заявил:
— Мене звуть Армен, шість років живу у Львові.
После этих слов Армен вдруг прослезился. Он смахнул слезу и потянулся за салфеткой.
Его дружок не стал успокаивать собутыльника. Плеснув перцовки мне в стакан он торжественно произнес:
— Ну, живе Галичина!
— Живе, — подтвердил я.
— Ти на нього уваги не звертай, від нього вчора дружина пішла, — кивнул он на друга.
— И что, совсем?
— Назавжди.
Толстого звали Боря. С Борей и Степаном мы вышли покурить на улицу. Армен уснул за столом. Я заметил, что буфетчица по имени Галя перестала переживать за нашу пьяную компанию и сам буфет. Пока мы беседовали, она стояла за прилавком в некотором напряжении, ожидая момента когда Борис начнет бить москалей. Но вместо этого Боря полез обниматься. Одновременно он достал сигареты «Джин Линг» и стал нас угощать.
— Похожи на Camel, — заметил Степан разглядывая пачку, и вдруг обнаружил горного барана, там где обычно нарисован верблюд.
— Курили пять минут, но на самом деле все двадцать. Прощаясь, я спросил у Бориса:
— Друг, а ты сам, откуда родом?
— Я? З Гомеля.
В очередной раз, выбрав неверное направление, мы опять увидели женщину в спортивной куртке поверх ватника. Разглядывая посиневший куриный окорок, Степан спросил:
— Шановняя пани, как пройти к Високому замку?
— По цій вулиці хлопці прямо, а там по кривій наверх.
Никакого замка на горе, конечно, нет (но он там разумеется был). На холме насыпан небольшой курган. С вершины кургана открывается вид на весь город. Из мессива старых крыш торчат шпили костелов и соборов. Просмотровая площадка огорожена цепями на чугунных столбах. Черные столбы покрыты белыми графити. Одна надпись гласит — «ТУТ БУЛИ МУСЯ, НАТУСЯ И ТАНЮСЯ».
— Посмотри Степа, здесь используют краску для исправления машинописного текста, — удивился я очередной лаконичной фразе – «МУЖ И ЖОНА».
Степан задумчиво разглядывал широкую панораму. Перед поездкой он три дня сидел в интернете, и теперь к нему опасно было подходить – о городе он знал почти все.
— Украинская культура, — развел Степа руками, как бы показывая мне город, — здесь была напечатана первая на Украине книга, разбит первый парк и возникла почта. Пиво украинцы научились пить тоже в этом городе.
Степа с гордостью посмотрел мне в глаза: «Ты уже догадываешься, где изобрели керосиновую лампу»? «А где запустили первый на Украине воздушный шар»?
Мой друг сделал несколько шагов в мою сторону: «Здесь появился первый университет и гостиница, построили первую железную дорогу и вокзал, вылепили и отлили первый памятник, напечатали первый раз газету». Степа перевел дух, и продолжил: «Украинцы именно здесь впервые пошли в театр и узнали что такое полиция». — «Они научились играть в футбол тоже, на этом самом месте», — имея в виду и хоккей, заключил друг.
— Степан спустимся в город, — предложил я, уклоняясь от лекции.
Вечером мы сели на площади в старый трамвай и поехали на вокзал. Рядом с остановкой на фонарном столбе висело одинокое объявление — «Хто загубив кота, волохатого, бiло-сiрого, великого, з ошийником, звертатися в «Львiвтеплоенерго» по вул. Тиктора 2а».
Нас провожали грустные взгляды таксистов. Они грызли семечки, и сплевывая их на старую мостовую щурились на низкое солнце, которое уже свалилось в ущелье переулка.