ЯМАЛНЕФТЬ

Что люди делают на севере?
Ждут лета?
Нет – они летом ждут зимы.
Северные зарплаты и лед – холодное горнило, в котором куются морозоустойчивые россияне. Они селятся в панельные квартиры, заводят семьи, рожают детей, ходят в шубах. Само слово СЕВЕР здесь произносят как мантру. Те, кто летает сюда на самолетах, каждый раз видят как закрученные веками черные локоны болотных ручьев и речушек вьются до самого горизонта, стремясь к вечной мерзлоте.
Лето на полуострове – нелепость, баловство. От него одни неприятности, в виде мошки, зыбуна и вредных испарений.

Где-то, в этих локонах и завихрениях спрятан город Ноябрьск. Он засыпан снегом и его не видно. Там меня ждет когорта карданников которых Газпром послал делать портреты тружеников севера. Я – шестой по счету светописец. Мы все, в каком-то смысле, потомки Родченко.
Но, ЯМАЛНЕФТЬ не БЕЛОМОРКАНАЛ.

Из аэропорта меня повезли в центр. Там где КСК Ямал и Цех здоровья.
Ноябрьск — это продукция завода по производству железобетонных изделий за 1, 2, 3 и 4 кварталы. Она сложена в определенном порядке посреди тундры на вечное хранение.
В городе полно продуктовых магазинов и разнообразных детских учреждений. Названия некоторых ранят сердце – Синеглазка, Лукоморье, Теремок, Крепыш.
Железная дорога делит город пополам.
Вторая половина – промзона. Туда горожане ездят по хозяйственным делам. Везде хрустит снег, везде сугробы; из любой трубы, на противоположном конце которой есть жизнь, валит пар.
Газпром поселил меня в дорогую гостиницу гадко и безвкусно обставленную. Там я обнаружил часть нашей бригады: Синицин, Великжанин и Рустам пили пиво в номере Синицина. На газетке перед телевизором лежала початая стопка вяленой рыбы. Рустам грыз хвост, приговаривая: «Хорош мансийский муксун».
Синицин, завидев меня, обрадовался:
— О! Привет репортажникам! Давай. Присоединяйся.

Вечером пришла сотрудница отдела по связям с общественностью. Мы встретились на ресепшене:
— Оксана, — протянула пухлую лапку женщина.
— Тимофей, — ответил я и дернул пару раз туда-сюда ее ладошку, наткнувшись средним пальцем на золотое кольцо с острым камешком.
Оксана имела уставший и озабоченный вид:
— Пришла вам сообщить. Летим завтра на вертолете. Далеко. На новую разработку. Нас берут на два свободных места, рейс в 12.00. Будьте готовы. С нами полетит ящик с бюллетенями, пять членов комиссии, телевидение и милиционер.
— А зачем милиционер?
— По инструкции положено.
— А что за комиссия?
— Так ведь завтра выборы президента, — посмотрела на меня с сожалением Оксана.
— А как же мои коллеги?
— Там, куда мы летим, туго с передовиками и настоящими тружениками.

Утром я включил телевизор. Насчитал пять программ. По трем из них шли передачи из серии «Доброе утро Ямал»! Рассевшись на стульчиках, ведущая и гости студии обсуждали важную тему: «ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ЗАЧАТИИ?». Молодежь увлеченно перебирала подтемы: «можно и нужно иметь пятерых детей», «хватает ли в городе молочных кухонь», «методы увеличения потенции», «секс — правое дело».
Парни с начесанной челкой делятся опытом, девушки тоже, но слегка смущаясь.
На пятом канале шли новости. Появилась карта полуострова Ямал, и зазвучал слоган:
— Нас смотрят даже на Южном Урале!
У меня возникло устойчивое ощущение, что это и не Россия вовсе, а некое царство-государство ЯМАЛ. Географическое название народ произносит с некоторой гордостью. Любит в разговоре употребить: «Вот у нас, на Ямале».

В одиннадцать появилась Оксана, и мы поехали в аэропорт. В нижнем зале, перед служебной дверью сгрудились низкорослые члены комиссии в мохнатых шапках и что-то живо обсуждали. Рядом стоял сотрудник МВД в чине сержанта, как положено — бледный и припухший. Дамы из местного телевидения распространяли по всему аэропорту испарения изделий фабрики Шанель. За ними прятался оператор с бородкой покрытый накладными карманами, словно чешуей. К этой компании пристал невесть откуда взявшийся молодой фотограф с напрочь пропитым лицом. Он был в валенках, и звали его Гена.

Вертолет долго раскручивал лопасти. Воздух с силой бил в землю, отколупывая куски твердого снега, который плитками разлетался в разные стороны, обнажая старый асфальт.
Наша компания заняла все лавки вокруг гигантского бензобака и заткнула уши. Тело машины – тонкая скорлупа, дрожало и гудело. Неожиданно он оторвался от земли, завис на мгновение в трех метрах от земли, будто задумавшись, и уже после, медленно набрав высоту, лег на нужный курс.
МИ 8 летел низко.
Я все время смотрел вниз, на тундру надеясь увидеть признаки жизни — человека, дом, дорогу или на худой конец стадо оленей. Но так ничего и не увидел.

В положенное время замаячил вдали выбритый в соснах квадрат. Пассажиры оживились; сквозь грохот винтов послышался нормальный женский треп. Фотограф Гена ловко вскрыл иллюминатор и, высунувшись чуть не по пояс, стал целиться фотоаппаратом в газовый факел, а вслед за ним стал поливать и всю остальную груду железа, которая словно гигантский дворцовый комплекс стала угрожающе приближаться.
Я немедленно последовал его примеру.

Рабочие голосовали час.
Эту процедуру совместили с обеденным перерывом. В деревянном вагончике густо пахло борщом и носками. Там бесплатно наливали компот. Монтажники жевали сосиски и обсуждали будущие перемены. Так я узнал, что по всем месторождениям снесут факелы и пустят попутный газ в американские генераторы: хватит уже засорять атмосферу и разбазаривать государственное добро.

Обратно летели долго.
Голова, благодаря свисту лопастей куда-то пропала. Казалось, остались одни уши.
Рядом сидел милиционер. В такой обстановке говорить было трудно, но я не выдержал и спросил, наклонившись к уху соседа:
— Товарищ сержант, часто у вас в городе убивают, грабят и насилуют?
Сержант поскреб нос, и нехотя проорал на весь салон: «Редко,… да и то после коллективной попойки».
— А, эти – отшельники… в лесу, тихие? – вспомнил я рассказ шофера, который всю дорогу до аэропорта пугал лесными бичами.
— Ну, нет. Эти мирные. Сидят на своих зимовьях вокруг города…. избухи понастроили. У них у всех «Бураны»… завел и хоп — уже в городе. Подрабатывают там сям.

В буфете аэропорта выпили пива и сразу разошлись. Оксана выдала мне инструкцию:
— На проспекте Мира пообедаете в доме 83А. Там кафе. Потом придете пешком (это рядом) в КСК «Ямал». Там в семь часов начнется конкурс «А ну-ка, девушки!». После конкурса, с девушкой по имени Маша, поедете на автобусе в Муравленко.
— А, что такое Муравленко?
— Это город, туда ехать два часа. Там поселитесь в гостиницу «Северная звезда», вам покажут.

КСК «Ямал» — здание в стиле «советский кинотеатр». Во всю боковую стену корпуса размахнулся билборд. На нем резвятся птички, видна паутина с паучками, кусты морошки и на мху клюква. Внизу длинная, как тропа, надпись – «ХРУПКОЕ ОЧАРОВАНИЕ СИБИРИ».
Напротив, через дорогу, магазин ПРОДУКТЫ. Там я раздобыл флягу коньяку.
Стемнело.
Мороз активно лез за пазуху, дергал за нос, принуждая срочно выпить. За ближайшей пятиэтажкой из каждой кухни во двор тянулись электрические провода. По ним стекало Доброе тепло под капоты личного автотранспорта. Так горожане могли утром завести свой автомобиль и попасть на работу.

Дворец культуры обрастал иномарками. В громадном неряшливом мраморном вестибюле, под люстрами в виде связок латунных труб, свисавших однозарядными стволами с потолка, летали белые шары с логотипом «Газпрома».
Минут десять я пытался сдать свою тяжелую сумку в гардероб, но две напряженные вешальщицы, с поплывшими куда-то в сторону лицами отчаянно мне сопротивлялись: «Мы ничего не знаем, не можем, не хотим. Нам нельзя, нам все запрещено. Вы опасный».
Потом они сдались.
Я их как-то додавил и впихнул свой багаж за стойку.
Посреди вестибюля стоял двухметровый фанерный щит с нарисованным космонавтом и дыркой вместо лица. Над дыркой красовалась надпись:

Я ЗЕМЛЯ!
Я СВОИХ ПРОВОЖАЮ ПИТОМЦЕВ!

Питомцы совали в «скафандр» свои красные от водки и мороза лица отчаянно улыбаясь. Фотограф делал кадр, оперативно печатал открытку и вешал на веревочку – багровая гирлянда подрастала на глазах.
Длинные столы пыхтели булками, сосисками в тесте и прочей сдобой. Мне стало душно. Народ в просторном зале, поначалу пустом, начинал толпиться. Лопнул рядом шарик, потом сразу другой; набежали девушки в желтых, невыносимо желтых платьях. Грянула песня из кинофильма «Кавказская пленница». Мужчины, игнорируя сосиски в тесте, потянулись к столику с коньяком. Везде бегали дети, распространяя вокруг праздничный визг.
Из толпы гостей неожиданно вынырнул фотограф Гена. У него висела на шее пластиковая бирка с ясной и четкой надписью: «корреспондент газеты Вечерний Ноябрьск». Я предложил Гене выпить в курилке. Гена согласился.
В туалете столпилась курящая молодежь. Бегая уже хмельными глазками по кафельным плиткам, верткий Гена отхлебнул из бутылки и протянул флакон своему дружку, который оказался рядом. Тот передал соседу. Через минуту пустая склянка полетела в урну.
Глядя на эти веселые пьяные лица, мишуру и фиесту за дверью, я думал о холодной тундре без края и конца, которая разбегалась от этого склада железобетонных изделий во все четыре стороны.
«А где же ханты»?
— Хантов здесь нет…, и оленины тоже, — пояснил Гена, — Ханты в Муравленко.
— А что так?
— Там их земля. Она так и называется – земля хантов… отсюда их убрали, тут нефть нашли. Зачем тебе эти дикари? Толку от них. Портят нефтяникам оборудование. Говорят: «Наша земля, что хотим то и делаем». Тогда им башляют боссы бабло. Они, блядь, настоящие вымогатели. Ханты, вообще, нормально живут. Рации, снегоходы, все дела…
Неожиданно, бросив на полуслове нашу беседу, сотрудник газеты «Вечерний Ноябрьск» увидел своего дружка и побежал за ним, вопя ему вслед: «Эй, Толян, так сегодня после концерта бухнем у Натахи»?
Больше я Гену не видел.

Конкурс начался около восьми и продолжался часа четыре. Команды девушек разыгрывали сцены из советских кинокомедий, истошно вопя в микрофон заученные ночью на кухне фразы и, время от времени, пускаясь в пляс. Шутки на разнообразные сексуальные темы сыпались в зал в виде импровизаций. Публика сотрясала стены. Раскаты хохота попадали в холл, рикошетили от плафонов и летели на улицу через головы опоздавших гостей.
Коньяк на лотках весь выпили: пришлось идти на мороз, в «Дары Ямала». Когда шумная толпа стала расходиться, я был уже пьян.
В сутолоке, среди шуб, перед гардеробом меня нашла девушка Маша.
Мы сели в автобус.
Все были возбуждены и горячо обсуждали победителей.
На белую нить трассы, залитую лунным светом, машина вырулила около одиннадцати.
Я уселся рядом с Машей. Разговорились.
Она работала где-то в управлении газовым хозяйством, а муж как все – где-то нефтяник.
Я спросил:
— Скажи Маша, что у вас молодежь делает всю зиму на досуге, когда в городе всего десять улиц и везде такой дубак.
— Как что? – удивилась Маша, — Сидят дома и трахаются.

Утром, в Муравленко портье, женщина с накладными ногтями, позвонила мне снизу и сообщила, что за мной приехали. В гостинице плохо топили. Коньяк не помог – я простудился. Кашляя, пошел вниз… трудиться.
Выехали на Ниве Шевроле.
Через десять улиц началась тундра. Женщина по имени Раиса из «Сибнефти» всю дорогу шутила и смеялась. На ее голове красовалась невероятного размера меховая шапка из серого енота. Она заполняла все пространство над головой в тесной машине. Водитель Леон грыз семечки и зло, по абхазски, хохотал, когда татарка Раиса выдавала очередную глупую шутку. Женщина охотно угощалась у него соленым зерном, накапливая мусор в маленьком красном кулачке. Оба были старыми дружками – так ловко и ладно обсуждали они последние новости:
— Знаешь, Леончик, я вчера накупила старых советских мультфильмов и смотрела весь вечер – так было хорошо, — мечтательно елозила шапкой по потолку Раиса.

Пейзаж за окном изменился – исчезли куда-то все сосны. Мелькали развилки на Кусты. Здесь нет деревень, поселков, а только эти КУСТЫ — нефтяные скважины и насосы. Там нет даже людей. Одна автоматика.
Неожиданно мимо проехал «Буран» с санями на прицепе. На санях, в одежде из оленьих шкур лежала женщина.
«Ух-ты! Ханты!».
Раиса и Леон мой восторг не разделили:
— Что это вы так разволновались? Местных не видели что ли?
— Я в ваших краях уже четвертый день и хоть бы одного. Где же ваши ханты?
— Как где? Возле аптеки всегда трутся. Продают дары Ямала.
— Все сплошь пьяницы, — добавил Леон, сплевывая шелуху под ноги.
— Мне нужна клюква Леон. И я хочу с ними познакомиться. Подбрось на обратной дороге к аптеке?
— Хорошо, но их там может не быть. У них нет часов, и они не знают, что такое время…
— Ой, у них в квартирах так грязно, и мебели нет,… как бомжи живут, — поморщилась Раиса.
— Ханты в квартирах не живут, — поправил Леон. — Они живут в тундре. Квартиры у них вместо дачи.

Леон, хамоватый пожилой абхазец, добросовестно (желание гостя закон) подвез в конце рабочего дня меня к аптеке, и даже вызвался познакомить с любым на выбор аборигеном.
Нам повезло: между аптекой и супермаркетом на твердом белом снегу лежала троица – мороженая оленина, рыба и клюква. Три цветных куска льда, перед которыми топтались мужики в пятнистых малицах. Издалека, в капюшонах из медвежьей шкуры, они напоминали шаловливых детишек обшитых камуфляжем.
Леон сразу стал все портить. Он подошел к первому и грубо спросил:
— Тебя как зовут?
— Ивана…
— Иван! Ох, и не хрена ж себе, — удивился абхаз тому обстоятельству, что у ханта русское имя.
— Ладно, Ивана. Давай так, сведи нас к себе в гости. Вот человек из Москвы хочет посмотреть, как ты живешь, — ляпнул вдруг Леон, кивая в мою сторону.
Иван широко улыбался: «Не могу, сицяс торговать нада».
— Да ладно тебе Ваня, брось это дело, пойдем с нами к тебе в гости, — настаивал наш водила.
Иван, хитро улыбаясь, и глядя куда-то мимо нас, думал о своем.
Второй, его товарищ, топтался рядом, безучастно озираясь по сторонам, будто не понимая, о чем идет речь.
— Иван, сученышь, не зли меня, веди быстро нас в гости, — захрипел на него Леон, скидывая с себя последнюю маску.
— Не могу друга, жена клюци от дома унесла, нету, где ходит, не знай, — тут же придумал еще одну отмазку Иван.
— Тьфу, на тебя, — сказал Леон и направился к своей машине.

— Почем клюква, Ваня? – приценился я.
— Сто рублей пакета.
— Давай один.

Я посмотрел в глаза счастливому человеку, свободному от всех цивилизаций мира. И если никто сегодня не угостит его водкой, он встанет с матраса посреди ночи и, не разбирая времени, в своей меховой малице, не умываясь, выйдет на улицу, весело заведет свой «Буран» и поедет домой в чум, к жене, детям, оленям… поесть сырого мясца, попить густой крови, выбрав только ему известное направление, поскольку троп в этом лесу не бывает.

В зале ожидания аэропорта Ноябрьск северный, пустом и покинутом, на четырех креслах, в ознобе жестокой простуды, я старался заснуть, спрятав красные глаза в мохнатую ушанку. Синицин, Великжанин и Рустам пили пиво в буфете заедая орешками.
Их драгоценный муксун уплыл вместе с чемоданами в багажное отделение.
За намертво зашитыми белым бешеным узором окнами сыпала метель. Снег, закрученный в длинные толстые жгуты, убегал далеко, на край летного поля. Там начиналась гибельная бесконечность, поросшая бородой обмороженных сосен.

Через час динамик под потолком хрипнул и по всем углам разнеслось:

НАШ РЕЙС ОТМЕНИЛИ!
НАШ РЕЙС ОТМЕНИЛИ!