Прогул по уважительной причине

В понедельник утром примерно без четверти шесть я запер за собой дверь и вышел на улицу. Было непривычно тихо и пусто. Дошёл до остановки общественного транспорта напротив метро и стал дожидаться маршрутки. Обычно она подъезжает около шести. Вокруг не было ни души. Даже в метро никто не входил, и никто не выходил. Я закурил, но вкуса табака абсолютно не ощущалось. Всё было как-то полиэтиленово, что ли. Увидев вдалеке маршрутку, я выкинул постную сигарету в урну. Отсчитал припасённую с вечера мелочь. Автобус остановился, и я вошёл. Высыпал мелочь в ладонь водителю и устроился у окна. Смотрю: а у него вместо денег на поролоновой монетнице – россыпи камешков. В основном мелких, но попадались и покрупнее. И моя мелочь тоже посерела в его ладони и стала превращаться в камешки. Каждый входящий (и откуда они все вдруг появились?) клал ему свой камешек или несколько камней в ладонь и садился на своё место. А водитель же деловито раскладывал камешки в кучки, по номиналу.
Пассажиров набилось необычно много, и оставалось мало свободных мест. А как правило, в это время людей – раз-два и обчёлся. А тут сидят и друг на друга даже не смотрят. И лица какие-то выцветшие. Ни тени эмоций. Такое ощущение, что они ещё вчера сели.
Тут я заметил бегущего к остановке старика в каком-то дачном старье. Он бежал и махал рукой водителю «Стой, мол! Подожди!». В другой руке у него были какие-то мешки. Старик с трудом поднялся по ступенькам и схватился за поручень, переводя дыхание. «Дед Евсей» — почему-то подумал я. А почему «Евсей» — я и сам не знал. Отдышавшись, старик полез за пазуху и немного порывшись, достал оттуда сосновую веточку с двумя маленькими шишечками. Веточка была сухая и чтоб она совсем уж не осыпалась, он аккуратно и бережно положил её возле одной из кучек камешков. Дед осмотрелся и сел рядом со мной. Он принялся пристраивать в ногах свои рваные пакеты, заклеенные во многих местах скотчем, они были набиты какими-то тряпками. Я недовольно заёрзал на сидении: мне же теперь придётся через эти пожитки перешагивать при выходе. Двери закрылись, и мы тронулись.
Странно всё это, — думал я, — наверное в такую рань сознание работает по-другому. Уже и не спишь, но ещё и не проснулся полностью… Я попытался сосредоточиться и ощутить себя присутствующим в этом месте и в этом времени. Обычно это помогало сконцентрироваться и прийти в себя. Я тряхнул головой, силясь сбросить некий налёт, дымку самозабвения, которая окутывает нас в повседневной жизнедеятельности. И это возымело успех.
Этот день вообще начался странно. Во-первых, когда я проснулся, то с улицы не доносилось пения птиц. А обычно в это время, где-то в половине пятого, они начинают просыпаться. Во-вторых, на улице — хоть шаром покати. Никого нет. Как во времена начала пандемии – все будто вымерли. Ни одного прохожего, или автолюбителя, разогревающего свою ласточку. Даже собачников из окна не наблюдалось. И стойкое ощущение затхлости в воздухе. Как будто вечер на улице, а не раннее утро понедельника. А что, на работу никто не собирается ехать, что ли? Я ещё тогда подумал: может я напутал чего или не в кусе? Даже телевизор включил, залез в интернет – нет: всё в порядке, сегодня понедельник, половина шестого утра, через десять минут выходить. И песня вот ещё прицепилась: «Солдат шёл по улице домой и увидел этих ребят. Кто ваша мама, ребята? — спросил у ребят солдат». Так и вертится в голове.
Я прислонился к окну маршрутки и стал наблюдать за потоком мыслей, проносящихся сквозь мою голову. Мне представлялись какие-то болты, на которые непрерывно навинчиваются гайки. Непрерывно. Всё навинчиваются и навинчиваются… И солдат всё время идёт и идёт домой. Кошмар просто! И что надо бы как-то из этого всего вырваться. Хватит уже! Но они всё навинчиваются и навинчиваются… А солдат всё идёт и идёт. А на улицах, по которым мы ехали, было как-то щемяще пусто и безжизненно стерильно. По идее, на остановках уже должны бы собираться люди, но никого не было.
Тут я замечаю, что маршрутка сворачивает куда-то не туда, но меня почему-то это не трогает так, как это должно было тронуть… Полная апатия. Мне вроде как всё равно. И пассажирам – тоже. Они сидят и обречённо смотрят в окно. Их участь уже решена – это читалось в их безучастных и усталых уже с самого утра глазах. Но во мне-то ещё кое-что оставалось. Что-то билось в груди, правда я чувствовал это биение где-то очень-очень глубоко внутри, как через толстую кирпичную стену.
Слева по ходу движения висел красный и тусклый диск солнца. Его цвет мне показался холодным и чуждым. Это было уже совсем не наше утреннее летнее солнышко. Скорее напоминало зимний закат. Обалдеть! — Я вижу предрассветный закат, или предзакатный рассвет – пронеслось у меня в голове. Это было похоже на красное безжизненное светило в романе Герберта Уэлса «Машина времени»: где-то в очень-очень далёком будущем…
И тут до меня начало наконец доходить: мы все в этой маршрутке едем «на работу» — уже навсегда! Окончательно и бесповоротно. И что «работа» моих попутчиков – это непрерывно ехать «на работу». И – всё! Колесо сансары! От осознания этого внутри что-то щёлкнуло, и на мгновение моё лицо озарилось улыбкой — Я мыслю, а значит я существую! И не всё ещё потеряно! Не дождётесь!
А мы тем временем проезжали мимо какого-то храма, и в голове мгновенно созрело: «Мама – Епархия, папа – стакан кагора! Мама Еп…». Но то ли я думал слишком громко, то ли действительно нечаянно пропел это вслух, а дед Евсей вдруг ожил и зашевелился. Не глядя на меня, он что-то быстро забормотал себе в бороду. Разобрать было трудно, но суть я всё-таки вычленил. Он говорил:
— Беги отсюда, сынок… Быстро беги, а то поздно будет. Или останешься здесь навсегда. Скоро темнеть начнёт, но это не на долго, а потом – всё по новой… — тараторил дед Евсей, — твои камешки ещё не совсем остыли, в них ещё жизнь теплится… а там за светофором уже всё. И залог свой уже не вернёшь. На веки должен останешься. Они ещё тёплые… Забирай скорей и убирайся жить дальше. Да шевелись же! Только смотри — не перепутай! Они этого не прощают! А иначе…
Да я даже и думать не хотел, что же будет, если «иначе». Хорошего — уж точно ничего. Я мгновенно всё понял. Но как найти свои кровные – все кучки-то выглядят одинаково? «Теплится жизнь» — соображал я, — а значит, они ещё тёплые. Я закрыл глаза и мысленным взором стал сканировать. Засёк одну кучку, которая пульсировала красным. Быстро вскочил с места, рванулся к водителю и сгрёб в кулак свои спасительные камешки. Автобус резко затормозил. Я чуть не вылетел в лобовое стекло, но успел вовремя схватиться за поручень. Двери открылись, и я спрыгнул на асфальт. Хотел было помахать деду рукой, но тот сидел и так же безучастно смотрел перед собой. Будто ничего и не было. Двери закрылись, и маршрутка покатила дальше. А ведь я выпрыгнул в аккурат, не доехав метров двадцать до светофора.

Я оказался на незнакомом перекрёстке. Огляделся по сторонам и к великой радости услышал пение птиц, увидел первых за этот день настоящих — живых прохожих. И только я начал выбирать направление движения, как вдруг почувствовал нестерпимое жжение в кулаке. Я машинально разжал пальцы и вытряхнул содержимое на асфальт. Это были тлеющие угли. «Прах к праху», — подумал я. Достал было сигарету, но повертев её в руке, спрятал обратно в пачку. Посмотрел на часы: я ехал ровно тридцать девять минут. А интересно, — рассуждал я, — если бы ещё минутой дольше… Если перешагнул бы сороковой, ну то есть сорокаминутный рубеж… Что было бы тогда?
Теоретически, если поторопиться, то на работу я ещё успевал. Может опоздал бы на полчаса… Это же не смертельно, в конце концов. Но что это теперь даст? После только что пережитого, как-то вообще глупо волноваться по поводу какой-то там работы, — рассуждал я, — подумаешь, пропущу разок. Не просто же так всё это со мной приключилось. Причина-то очень веская! Для меня по крайней мере. Мне предстояло отправиться навстречу чему-то новому. И я знал, что поначалу будет трудно, а местами даже и больно. Но природное любопытство и манящее чувство неопределённости заставляло меня двигаться вперёд. И я сделал шаг.
Решительно и целеустремлённо я шагал по незнакомому утреннему проспекту — с широко открытыми глазами, с уверенной и лукавой полуулыбкой на лице — постигать искусство жизни при открытых дверях!

10 августа 2020 год