Пираты (Глава 5)

Перекличка:
— Петров!
— Я!
— Головка от **я́! Га-га-га
— Иванов!
— Чо!
— **й через плечо, отвечаешь не по уставу!
— Сидоров!
— Да!
— П***а, в жопе ерунда!
— Лавров!
— А!
— **й на!
Ну и так далее, старшине не надоедало.
Перекличка неумолимо приближалась к букве «м»…

— Малы́ш!
— …
— МАЛЫ́Ш!!!
— Товарищ старшина, я вам в сорок первый раз повторяю, я не малыш, я Мáлыш!
— Шаг из строя! Упал-отжался! Сорок один раз!
Старшинам не надоедал их тупой старшинский юмор. Малышу не надоедало с ними бодаться.
Мáлыш был из приазовских браконьеров. Мелкий, крепко сбитый, конопатый, упрямый, рыжий. На каждой перекличке он входил в клинч со старшинами, на каждой перекличке это, неизбежным образом заканчивалось: «упал-отжался». В конце концов он на очередного «малыша» просто молча делал шаг из строя, театрально падал на руки:
— Матрос Мáлыш упор лежа принял! — отжимался, выпрыгивал в стойку «смирно», кричал:
— Матрос Мáлыш, подход закончил!

Всем надоело до чëртиков, кроме старшин и мелкого упрямого засранца.
Вечером, в кубрике, перед отбоем к Малышу с колодой карт подвалил Фикса.
Фиксу взяли за, как он выразился, «показ фокусов» на чугуевском вокзале. Напëрстки, карты, в общем — катала. И, то ли прокурор попался душевный, то ли Фикса вызвал, как обычно, симпатию своим неунывающим характером и залихватской улыбкой, но дали Фиксе выбор: срок или армия.

— Малы́ш, ты з****л [надоел]. З****л конкретно. Меня, старшин, весь личный состав. За*****шь ты нас дважды в день, на утренней поверке и на вечерней. Мне не нравится, что ты отбираешь наше личное время на тëрки со старшиной. Утром я хочу кинуть на кишку́ кашку, а вечером я хочу посрать мамиными пирожками. А ты мне мешаешь. Сечëшь базар? Короче, так. Играем на желание.

За игрой в карты завязалась беседа, кто таков, чем на воле промышлял. Малыш рассказывал о браконьерском быте, о том, как в сезон, когда рыба прёт, рыбаки перестают брать даже ценные породы, берут только икру. Икры столько, что ею кормят собак. Белуга, кефаль, осётр, севрюга, калкан, катран, хамса и сволочные афалины. Как они с отцом ходили брать девятиметровую белугу, и как она протащила их баркас через Керченский пролив, уволокла в Чёрное море, и всё тянула да тянула, целый день и половину ночи, в сторону Турции, и они с отцом практически рыдали, когда пришлось бросить её, потому что впереди показались силуэты турецких сторожевых катеров. А турки шутить не любят, утопят и поминай как звали. И как на следующий год её взяли-таки (сбондили) другие рыбаки, в Бердянске, а весила белуга эта — тонну.
Половину, да что там, почти все названия рыб я слышал впервые. Рассказы об особенностях и способах ловли перемежались рассказами о тайных островах и коварных отмелях, не нанесенных на карты, о погонях и уходах от рыбинспекции, о штормах, о миражах в открытом море, о блуждающих льдинах, об удаче, добыче и прикопаных в укромных местах снастях…

На следующее утро. Перекличка:
— Петров! Иванов! Сидоров!.. Малы́ш!
— Товарищ старшина, разрешите обратиться! — это Фикса — Он не малы́ш, он Мáлыш!
— Фффи-иксса! — это Мáлыш, показывает из-за спины кулак.
— Товарищ старшина, разрешите снова обратиться! Ку-ка-ре-ку!.. Упал-отжался, понял-понял!

Долгими зимними вечерами, когда рыба засолена, замаринована, засушена, завялена, закопчена или зажарена, а ветер завывает так, что кажется будто все черти ада пришли по их души — азовские браконьеры коротают вечера за игрой в нарды, карты, кости и немного в домино. Фокусы, уловки и шулерство наказуемы и караемы довольно сурово и неминуемо.
У Фиксы лиловел новый фингал, но улыбался он, как всегда, задорно и залихватски, прямо наглядная иллюстрация заповеди: «уныние — грех».
Ну продул так продул. Кукарекал в строю он ещё неделю. Пираты своё слово держат.