Картинки варшавского детства

Рассказ-быль.
Посвящается памяти Хайма Бермана, бывшему узнику Варшавского Гетто.

1. «Мамзер»
1930г. Тогда мы жили в светлой Варшаве. Там прошли мои самые счастливые и самые страшные годы детства. Я был старшим в семье. Тогда мне только исполнилось пять с половиной, но я уже чувствовал ответственность за свои поступки: так воспитали родители. В то дождливое лето я ходил учиться в «хейдер» на улицу Лешно, дом 110. Занятия проводились на первом этаже огромного шестиэтажного здания, выстроенного буквой «П», с двумя дворами и воротами – перед домом и сзади. Через дворы, мощенные булыжником, проложены канавы глубиной в полметра. Летом мы бегали босыми, берегли обувь. В тот день Ребе Абрахам отпустил нас раньше времени из-за начавшегося ливня. Дождь барабанил по крышам. Водяные потоки заполняли улицы и канавы. Я выскочил из здания и, решив пересечь двор по канаве, смело зашлёпал босыми ногами по холодной воде. Мне доставляло удовольствие бежать и брызгаться. Но вдруг, я почувствовал, что куда-то проваливаюсь. Меня затягивал водоворот. Через секунду я понял, что попал в открытый люк. Держась кончиками пальцев за край колодца, я начал звать на помощь. Сквозь мокрые ресницы я разглядел приближающегося Залмана. Мой дружок увидел, как я барахтаюсь и зову его, стараясь удержаться на поверхности. Но, вместо того, чтобы броситься спасать меня, сделал испуганные глаза и дал дёру. На минуту я представил, что сейчас прибежит мама (мы жили недалеко) и увидит меня в грязном неприглядном виде. Моментально решил, во что бы то ни стало выбраться из этого вонючего люка. Рассердившись на самого себя, я собрал оставшиеся силы, всем телом поддался вверх и каким-то чудом выскочил из грязной воронки. Очутившись на твёрдой земле, я взглянул на страшный водоворот, в котором только что барахтался и почувствовал гордость, что мне всё-таки удалось побороть свой страх. Ни на минуту не пришло в голову, что я мог утонуть. Наверное, эта уверенность спасла меня от верной смерти. От ветра и дождя, который усиливался, я спрятался на верхнем этаже дома. С меня стекала вода, пробирал озноб до самых костей. Голые подошвы ныли от холода. «Бросил в трудную минуту. Дружок называется», — в сердцах подумал о Залмане. Вдруг, в окно я увидел подбегающую к люку маму. Залман бежал за ней. Не увидев меня, она схватилась за голову. Её рыдания заглушал ливень. Я высунулся в окно и закричал: «Мамэ, их бин до!» (Мама, я здесь.) Увидев меня, она просияла и крикнула в ответ: «Мамзер, Кум а гэйм!» («Мамзер», иди домой.) Она с детства так называла меня. Страх и радость смешались в её крике, а глаза — полны слёз. Ведь она сильнее всех любила своего «мамзера».
16.09.2002г.

2. Горький вкус хлеба
В 1939г. произошла эта история, ещё до того как я попал в Варшавское гетто вместе с моими близкими.
Как-то, ранним снежным утром, в четыре часа, я пошёл за хлебом. На улице Лешно – ни одной живой души. Завернул на улицу Вронья. Дошёл до хлебного
магазина, на углу улицы Бждовской, где тянулась очередь – человек десять.
В ней стояли одни поляки, евреи боялись даже приближаться к магазину
«Злотый руг».
Внешне я был похож на немца – такой же рыжий и голубоглазый. Они принимали меня за своего, но поляки разбирались в этом лучше других.
Я мёрз в очереди до семи часов. Наконец привезли хлеб.
Тут ко мне подошла полька, лет тридцати и тихо сказала на родном языке:
«Эй, жид! Выходи из очереди, я встану на твоё место. Если не выйдешь, объявлю всем, что ты – вонючий жид».
Я ответил: «Не хочу».
Тогда она ударила меня по лицу и тотчас получила ответ — удар ногой в живот. Очутившись в канаве, она подняла вой. Тогда некоторые из очереди, словно озверев, начали бить меня кулаками и пинать. Я только успевал прикрывать лицо от ударов. А разъярённые поляки кричали: « Бей жида!»
Но на моё счастье нашлись добрые люди, которые защитили меня, купили для моей семьи две буханки горячего хлеба. Дали в руки и провожая, сказали: «Иди с богом».
По дороге домой я со слезами жевал и жадно глотал хлеб. Но плакал не от боли, а от благодарности к тем полякам, которые поняли, что и нам – евреям надо кушать. Ведь хлеб был нашей основной пищей.
Когда я принёс горячие буханки домой, родные глазам своим не поверили.
Они были счастливы и благодарили: «Спасибо, Хаим, ты – наш кормилец!»
Помню, в тот вечер мы пировали на славу.
18.11.2002г.

3. «Гори, гори ясно, чтобы не погасло...»
1 сентября 1939г. началась Вторая Мировая Война. Помню, как в этот памятный день бомбили Варшаву.
С первого дня оккупации усугубились наши унижения. В ноябре закрыли все
еврейские школы. На окнах домов и на витринах магазинов появились надписи «Юде». В декабре евреев заставили носить жёлтые
повязки. Появилось множество указов, унижающих человеческое достоинство евреев. Плакаты, воззвания, пропаганда в прессе были направлены против еврейского населения. Так началось гетто*.
Зима в 39-м выдалась снежная, морозная. Как-то в декабре, мы с братом Иосифом шли по улице Смоча. Там, у сарая, ребятишки примерно моего возраста разожгли костёр. Рядом грелся старый дедушка. Седая борода спускалась до пояса, видимо годов ему было за сто. Весь сморщенный, худой сгорбленный старец стоял, опёршись на палку. Его костлявые руки тряслись, а мутные глаза прикрывали длинные седые брови.
Детишки бегали вокруг костра и покрикивали: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло...» Чтоб подержать пламя, они подбрасывали в костёр старые тряпки и всякий хлам. Мы с братом Иосиком задержались: засмотрелись на огонь, да и погреться – не грех.
Как вдруг из-за угла соседней улицы вывалились три подвыпивших фашиста.
Они шли в развалку и орали по-немецки свои похотливые песенки. Один из них стал приставать к старику-еврею. Другой помоложе, сорвал с его головы дырявую ушанку и, просунув в дыры пальцы, вопил что-то на своём зверском языке. У одного из них оказался фотоаппарат. Они решили сфотографироваться с дедом.
Только тогда мы поняли, что дед – слепой.
Немцы всячески издевались над стариком, а потом заставили его раздеться на морозе. А когда старик остался в одних рваных кальсонах, дрожа от холода, жирный немец с отвисшими губами вытащил из кармана спички и стал чиркать, поднося горящую спичку к слепым глазам старика. Тот от неожиданности шарахался, а фашисты громко гоготали, потешаясь над дедом. Старика трясло от холода, тогда тип со спичками подскочил к несчастному и подпалил ему бороду с криком: «На, согрейся!»
Длинная борода и волосы деда вспыхнули и так быстро загорелись, что тот даже вскрикнуть не успел.
Дети разом смолкли и замерли от ужаса.
А фашисты пихнули Иосика под зад, один подмигнул мне и сунул в карман шоколадку.
Эти гады принимали меня за своего: с детства был рыжий и голубоглазый.
Мимоходом они по очереди пнули обгоревший труп деда, перешагнули через него, и, плюнув в его сторону, поплелись дальше, как ни в чём не бывало, продолжая орать свои непотребные песенки.
Мы остались стоять у костра и переглядывались, от страха не вымолвив ни слова.
«Гори, гори ясно, чтобы не погасло» пламя ненависти к фашистам, ко всякому тотальному произволу.

*Слово «Гетто» — произошло от названия квартала в Венеции (1516г.), обнесённого высокой кирпичной стеной, где проживали мастера отлива пушек, чтоб не распространился секрет отлива пушек, которые изготавливались там же. А в средние века в Испании уже существовали гетто евреев, так же обнесённые стенами от грабителей. Евреи всегда жили общиной и так защищались от врагов.

«Решение об организации гетто было принято 16 октября 1940 года генерал-губернатором Гансом Франком. К этому моменту в гетто находилось около 440 тысяч человек (37% населения города), при этом площадь гетто составляла 4,5 % площади Варшавы».
(Примечания автора.)
15.01.2003г.

Напечатано: альманах «Хронометр» № 7, издательство Марка Котлярского, Израиль, г. Тель-Авив, альманах «Строка» г. Арад, журнал «Судьбы Холокоста» №7, 2013г. Рассказ прочитан по радио в России 2016 г.