Из Черновиков

… Никки возвращалась домой. Столько всего непредсказуемого может случиться по гладкой, казалось бы, дорожке в уютное далёкое гнездо, протоптанной за пару недель вынужденного отказа от личного автотранспорта. Кучка хулиганов, бьющих последние стёкла в заброшенном здании и обступивших неосторожную глупышку под блёклым фонарём, протягивающих брюнетке с туго переплетённой косой свои окровавленные пясти, но не трогающих её.
-Смотри, крошка, мы пачкаем себя сегодня во внутренностях бедных поросят и коровок, чтоб кишки и прочая «вкуснятина» стали убранством для той «коробки». А знаешь для чего? Её для каких-то своих мерзких целей хотят приобрести забойщики им якобы скота. Слушок такой по району бродит. Только не в нашей местности, нет! Как можно спать спокойно, зная, что рядом будут обитать убийцы братьев?.. Хочешь сдавить в кулачке свиную печень? Не столь остывшую ещё? Ты употребляешь мясо? Может быть, ты считаешь нас фанатиками? А? Из достоверных источников: завтра тут появятся эти кормильцы-душегубы. Их мы тоже закидаем потрохами. Однажды это уже сработало…
Никки вытошнило, и парни, извинившись, её отпустили. До автобусной остановки оставалось около трёхсот ярдов, уличное освещение сквозного прохода шириной в легковой автомобиль (не считая пешеходной части), проложенного между рядами плотно стоящих домишек, оставляло желать лучшего, да и то периодически ей подмигивало либо вовсе гасло. Пустынная дорога… почти… стопроцентно пьяное убожество, неизвестно откуда вынырнувшее и прислонившееся лбом к фонарному столбу за десяток шагов впереди неё; доставшее верёвку, один конец которой предназначался вертикальной опоре, а второй лёг петлёй на шею этого, наверное, ещё и больного человека. Девушка перешла на другую сторону, миновать его придётся. Движется очень торопливо. Как и он всё шустрее вертится на привязи вокруг столба подобно собаке, наматываясь и обратно, только что не гавкает остервенело, мычит или хрипит; дав пройти (пулей!), резко дёргается вслед за ней, падает. Где-то поблизости разбивается о каменную кладку жилищного щита не одна предположительно бутылка, музыка, раздавшаяся басом из окна, вяло замирает. Тишина. Никки оглядывается, положение «пса» до сих пор лежачее, в руке сигарета дымит, признак жизни однако, ладно. Чёрт! Настоящий пёс, дворняга какая-то исхудавшая, тащится за явно ароматным шлейфом «удачливой» на встречи одиночки. Сто ярдов.
-Ай!
Псина на пятку наступила, Никки убирает пальчики в подмышки. Собак уже три. Благо, чуть поодаль. Две реальных, а третья та, что с «цепи» сорвалась, на четвереньках ему привычней однозначно, так быстро пьянь конечностями перебирает. Морды напряжённые, зрачки горят огнём голодным. Рычание… Животные бросаются на это жуткое своей ненормальностью создание, боль его, в клубок свернувшегося, отдаётся паникой, и девушка бежит. Давно пора. Больше она в сей маршрут не сунется, проходивший без единой нежданности ранее. Звук выстрела, собачий взвизг и вопли. Тишина… Никки оборачивается — улица черна, если и есть там жизнь — плевать. Автобус.
Плюхнувшись у окна, отмучившаяся на некоторое время слепляет веки, сползая по сиденью и блаженно опуская голову на спинку. Тьма ей в спасение. Из вязкой глубины которой медленно выплывает безумный бледный человек с раненой дворняжкой на руках — выхваченный зрением из темноты кусочек. Теперь ещё и памяти проклятой. Ох! Она не единственный пассажир позднего рейса, второй, парень лет двадцати, бритоголовый и утыканный пирсингом, высовывает Никки на обозрение кончик раздвоенного языка. Пошёл ты. Моя остановка — завершающая круг. Можно смело спать. И только попробуй ко мне подлизаться.
Двери разверзались и запечатывались снова; тоненькие колокольчики людей звенели в сонных ушках, обладающие невнятной речью, дребезжащие смехом, успокаивающие так или иначе. Кто-то погладил её кисть. Никки улыбнулась, приоткрывши око. Бритоголовый пялился на неё, водя кругами указательным пальцем по тыльной стороне своей правой ладони. Сидящий ближе, за два местечка от брюнетки. После сном она лишь прикрывалась.
-Чего тебе надо?
И вновь они вдвоём, друг против друга, вопиюще грубое нарушение её вообще интимного пространства.
-Ты глухой?
Незнакомец зрит пристально в затрепетавшую душу соседки, которой не подняться, настолько притягателен магнит его негласного внушенья. Он белокожий, белее, чем при первом впечатлении. Губы синюшные, радужки неопределённого цвета, целая мешанина оттенков. Конечная. Наконец-то. Изо рта этого «индивида» устремляется к розоватой щеке Никки длиннющий змеиный орган, полоснувший желаемое и укравший себе в ротовую полость капли жаркой крови. Только тогда девушка вскакивает и несётся прочь из душного кошмара. И гад тоже. Сходя на её землю. Так и не сказав ни слова, змей удаляется в противоположном родному дуплу бедняжки направлении.

Ноги не держат, трясутся со страшной силой. Никки хочется прислониться к чему-нибудь живому. Срочно! Многолетнему, вобравшему мудрость великой Земли, раскидистому дубу за спиной. Удаётся, она охватывает насколько возможно шершавый ствол руками, надеясь дрожь унять. Не получается, дыхание не восстанавливается, частые глотки воздуха безрезультатны. Сначала тихонечко, далее — более уверенно и с ощутимым наслаждением бьётся тяжкая головка милой Никки о спасительное древо. Улыбка становится хищной, ногти соскребают клеточки коры, грудь полнится прохладным и приятным кислородом, волна гонимого с юношества плотоядного возбуждения возвратит Его. Аморального. Овладевающего её чутким мозгом капитально. Способного нанести ответный, истребляющий, удар. Найти жертву. Пустить не капли, литры неуёмной крови!.. Девушка пересчитывает количество звёзд, пробравшихся плеядой на страничку личного регистра свежих данных, после оседая в примятую лёгкой обувью зелень травы.
-Обойдёшься, Чед-Никкиед, я тебя за вред забраковала и заблокировала, не паразитируй на моих нейронах своими маньяческими лапками. М-м-м… Надо бы связаться с Соло, маниакальный ли бред его «контекстные фигурки»? Похоже, братия Змеиных Языков совсем не миф, и правда идёт подле кровопийцы…