Аррасен

Шёлк блестел сквозь лучи швейной мастерской, где Филиппова Валерия Яковлевна плела вместо интриг реальные юбки с гольфиками на выставки больших городов, что обманом заманивали предпринимателей высоким уровнем платежеспособности потребителя, а его по факту никто там не делал. Потребители в городах не имели денег ни на какие покупки при огромной рекламе, что они у них есть, а иначе никому ничего бы не было нужно и никто бы ничего так и не делал. Валерия плела множество изделий, и никто их не покупал, а эти большие города вынуждали их только просить милостыню на фоне нищих горожан с такими же настроениями их прав здесь. Не было ни пунктов выдачи потребительских денег, ни даже надежд на стабильность, а только наркодиллеры и банковская элита, что были политическими начинателями выдач и отчётностей по эмиссиям. Банки должны были выдать деньги лишь под отчёт формируемых потребностей, указав от потребителя на что они потрачены и отправить в центральный банк на новые выдачи потребителям городов эмиссий, но пока лишь аррасен утешал Валерию Яковлевну своим блеском при горе воняющих мертвецов города смерти. Бомжи пили на собранные деньги часто своё последнее вино с хлебом и угощали лишь самых уважаемых ими людей, но не понимали, что люди стали бояться убийство. Для каждого человека жизнь здесь была лишь одна при любом раскладе их мнения и деньги не могли их воскресить. Не знала Филиппова, что её изделия, плетённые аррасеном, отправляли шлюхам в бордели, чтобы над ней поиздеваться в крахе, когда ей о том расскажут, но узнав она горьки и дико плакала от самого явления человеческой жестокости.
Украшенные аррасеном женщины в борделях занимались обслуживанием, словно украшая собой бархатные занавески. Никто их из властей не беспокоил, так как все не без греха. Детей заводить в такие жаркие поры Филиппова Валерия Яковлевна не видела смысла, так как женщин заставляли сдавать детей на съедение донорами по типу убийства первенцами египетскими. Навестить родственников она тоже не могла от безденежья и голодных здесь смертей, особенно когда убийцы начинали активно орудовать и оставлять трупы расчленённых женщин. В отличие от неё весь город делал одни и те же действия до такой степени, что военные, приезжая, их всех видели не более, чем инвалидами и в рамках оздоровления всех решили забирать в армию. Возвращались единицы из армии бомжами и покинутые бюрократией умирали на улицах, либо покидали город в поисках крова ни с чем. «Наше фамильное гнездо» — как шутили в отчаянии многие путники в дороге.
«Уже сквозь сон я представляла, как всё будет происходить. Все побросают свои дела и будут готовить еду в дорогу, подбирать теплые вещи, собирать рюкзак, оборачивать в несколько пакетов банку краски и малярные кисти «чтобы подновить забор и стены»» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). А как ещё жить? Как здесь при таком насилии к женщинам даже мне было жить? Каждый день, собираясь на работу, я запаса всё необходимое на побег быстрее. Знала я, что в этом городе не будет того, что я хотела бы здесь видеть. Здесь всё было одинаковым и всё точно также ориентировано на побег, но с деньгами. Я знала, что это неизбежно и никому, никому кроме очередного беглеца с деньгами или без денег, не нужно.
Столько в городе росло растений, а всем надо было только деньги. Обычно человеку нужен человек, но здесь все ждали друг от друга только деньги. Я приехала домой и стала варить суп, так как деньги на еду ещё были и ничего доступного особо вокруг не было. «Мне говорили, что едой нужно сейчас запасаться, так как они сами же устроили жадностью для людей голодное бедствие, так как боялись от них инфекцию» — размышляла я вслух, — «но как мне справиться здесь одной, когда никому никто не нужен вообще до каннибализма?!» Все и я сидели дома. Я даже знала где сидят убийцы, но не могла одна их не остановить, ни кому-то помочь, так как у меня у самой был лишь на одну меня запас, без которого я умру. Размышлять об этом больше не хотелось. Пить и есть тоже было страшно: съем сейчас и завтра ничего не будет. Аррасен при том она умела делать одна из единиц, а сам аррасен на рынке становился маркой производства спонсируемой мебели. У неё куча родственников, братьев, сестёр и все её бросили здесь умереть голодной смертью вообще о ней не вспоминая. И вот, пожалуйста. Она сидит одна и от голода, экономя, сочиняет басни, но не идёт в местный бордель работать шлюхой, терпя мизер оплат за одно изделие на работе. У людей по пять машин, но никто не одной, ими не пользуясь, не продаст, чтобы с ней поделиться резервом просто на еду, так как они её не знают, но после смерти её будут ей родственники. Да, старость – не радость. Множество людей стремятся к пониманию старших на фоне такого умирающего от голода, какой себя сейчас, кушая суп, переставала ощущать Валерия Яковлевна. Теперь она сможет пожить подольше, а думала умрёт по-настоящему. Иногда ей буквально всё начинало напоминать о еде, но от голодной паники она ещё держалась.
Выйдя из швейного цеха, Валерия небрежно завела беседу с охранниками. Это и было странно, так как всем известно, что с ними общение на работе запрещено.
«Почему с вами запрещают разговаривать? – спрашивала их Валерия, — вы же никаких секретов не таите здесь. Давайте поговорим. Хотя, нет. А если они увидят…».
«Нет. Не следует с нами разговаривать» — сказал охранник и подмигнул так, словно что-то знал о Валерии такое. Чего она сама о себе не знает. Это её всегда немного раздражало.
«Я провожу вас до шлагбаума» — сказал ей другой и пошёл с ней до оговорённого пункта назначения. Он разглядывал, пока они шли, что-то у неё на переносице.
«Ура! Валерия вернулась!» — радовалась маленькая Захарова Виктория Викторовна, подбежала к маме и к Валерии, обоих обнимая. Закончив начала прыгать им на шеи, получив глобальный от того отпор родителя. Валерия, поцеловав Викторию, продолжила – «Я ненадолго. Вы тоже ко мне на супчик приходите». Эмилия Дмитриевна резко прервала её, не позволив развить мысль, — «Добавлю тебе в кашу расторопши? Еда сейчас у всех не сахар», — сказала она, недовольно смотря на Валерию, — «Женщин держат на квартирах для изнасилований зазомбированными. Все будьте бдительны! И нас могут так утащить. А завтра… Не спасут, как можно ждать», — любила она так напугать, что сами насильники начинали бояться.
Прихожая, что могла вместить всех родственников Валерии, теснилась от одной её мысли о ребёнке. Платонов Захар Артёмович и суетящаяся вокруг него Платонова Фатима Глебовна, Захарова Виктория Викторовна собирала рюкзаки, — мне показалось, что они все заняли до духоты места здесь и хотелось быстрее убежать на улицу от вони неизвестного при том мне происхождения. Однако это было невозможно до момента, пока они не закончат собираться в путь. Фатима затянула Захару галстук и поцеловала в щёку. Я долго удивлялась для чего ему в лес бежать от сутенёров галстук. Виктория проверяла рюкзаки. Тонны вещей они взяли с собой, но не знали вообще зачем они им в лесу, желая всё закопать там от жадности, чтобы грабителям квартиры не достались они антиквариатом, — ради этого они и совершили в городе столько убийств в слезах, что им просто так никто ничего не подарил.
В дымке тумана втроём мы шли по Пути Будды и твари преследовали нас, словно единый демон Мефистофель, но мы не останавливались, смотря на проносящиеся мимо дачные домики и деревья. До выхода из города и фантазий бы нам не хватило: нам пришлось тоже выбивать из прохожих деньги на экспресс, объясняя, что за нами гонятся убийцы. «Поездка на мягких сиденьях экспресса оказалась не такой уж утомительной, какой мне представлялась до этого» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). Вышли мы перед дискриминирующими тюфяками, что уже спешили нам вдарить эпитеты. Захарова, к счастью, быстро на бегу болтала ногами, что было из ряда вон выходящим. Когда мы оторвались все занялись своими делами на привале. Виктория читала книжку про аррасен. Я села его плести из запасов шёлка. После мы все сели смотреть почту, так как на пути в экспрессе уписались писем разным службам спасения и военного трибунала.
Нас нашёл местный алкоголик и пустил в свой дом. Это был дом никогда мною не виданный, — я никогда не видела граффити на лепнине в форме полового члена, — краска была новая и ремонт очень дорогой. Мы даже испугались этот дом, словно это дом синей бороды, но алкоголик успокоил нас, что он правда не пустит больше никого. «Тень от листвы огромных дубов, словно сито, процеживало солнечный свет, разбивая его на множество ярких пятен, скакавших по земле, камням, по стенам и крыше дома. Ветер путался в кронах деревьев и тихо шелестел в ветвях. Под ними ковер из прелой листвы с бугорками желудей» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). Вдоль дороги, ведшей к крыльцу прекрасного дома со столь дорогой лепниной, виднелись скульптуры голых женщин. Алкоголик не рассказывал кто их ему здесь оставил. Кто-то явно пытался зомбировать бензелями и стояли огромные тучи испарений вокруг. Я думала, что это никогда не изменится. Я думала, что сказка с убийствами для них так и будет продолжаться и росло моё отрешение с брезгливостью.
Толпа, желающая бой, жаждала нас к ним с выхода, но никто к ним не выходил, а зайти из-за скульптур голых женщин они панически испугались — пострадало бы их сектантство. Захар Артёмович вышел за ограду и начал с левой руки драку с одним из них, но мужчины не слушались правил и начали избивать его, схватив под локти. Я взяла кипяток и с Викторией Викторовной мы в два ушата их облили не спрашивая, так как нет правил. Они начали верещать и тереться о снег от агонии, а мы вдвоём быстренько утащили от них Захара. Сев в машину, которую нам дал хозяин дома, мы ехали дальше в «новые пути». Захар смотрел куда-то в даль и также улыбался.
Голос из динамиков объявил нашу остановку. Мы поехали на электричке и условились на этой станции встретиться. Я думала, что обязательно что-нибудь пойдёт не так и мы растеряемся, но всё прошло нормально и мы нашлись. Виктория «была одета в старый прямой плащ, на ногах были одеты кроссовки, а голова повязана платком — как на картинках в старых журналах» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). Захар ждал её у спуска платформы. Он не спрашивал, нужна ли ей помощь, просто взял одной рукой под локоть, а второй поднял тележку и помог сойти. Мне никто не помогал и мне пришлось слазить самой от них даже отстав. Я за это время постигла всю жестокость современной дедовщины и рабовладельчество, крича им вслед: «Не бросайте меня здесь!». Я посмотрела на дочку Виктории и умилилась, как она разглядывает Фатиму Глебовну. Они разговаривали друг о друге, но друг на друга при том даже не взглянули. «Я знаю куда дальше идти» — как-то радостно и одновременно грустно ответил Захар, даже не взглянув в сторону Фатимы. Фатима вздохнула и быстро побежала к тропинке между зданиями, на которую Захар указал.
Обувь вся изорвалась, и мы ругались о её качестве, но добрели до очередного пункта переночевать с большим трудом и унижением. Деньги на ночлежку собрали почти рэкетом и смогли остановиться только в единственной в городе платной ночлежке Министерства труда и семьи на которую ещё была огромная очередь. С последнего нашего приезда наш город сильно изменился – все деревья вырубили, боясь эпидемию COVID-19 и ничем не застроили, так как не было денег, а огромные коттеджи богачей сожгли вообще, сломав все заборы на ДСП. Устройство улицы, по которой мы шли походило на устройство аэродрома, словно прошлое этих улиц было беспощадно переделано под вертолёты администрации района, но участки, заросшие одуванчиками всё же, хранили это прошлое, а по обеим их сторонам стояли старые домишки без ремонта. На каждом участке оставались лишь мечты асфальта о рабочем. Впереди нас, с тропинки между кустов, неожиданно вышла организатор противовоздушно обороны аэродрома в военной форме, которой помогал Захар и тащил за ней какую-то тележку с камнями и шёлком, затаскивая её на достаточно ухоженный участок площади. Всё выглядело так, словно лет триста здесь ничего не делали. Сказка.
Захар открыл дверь рабочего подиума, а ему навстречу, соскочив с крыльца, выбежала маленькая дочка Виктории. Наклонившись, Захар легонько подтолкнул её идти дальше. Она вжалась в него и обхватила руками его шею — «Ты работал, ты в порядке!». Зарывшись щекой в его длинные, седые волосы она часто-часто повторяла — «Это самое настоящее стихийное бедствие… это самая настоящая катастрофа… это очень страшно..». Он обхватил её головку ладонями и, посмотрев ей в глаза, поцеловал в макушку. Она, словно напоминая ему распорядок по выпуску, поцеловала его в одежду на пузе и показала где он забыл убрать инвентарь. «Ты забыл!» — сказала девочка. Захар засмеялся. «Кто ж мне напомнит?» — спросил он. «Да!» — ответила девочка, смешно сощурив глазки и побежала ему помогать. «Секрет сегодня?» — она смешно подняла нос кверху, повернув к нам свое личико. «Неважно. Я тебе потом скажу» — ответил ей Захар. Захар осмотрел окрестности и улицы, которые могли привести бойцов к ним, разобравшись где можно укрыться, а рядом стволы старых толстых дубрав, что падали на металл крашенных заборов и крыши подъездов. «Тогда я отчего-то подумала, что он смотрит и видит совсем не то, что видим мы. Он был где-то «далеко». Или где-то «давно»» (автор цитаты Васси «Снова этот день»).
Пока Захар осматривал что в городе можно арендовать на ночлег, я искала где можно подработать. “Скорее всего, сдают дачи. Наверняка, пара стариков согласятся работу дать” — подумала я. Но никого видно не было… Листья и желуди покрывали дорогу стабильным распорядком. На гранитных плитах сидели птицы, а на крыльце был разбросан аррасен, который был виден от подъездов. Все было как тогда, десять лет назад, но чего-то не хватало. Конечно! Я не чувствовала запаха гнили — на том месте, где росло огромное дерево, сиротливо валялся женский труп, грустно подставляя прыгающим пятнам света своих червей.
Маленькая девочка, выражая гостеприимство, потянула Захара за руку – «А ты остановишься у нас на ночь?». «Если ты хочешь» — ответил он. «Хочу! Очень хочу! Поиграть и сказку! И прясти научиться!» — девочка стала приплясывать на месте, подпрыгивая осторожно на двух ногах. Захар оттолкнул её от усталости, но она взяла его за всю ладонь. Нежно упираясь в землю, девочка волокла его за собой по дорожке, а он еле шёл. Он слабо шаркал, загребая ботинками опавшие листья и песок. «Она же, изо всех сил таща его за собой, казалось, вовсе не касается ковра прелых листьев своими миниатюрными ботиночками» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). Захар холодно и коварно улыбнулся, — никогда не видела на его лице такой жестокой и кровожадной улыбки, — нарочно остановился, словно споткнувшись, оперся свободной рукой о камень и поправил рюкзак движением плеч, кого-то высматривая. Будто бы он собирался принимать от кого-то расправу. «Тогда девочка взялась обеими руками за его ладонь, упёрлась ногами в камни дорожки и смешно пятясь, повела его дальше» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). Происходящая трагедия, — это было видно по их бледным и усталым лицам, — доставляло им обоим непередаваемую муку.
Дойдя до подъезда, девочка поднялась на одну ступеньку, пошаркала о край плиты ботинком, —желая очистить его, — и потерев нос пальцем, посмотрела на Захара. У девочки были голубые, подвижные глаза. Захар погладил по волосам её и, наклонившись, поцеловал в лоб – «Сегодня пятое июня». «Она прижалась к его ноге, что-то проговорив, а затем поднялась на верхнюю ступеньку» (автор цитаты Васси «Снова этот день»). Захар, нервничая, достал связку ключей и стал открывать замок во входной двери. Он чувствовал, что к нему подкрадывается смерть, а к его потомкам молодые убийцы. Я взяла Викторию за руку и уже собралась уходить, когда её девочка, напевая «Далеко, Далеко, на лугу пасутся «ко»..» шагнула в арендованную квартиру…
Я остановилась, не веря своим глазам. Фатима вскрикнула, — «Ах!», — и уже тише, полушепотом, стала повторять моё имя, дергая меня за воротник пальто. Захар обернулся и осмотрел меня с ног до головы. Его голубые и подвижные глаза были как у дочки Виктории, только ещё более измотанные. Он улыбнулся нам и открыв дверь вошел следом за девочкой.
«Валя, а Валя?» — повторяла Анастасия. «Что?», — я всё еще смотрела на направления преследователей. «Валя, а Валя!», — Виктория трясла меня за рукав, — «А как моя дочь из квартиры только что убежала?».
На следующий день преследователей не было, и я посетила Администрацию городского округа с просьбой о жилье, предъявив их фотографии с телефона. Очередь мы ждали долго, выбивая деньги рэкетом с жителей, у которых они были нечестными. Остальные от нас вообще прятались. Нам пообещали жильё и просто отмыли деньги на случайной квартире, пользуясь моментом нашей просьбы. На сегодняшний день у нас своего жилья нет и, видно, не будет.