Ануарчик и литература

Художественный блог (2)

17 апреля 2013

Сегодня я вернулся домой только под вечер. Часов до четырех пробыл в университете: сначала сдавал экзамен, а затем у нас было что-то вроде конференции. Нужно сказать, что экзамены в магистратуре Казахстанского филиала МГУ – одно слово. Московские преподаватели по нашим меркам очень либеральные и, я бы даже сказал, немного беспечные. Многие ставят зачеты автоматом даже откровенным бездельникам. Экзамены, как правило, проходят очень бодро и напоминают скорее милую беседу препода и студента, а не строгий опрос по пройденным темам.

На конференцию нашу группу позвали случайно. Думаю, во многих вузах существует такая практика, когда на какое-нибудь университетское мероприятие загоняют тех, кто на данный момент посвободнее. Нечто подобное есть и здесь. Правда, в филиале МГУ все по желанию: можешь идти, можешь – свалить. Я пошел, потому что у меня на пять часов была запись к окулисту и надо было как-то скоротать время.

От врача я возвращался уже часов в шесть. Хромающий автобус №4, двигающийся от старого центрального рынка, медленно тащился по Валиханова. В автобусе было душно, а когда он, останавливаясь на светофоре, попадал в солнечные просветы, становилось просто невыносимо. Сойдя на своей остановке, я с облегчением вздохнул.

По пути я заскочил в магазин «Теремок», чтобы купить чего-нибудь поесть. Взял сэндвич, но затем, секунду подумав, взял второй. Я шел вдоль металлического забора, отделявшего здание роддома от проезжей части. После пяти месяцев холодов идти по улице – настоящее удовольствие. О прошедшей зиме напоминал лишь грязноватый асфальт, весь усеянный крошечными камешками.

В беседке я нашел Ануарчика. Он читал книгу; на обложке я прочитал «Альбер Камю. Посторонний». Рядом с Ануарчиком стояла кружка и небольшой серебристый термос. Увидев меня, он только кивнул и дальше углубился в чтение.

Я сел рядом на свое место. Распаковал сэндвич и начал есть. Приятно все-таки было сидеть на свежем воздухе теплым апрельским вечером и после долгого дня жевать сэндвич за 180 тенге, который казался жутко вкусным. Вдоль забора мелкой поступью крался серый кот, не подозревавший, что я слежу за ним. Добравшись до конца забора, он юркнул куда-то вниз и исчез.

— Кофе, – вдруг произнес Ануарчик, не отрываясь от книги и слегка кивнув в сторону термоса. – Черный.

Я взял термос и, открутив крышку, налил в нее же теплый кофе. Оно оказалось крепковатым для меня, но это лучше, чем ничего. Минут через десять Ануарчик захлопнул книгу и, показывая мне обложку, спросил:

— Ты читал?

— Да. В универе в программе было.

— И как тебе?

— Честно говоря, я мало что понял из прочитанного. Мне потом одногруппник расшифровывал. Он в этом плане посообразительнее меня.

— Мне бы такого одногруппника, – вздохнул Ануарчик.

Он положил книгу на стол и закурил.

— Вот читаю я книгу и не могу отделаться от одной мысли, – заговорил он после первой затяжки. – Зачем автор это писал? Я имею в виду, какую цель он перед собой ставил, когда работал над книгой. Ведь написать книгу – дело непростое. Нужна мотивация. Просто так себя не заставишь. Мне стало интересно, и я немного почитал всякие материалы… как их…

— Литературоведческие?

— Ну вроде того. Не знаю, мне показалось, что эти литературоведы сильно мудрят. Такое ощущение, что они приписывают автору то, о чем он вообще не думал и даже думать не мог. Какие-то дебри там у них, а по-моему, все намного проще. Взять того же Толстого. Почитал я «Анну Каренину». Классная книга: сюжет увлекательный и смыслы стоящие. Я, может быть, не до конца все понял, но кое-что все-таки понял. Потом решил почитать про историю создания. Так там все о том, какие духовные терзания были у Толстого, про его философское мировоззрение, про стыки эпох. А сводится все к тому, что Толстой – чуть ли не мессия.

Как по мне, личность писателя нужно рассматривать в отрыве от того, что он пишет. Потому что, как ни крути, это всего лишь часть его жизни. Может быть, литература для него была всего лишь работой или средством заработка, а мы тут, спустя сто или двести лет, воображаем, что он только этим и дышал. А ведь многие чересчур серьезно к таким вещам относятся. Начинают свою жизнь под литературных персонажей подстраивать, подражать, думая, что автор книги лучше жизнь понимал, чем они сами.

— Ну, людям нужны же какие-то идеалы. Некоторые их в литературе находят.

— Так это самое печальное, что им приходится брать уже готовые идеалы. Да, это самое простое, но далеко с такими идеалами не уедешь. Мне кажется, каждый, если чуть-чуть постарается, может сам для себя свой собственный идеал создать. И такой идеал обязательно станет прочной основой для его жизни. Я не говорю, что нужно весь мир от себя отвергнуть и только в себе капаться, но слишком мы уж сильно стали зависеть от этих литературных идеалов.

То же самое можно про кино сказать. Люди смотрят одни и те же фильмы, им нравится примерно одно и то же, – они становятся похожими друг на друга, начинают одинаково думать. Кто-то создал за нас идеалы, сказал, что они хорошие и правильные – и мы верим, даже не пытаясь проверить, так ли это. Как подумаю об этом, даже жутковато немного становится.
Ануарчик потушил окурок в пепельнице и взял книгу Камю в руки.

— Поосторожнее нужно со всем этим быть. Я по себе это иногда чувствую: читаю и начинаю верить каждому слову. За истину принимаю. А этот француз, может быть, только этого и хотел: чтобы побольше людей ему поверили. И писательский дар его, вполне возможно, по большей части и заключается в том, чтобы заставить читателя поверить в то, что он написал. Мне кажется, каждый успешный писатель просто нашел этот ключ, который открывает дверь в разум читателя. Я ничего против не имею – дело каждого, пускать его туда или нет. Но я бы особо не пускал, а то жизни потом не обрадуешься.

По деревьям пробежал ветерок, и я почувствовал, что становится зябко. Солнце сегодня пряталось за рваные облака и не грело, как вчера. Вдруг я вспомнил, что у меня в рюкзаке лежит еще один сэндвич. Я поспешил его достать и отдал Ануарчику. Он одобрительно кивнул.

— Вот ради этого стоит жить. Пойду еще кофе принесу.

Он неспешно двинулся по тропинке, а я сидел, разглядывая разноцветные крыши соседних домов.