Имени твоему

… Короток  зимний день на исходе века. У темнеющего окна вглядываешься ты в своё отражение, и не не можешь понять, — молода ты или стара… Ждёшь ли кого или что вспоминаешь?
  Что ж так устало опустила ты руки? Возьми холста белого, запали огонь живой, при свечах узорочье ляжет ровнее. Нитей возьми золотых да лазоревых, да алых не забудь, — как без них? Жизнь свою на холсте вышей,— ни единого дня не забудь…
 … Расцветут под тонкими пальцами цветы дивные, — одолень-трава да плакун-трава. Из них плела ты венок в ночь купальную, по речной синеве пускала, счастья себе просила. Вспыхнет на холсте цвет папороти,- от того ли цвета пламень вечный в груди у тебя?..
 … Как звать тебя — Вера, Надежда, Любовь? Добром ли, неволею, везли тебя издалёка в терем княжий? Горчат меды свадебные, не подсластить их постылыми поцелуями; не хотела ты «розувать робичича», но что Бог связал — не разорвать уж никому. И за мужа убитого мстила ты жестоко — нитей алых возьми побольше, — здесь пламя и кровь…
 … До света вставала ты, чтобы пахло в избе теплом и хлебом. А путь твой — не лишь от печи до порога. Вот нити длинные, цветов безрадостных, как дороги по которым уходить и возвращаться тебе… Вспыхнут опять на холсте цветы алые как кровь невольников, колючие, как глаза темнолицых всадников, — потому имя тем цветам — татарник…  А тебе идти дальше по степи выжженной, средь таких же как ты, да с чадом на руках. Глянет на тебя мельком узкоглазый воин и уже вовек не забудет; и станет молиться своему басурманскому богу, увидав твой лик на иконе славянской…
 … Вышей слёзы свои и небо серое; тебя ждёт закрытый возок у ворот и тишина дальнего монастыря, — не сумела родить наследника или просто нелюбима стала?..
 … Выбери дальше для себя что хочешь, — костёр ли раскольничий или сруб гнилой пожизненный…
  Злата и серебра добавь — блеск свечей и улыбок недобрых. Как к лицу тебе новый наряд и алмазный венец твой… Но бал окончен, свист метели заглушает музыку… Вышей стужу и дорогу в дальний острог за отцом или суженым вслед… Золото с тобой останется — в мерцанье оплывших свечей, серебро в косах твоих…
  Вышей личико милое, взгляд строгий и ясный; что в узелке у барышни? Бомба или книжки запретные? Револьвер в муфте, а в равелине Алексеевском — тишина вечная да клочок неба в окошке одиночки…
 … Долог сибирский тракт; своей ли волей едешь или чужой подчиняешься, — ты сама этот путь выбрала, перешагнула порог… Не остановит теперь тебя ни своя, ни чужая кровь…
 … Вышей красный крест на белой косынке, кровь на переднике… Ты три года его не видела, — в последний раз посмотри. Не спрашивай — за кого он, — за белых или за красных? Он за Россию…
  Вышей кокаиновый дым эмиграции да бараки тифозные; вышей косынку красную и верёвку, что руки стянула; перчатку белую, которой тебя по лицу… Ты — чайка; нет, не так.., ты — женщина…
  Убитой чайкой с крутого обрыва вниз… Выплыви-выплыви на бережочек… Цвет тот огненный заживит раны смертельные; выплыви в страх и ожидания ночные, чтобы опять по лицу перчаткой, и в телячьем вагоне на восток или запад, в пепел Освенцима или в пыль колымскую лагерную.
 … Вышей дороги военные, землянки да воронки, салюты победные и надежды несбывшиеся; вернёшься однажды седая, когда уж не ждут. Вернёшься в коммуналки, в конторы пыльные, в злые очереди, в цеха горячие, стройплощадки промёрзшие…
 … Встань опять до света (да спала ли ты нынче?), собери сына в дорогу к той границе обугленной. Посмотри на него в последний раз, вернётся он к тебе в гробу цинковом. Пусть останутся на холсте и гроб этот, и слёзы свои, и надежды; ты ведь сама — и Надежда, и Вера, и Любовь… Пальцы в кровь исколоты… Отдай холст внучке, только укажи ей путь к цвету папороти, она отыщет цвет огненный, и продолжит узор твой как жизнь, и вышьет имя твоё
               РОССИЯ…