Шуркины праздники
Возрастные ограничения 12+
…Учительница Вера Васильевна заканчивала новогодний концерт в госпитале, как обычно, песней «Синий платочек». Лейтенант Мамедов, получивший из Казахстана посылку, раздал всем юным артистам по огромному яблоку. В тыловом сибирском городе мало кто из детей помнил запах яблок, кто-то и вовсе не знал о них…
Шурка Демидова нетерпеливо топталась за самодельными кулисами из марли, ждала, когда закончится песня. Едва отзвучали последние аккорды рояля, Шурка, накинув старенькую шубейку, помчалась к матери во флигель хирургического отделения.
…Нянечка Ниловна тёрла шваброй пол в узком коридоре.
ꟷ А ну, куда, стрекоза? Топаешь, как телушка. Аль не знаешь, что тихий час?
ꟷ Я к маме… ꟷ Шурка слегка оробела…
ꟷ Занята она, на операции… Нинка, вишь, опять захворала, теперь Галина и за неё пахать будет… Двужильная она у тебя, что ль? Да у вас и вся порода таковская, Демидовы…
В конце коридора распахнулась белая дверь операционной, вышел хмурый доктор, торопливо прошёл мимо Шурки и нянечки на улицу… Следом показались медсестры. Шурка признала в одной из них мать, в белой косынке и маске, только по высокой прямой фигуре.
ꟷ Мам, меня генерал хвалил! Ему понравилось, как я танцевала и пела! – затараторила Шурка. – сказал, что мне учиться надо…в этой… не поняла где…
ꟷ В консерватории, что ли? ꟷ мать вздохнула, потрепала стриженую голову дочери… ꟷ Только что ж ты врёшь, Шурка? Нет у нас генералов в госпитале! Это, поди, полковник Миронов…
ꟷ Да? Ну и ладно… – Шурку не больно огорчило разжалование важного генерала в полковники. – Нам вот по яблоку дали: новогодний подарок…
ꟷ Вишь, большое какое; может, порезать да съешь сейчас?
ꟷ Нет, что ты, мам, я домой понесу… Поделю всем…Альке витамины нужны…
ꟷ Ну неси… Эх ты, Шурка-кошурка… ꟷ мать улыбнулась устало. ꟷ Всё-то ты понимаешь… Вот что, дочь: я остаюсь ещё на сутки, ꟷ тётя Нина заболела; а нам карточки выдали на январь; отдашь бабушке. Завтра первое число, пусть с утра занимает очередь. ꟷ Мать сунула карточки в карман шубейки, замотала Шурку в бабушкину шаль, стянула на спине узел. ꟷ Ну, всё, беги, а то стемнеет скоро…
ꟷ Не потеряла бы…– озабоченно вздохнула нянька… ꟷ Мала ведь ещё…
ꟷ Что ты, Ниловна, ꟷ десять лет уже девчонке! Весной в пионеры примут! Да чтоб Шурка потеряла? Она ж у меня ответственная…
…Шурка мчалась едва не вприпрыжку по заснеженному тротуару, не замечая, что в надорванную подошву плохо подшитых катанок забивается снег. Пимы младшим чинила бабка, как умела. А Шурке на пимы мать прошлой осенью обменяла на толкучке своё самое красивое, голубое, платье. Она и надела-то его лишь раз, перед самой войной, как родился Алька. А в июне отец копал соседу колодец, вымок в стылой воде; так и сгорел в больнице от воспаления лёгких на другой день как объявили войну…
…Яблоко колотилось в просторном кармане об худую Шуркину ногу, напоминая о том, что сегодня всё-таки будет праздник, чтобы там бабка не говорила про религиозный дурман. Праздник будет и у Шурки тоже! Яблоко она поделит на всех, ꟷ братьям Альке с Вовкой, и близняшкам Тоське и Райке, и бабушке. Маме тоже… Делить надо на семь частей… Нет, на семь ровно не получится, ꟷ да Шурке и ни к чему есть, ꟷ она уже полюбовалась яблоком, подышала его запахом… Она сняла рукавичку, ладошкой в кармане ощутила прохладную его гладкость…
Немного было у Шурки праздников, и остались они где-то очень далеко, в «до войны». Казалось, война была всегда, она съела всё Шуркино детство; как злобный дракон, которого кто-то придумал в сказке. Значит, кто-то придумал и войну, чтобы она пришла и сожрала всё хорошее, что было у людей, ꟷ вещи, продукты, праздники, и самих людей. Может, Шурке приснилось всё, что было до войны, – сильные руки отца, зоосад, качели в парке, мама в красивом платье… Наверное, там были и такие огромные яблоки, много яблок…
До дому не так далеко – три квартала по городу, да потом напрямки на окраину. Напротив парка Шурка остановилась отдохнуть. Шубейка тёплая да тяжёлая, – изнутри к подкладке подшита бабкина плюшевая жакетка, ношеная до предела, так что и перешить никому нельзя… Над входом в Дом культуры пленные немцы, под охраной, развешивали гирлянду из электрических лампочек. Мороз крепчал, но Шурка дождалась, когда в сумерках зажглась надпись: С Новым, 1945 годом!
… Редкий и тусклый свет, ꟷ у кого керосинки, у кого свечки… ꟷ пробивался сквозь плотные шторы из окон; кое-где по улице нынче зажгли фонари. Шурка свернула с Красного проспекта через тёмный проулок на Коммунистическую. Угловое окно старинного дома, огороженного чугунной узорчатой решёткой, призывно светилось золотой полоской меж незадёрнутых алых штор. В этом доме до нынешней весны жили эвакуированные артисты из Москвы.
Она встала ногами на чугунные завитушки и вцепилась в верхнюю перекладину ограды. Здесь был только её, Шуркин, праздник!
Как и прошлой зимой, точно на показ Шурке, там, в большой, ярко освещённой комнате сияла в электрическом свете наряженная ёлка.
У Демидовых ёлку не ставили, ꟷ бабка запрещала, ꟷ а квартира у них до войны тоже была большая, в пятистенке. В первую же военную осень Демидовы всемером поместились в горнице, отдав две боковушки эвакуированным. Одну заняла молодая учительница Инна Максимовна; вся её семья погибла в Киеве под бомбёжкой… Летом Инна ушла на фронт, а осенью на их адрес пришла похоронка…
…У ёлки стояла молодая красивая женщина с ребёнком на руках, похожим на магазинную куклу, розовую, с золотыми волосами. Шурка такую видела у девочки на вокзале, когда весной с подружками бегала провожать московских артистов.
…Шурке казалось, ꟷ она тоже там, в тепле большой комнаты, где пахнет ёлкой, может быть, яблоками и конфетами, и ещё чем-то «довоенным», чего Шурка назвать не могла…
…К воротам подъехала чёрная машина, из неё вышли трое военных и быстро направились к подъезду. Вскоре они вышли, с ними человек в наброшенном на плечи пальто… У ворот он обернулся; его подтолкнули к машине…
Окно погасло; Шурка вздохнула, спрыгнула с ограды, потёрла озябшие на чугунке руки, сунула их в карманы… А где же карточки? Она похолодела, точно небольшой морозец проник под толстую шубейку, к самому сердцу… Настывшим руками шарила в карманах; яблоко вынула и положила рядом на скамью, заваленную снегом. Выронила, когда варежки доставала? Шурка огляделась, ꟷ в потёмках не увидела яблока там, где положила его… Села на скамейку прямо в снег и заскулила тихонько. Громко плакать она не умела…
Как же теперь? На материны деньги в коммерческой лавке много не купишь. На семерых-то… А мать ещё хвалила её, сказала – ответственная! Что ж теперь? Бабка будет ругаться и кричать, хвататься за сердце… Мать выпорет отцовским ремнём, как Тоську порола по осени за двойку, ꟷ это не страшно. Вот у соседки, вдовой Миронихи, летом украли карточки, а у неё четверо детей. Мирониха долго выла, всю ночь простояла у ворот, не входя в дом; утром соседи принесли им продуктов, кто что мог, а Мирониха в стайке висит… Шурка с ужасом представила как воет мать у ворот… А ведь ей сейчас даже шить некогда, чтоб получить деньги или продукты. Принимают ли в пионеры тех, кто теряет карточки? Нельзя домой идти… Умереть, замёрзнуть прямо здесь… Но замерзать не хотелось, а есть хотелось… Вот лучше бросить школу, идти в госпиталь мыть полы, или даже на завод; школу можно после войны закончить… По ночам шить и вязать с бабкой…
Отогревая ладошки, Шурка сунула их поглубже в карман. Заледеневшие пальцы скользнули за надорванную подкладку к истёртому плюшу жакетки и ткнулись в твёрдый кусочек картона… Осторожно, боясь порвать, вытащила карточки, при свете луны разглядела чёрные буковки – хлеб, январь, 1945 год…
…Опять она бежала вприпрыжку по тёмной улице, – вот и низенькие дома окраины. У своей калитки Шурка остановилась, подняла голову. Небо яснело, обещая крепкую стужу к утру; точно слезинка луны, вниз покатилась звезда. Шурка зажмурила глаза, торопливо зашептала: пусть война скорей кончается, пусть вернутся домой все, кого она забрала! Пусть опять будет долгое лето, и качели в парке, и мама пусть отдохнёт, и наденет своё самое красивое платье, и будет много-много яблок, и их будут раздавать всем, просто так! Пусть только всё это будет! …Когда закончится война…
Шурка Демидова нетерпеливо топталась за самодельными кулисами из марли, ждала, когда закончится песня. Едва отзвучали последние аккорды рояля, Шурка, накинув старенькую шубейку, помчалась к матери во флигель хирургического отделения.
…Нянечка Ниловна тёрла шваброй пол в узком коридоре.
ꟷ А ну, куда, стрекоза? Топаешь, как телушка. Аль не знаешь, что тихий час?
ꟷ Я к маме… ꟷ Шурка слегка оробела…
ꟷ Занята она, на операции… Нинка, вишь, опять захворала, теперь Галина и за неё пахать будет… Двужильная она у тебя, что ль? Да у вас и вся порода таковская, Демидовы…
В конце коридора распахнулась белая дверь операционной, вышел хмурый доктор, торопливо прошёл мимо Шурки и нянечки на улицу… Следом показались медсестры. Шурка признала в одной из них мать, в белой косынке и маске, только по высокой прямой фигуре.
ꟷ Мам, меня генерал хвалил! Ему понравилось, как я танцевала и пела! – затараторила Шурка. – сказал, что мне учиться надо…в этой… не поняла где…
ꟷ В консерватории, что ли? ꟷ мать вздохнула, потрепала стриженую голову дочери… ꟷ Только что ж ты врёшь, Шурка? Нет у нас генералов в госпитале! Это, поди, полковник Миронов…
ꟷ Да? Ну и ладно… – Шурку не больно огорчило разжалование важного генерала в полковники. – Нам вот по яблоку дали: новогодний подарок…
ꟷ Вишь, большое какое; может, порезать да съешь сейчас?
ꟷ Нет, что ты, мам, я домой понесу… Поделю всем…Альке витамины нужны…
ꟷ Ну неси… Эх ты, Шурка-кошурка… ꟷ мать улыбнулась устало. ꟷ Всё-то ты понимаешь… Вот что, дочь: я остаюсь ещё на сутки, ꟷ тётя Нина заболела; а нам карточки выдали на январь; отдашь бабушке. Завтра первое число, пусть с утра занимает очередь. ꟷ Мать сунула карточки в карман шубейки, замотала Шурку в бабушкину шаль, стянула на спине узел. ꟷ Ну, всё, беги, а то стемнеет скоро…
ꟷ Не потеряла бы…– озабоченно вздохнула нянька… ꟷ Мала ведь ещё…
ꟷ Что ты, Ниловна, ꟷ десять лет уже девчонке! Весной в пионеры примут! Да чтоб Шурка потеряла? Она ж у меня ответственная…
…Шурка мчалась едва не вприпрыжку по заснеженному тротуару, не замечая, что в надорванную подошву плохо подшитых катанок забивается снег. Пимы младшим чинила бабка, как умела. А Шурке на пимы мать прошлой осенью обменяла на толкучке своё самое красивое, голубое, платье. Она и надела-то его лишь раз, перед самой войной, как родился Алька. А в июне отец копал соседу колодец, вымок в стылой воде; так и сгорел в больнице от воспаления лёгких на другой день как объявили войну…
…Яблоко колотилось в просторном кармане об худую Шуркину ногу, напоминая о том, что сегодня всё-таки будет праздник, чтобы там бабка не говорила про религиозный дурман. Праздник будет и у Шурки тоже! Яблоко она поделит на всех, ꟷ братьям Альке с Вовкой, и близняшкам Тоське и Райке, и бабушке. Маме тоже… Делить надо на семь частей… Нет, на семь ровно не получится, ꟷ да Шурке и ни к чему есть, ꟷ она уже полюбовалась яблоком, подышала его запахом… Она сняла рукавичку, ладошкой в кармане ощутила прохладную его гладкость…
Немного было у Шурки праздников, и остались они где-то очень далеко, в «до войны». Казалось, война была всегда, она съела всё Шуркино детство; как злобный дракон, которого кто-то придумал в сказке. Значит, кто-то придумал и войну, чтобы она пришла и сожрала всё хорошее, что было у людей, ꟷ вещи, продукты, праздники, и самих людей. Может, Шурке приснилось всё, что было до войны, – сильные руки отца, зоосад, качели в парке, мама в красивом платье… Наверное, там были и такие огромные яблоки, много яблок…
До дому не так далеко – три квартала по городу, да потом напрямки на окраину. Напротив парка Шурка остановилась отдохнуть. Шубейка тёплая да тяжёлая, – изнутри к подкладке подшита бабкина плюшевая жакетка, ношеная до предела, так что и перешить никому нельзя… Над входом в Дом культуры пленные немцы, под охраной, развешивали гирлянду из электрических лампочек. Мороз крепчал, но Шурка дождалась, когда в сумерках зажглась надпись: С Новым, 1945 годом!
… Редкий и тусклый свет, ꟷ у кого керосинки, у кого свечки… ꟷ пробивался сквозь плотные шторы из окон; кое-где по улице нынче зажгли фонари. Шурка свернула с Красного проспекта через тёмный проулок на Коммунистическую. Угловое окно старинного дома, огороженного чугунной узорчатой решёткой, призывно светилось золотой полоской меж незадёрнутых алых штор. В этом доме до нынешней весны жили эвакуированные артисты из Москвы.
Она встала ногами на чугунные завитушки и вцепилась в верхнюю перекладину ограды. Здесь был только её, Шуркин, праздник!
Как и прошлой зимой, точно на показ Шурке, там, в большой, ярко освещённой комнате сияла в электрическом свете наряженная ёлка.
У Демидовых ёлку не ставили, ꟷ бабка запрещала, ꟷ а квартира у них до войны тоже была большая, в пятистенке. В первую же военную осень Демидовы всемером поместились в горнице, отдав две боковушки эвакуированным. Одну заняла молодая учительница Инна Максимовна; вся её семья погибла в Киеве под бомбёжкой… Летом Инна ушла на фронт, а осенью на их адрес пришла похоронка…
…У ёлки стояла молодая красивая женщина с ребёнком на руках, похожим на магазинную куклу, розовую, с золотыми волосами. Шурка такую видела у девочки на вокзале, когда весной с подружками бегала провожать московских артистов.
…Шурке казалось, ꟷ она тоже там, в тепле большой комнаты, где пахнет ёлкой, может быть, яблоками и конфетами, и ещё чем-то «довоенным», чего Шурка назвать не могла…
…К воротам подъехала чёрная машина, из неё вышли трое военных и быстро направились к подъезду. Вскоре они вышли, с ними человек в наброшенном на плечи пальто… У ворот он обернулся; его подтолкнули к машине…
Окно погасло; Шурка вздохнула, спрыгнула с ограды, потёрла озябшие на чугунке руки, сунула их в карманы… А где же карточки? Она похолодела, точно небольшой морозец проник под толстую шубейку, к самому сердцу… Настывшим руками шарила в карманах; яблоко вынула и положила рядом на скамью, заваленную снегом. Выронила, когда варежки доставала? Шурка огляделась, ꟷ в потёмках не увидела яблока там, где положила его… Села на скамейку прямо в снег и заскулила тихонько. Громко плакать она не умела…
Как же теперь? На материны деньги в коммерческой лавке много не купишь. На семерых-то… А мать ещё хвалила её, сказала – ответственная! Что ж теперь? Бабка будет ругаться и кричать, хвататься за сердце… Мать выпорет отцовским ремнём, как Тоську порола по осени за двойку, ꟷ это не страшно. Вот у соседки, вдовой Миронихи, летом украли карточки, а у неё четверо детей. Мирониха долго выла, всю ночь простояла у ворот, не входя в дом; утром соседи принесли им продуктов, кто что мог, а Мирониха в стайке висит… Шурка с ужасом представила как воет мать у ворот… А ведь ей сейчас даже шить некогда, чтоб получить деньги или продукты. Принимают ли в пионеры тех, кто теряет карточки? Нельзя домой идти… Умереть, замёрзнуть прямо здесь… Но замерзать не хотелось, а есть хотелось… Вот лучше бросить школу, идти в госпиталь мыть полы, или даже на завод; школу можно после войны закончить… По ночам шить и вязать с бабкой…
Отогревая ладошки, Шурка сунула их поглубже в карман. Заледеневшие пальцы скользнули за надорванную подкладку к истёртому плюшу жакетки и ткнулись в твёрдый кусочек картона… Осторожно, боясь порвать, вытащила карточки, при свете луны разглядела чёрные буковки – хлеб, январь, 1945 год…
…Опять она бежала вприпрыжку по тёмной улице, – вот и низенькие дома окраины. У своей калитки Шурка остановилась, подняла голову. Небо яснело, обещая крепкую стужу к утру; точно слезинка луны, вниз покатилась звезда. Шурка зажмурила глаза, торопливо зашептала: пусть война скорей кончается, пусть вернутся домой все, кого она забрала! Пусть опять будет долгое лето, и качели в парке, и мама пусть отдохнёт, и наденет своё самое красивое платье, и будет много-много яблок, и их будут раздавать всем, просто так! Пусть только всё это будет! …Когда закончится война…
Рецензии и комментарии 0