Такую книгу в Армении дарят только министрам...
Ара Геворкян Возрастные ограничения 18+
Недавно, пробегаясь по Интернету, наткнулся на объявление о выходе новой книги доктора филологических наук Юрия ИвановичаСохрякова, и так радостно стало на душе: я опять вспомнил события тридцатилетней давности.
А было всё так.Приехал усталый с прослушивания уроков в далёком Амасийском районе, не успел ещё отобедать: звонят в дверь. Открываю, а в дверях стоит мой закадычный друг Самвел то ли с огромным дипломатом, то ли с чемоданом в руках. И вид какой-то серьёзный: стоит в дверях и не двигаетсявперёд. Я ему и говорю:
— Тебя что назначили послом Армении в Зимбабве? Чего не заходишь, или мешает твой чемодан?
Самвел зашёл, положил добротный чемодан на стол, открыл, а там выстроились в ряд все двенадцать видов лучших сортов армянского коньяка в полулитровых бутылках, начиная с «Васпуракана» и кончая «Ахтамаром».
Я в удивлении развёл руками, а Самвел мне объясняет:
— Саша, мой крестник женился на дочери директора сыроваренного завода. Всё хорошо, да она учится на филологическом факультете, и ей не ставят зачёт по зарубежной литературе. Ты знаешь, наверно, что его отец близок с мужем Первого секретаря горкома, человек уважаемый, но никак не может договориться с этим русским преподавателем Сохряковым. А я узнал, что только ты можешь помочь в этом деле,- и Самвел из древнего гюмрийского рода Ицукенц направил на меня глаза, полные страдания и веры.
Мне стало смешно. Это не экзамен, а какой-то зачёт, неужели из-за этого можно делать трагедию, тем более Саркисян, директор сыроваренного завода обладал огромными связями и в Ереване, и в Ленинакане. А причём эти армянские коньяки, как они могут быть связаны с Юрием Ивановичем Сохряковым, честнейшим и благородным человеком, которого сам ректор института пригласил из МГУ? Но Самвел продолжал смотреть на меня, как на последнего спасителя. И я не выдержал:
— Кто тебе сказал, что я могу помочь в этом деле? Сохряков был моим самым любимым лектором, но я уже три года как окончил институт, что я ему скажу? – и я посмотрел на Самвела, как на чокнутого.
— Саша, ты не дослушал до конца. Саркисян, отец невестки тебе подарит ещё такой же чемодан с коньяками. Хочешь, отдай их Сохрякову, хочешь оставь себе, но последняя надежда на тебя. И чемоданы можешь забрать – это австрийские. Только если через три дня невеста моего крестного не получит зачёт, она вылетит из института.
Я понимал, что дело довольно сложное, но нужно постараться помочь, хотя ещё в годы моей учёбы все студенты боялись Юрия Ивановича и за глаза его называли «человеком в футляре». Но я не имел права отказывать другу, когда он предложил повезти меня домой к Сохрякову.
Юрий Иванович жил на Тбилисском шоссе, и когда мы доехали, я оставил Самвела в машине, а сам с тяжёлым чемоданчиком поднялся на четвёртый этаж. Дверь открыл сам Юрий Иванович, хмурый, серьёзный, как всегда. И вдруг спрашивает у меня:
— Ты что, Саша, решил ко мне с чемоданчиками приходить? Что там у тебя, — и он с сарказмом посмотрел на меня.
А мне это и нужно было: положил на кухонный маленький стол чемоданчик, открыл, а там лежат во всём своём горделивом великолепии армянские коньяки. У Сохрякова даже дух захватило от такого видения, и он зовёт жену, которая также была приглашена из Москвы и преподавала в институте:
— Галина Михайловна, иди к нам на кухню, посмотри, какие коньяки нам принёс мой лучший студент,- и опять я почувствовал сарказм, но успокоил себя тем, что я был единственным, кто во всесоюзном закрытом конкурсе завоевал первое место, и даже моя статья «Поэма Исаакяна «Абул-Лала_Маари и традиции ГригораНарекаци» была опубликована в журнале «Литературная Армения». А он был моим научным руководителем.
Муж с женой с увлечением просмотрели диковинные для них коньяки, а потом мне с большим трудом пришлось объяснять: по какому случаю я их принёс с собой к ним домой. А когда Юрий Иванович наконец узрел всю правду, срочно закрыл чемоданчик с коньяками и говорит мне:
— Если ты узнаешь, кто просил за эту красивую, но весьма глупую гусыню, ты кубарем скатишься с четвёртого этажа. Второй секретарь горкома второго города Армении, ректор Педагогического института, заведующая пропагандой – продолжать список? Возьми свои коньяки и убирайся, Саша. Я сомневаюсь, что эта дурочка владеет армянским языком, как завтра она будет преподавать литературу в школе на русском? – и Сохряков проводил меня к выходу.
И вдруг за полметра до двери он остановился и говорит:
— Но ты же мой лучший студент, а у вас, армян, я как слышал, не принято вот так запросто выкидывать гостей из дома. Галина Мизайловна, поставь нам кофе!
Поставив ящик с коньяком у дверей, я впервые сидел за столом со своим любимым лектором и пил кофе. Но вдруг его лицо стало таинственным и серьёзным, и он как-то замедленно говорит мне:
-Слушай, подожди, Таронский, вот когда я был в Москве у своего шефа академика Самарина, одного из лучших специалистов западноевропейской литературы, ваш второй секретарь правления писателей Армении Левон Мкртчян подарил ему «Книгу скорбных песнопений» ГригораНарекаци, а мне не подарил и сказал, что эту книгу в Армении дарят только министрам.Вот если достанешь эту книгу, сделанную под папирус, обещаю – поставлю этой твоей дуре зачёт.
Мне стало смешно, но я сдержался. Один только коньяк «Васпуракан» стоил по тогдашним ценам сто пятьдесят рублей, а цена этой книги определялась всего в два рубля сорок копеек. Достать такую книгу для меня не составляло труда, но хотелось сделать приятное этому кристальному человеку.
А увидев, что я задумался, Юрий Иванович опять вспомнил свою обиду и говорит мне:
— Саша, выпил кофе, давай убирайся и забери свои коньяки. Видно, тебе не достать такую книгу, ты и потерялся. Иди, ищи. Даю два дня.
Я вышел из квартиры Сохрякова с явно озабоченным видом, но мой любимый лектор не знал, что сам предложил мне самый лёгкий выход.
Мой друг Гриша работал завскладом книжной продукции, был страшным пьяницей, в книгах не разбирался, а когда получал партию книг из Еревана, звонил мне. Я приезжал к нему на склад, вместе с ним мы получали книги, потом я ему указывал те книги, которые пользуются наибольшим спросом, и удав 40-50 книг из каждого наименования забрасывал в свой сейф, а потом перепродавал за двойную-тройную цену. А мне давал книги только по своей цене.
У меня дома была эта книга, но жаль было отдавать столь редкую вещь, так как там был и армянский текст, и художественный перевод Наума Гребнева, и подстрочник.
И книга была сделана под папирус. Тогда я обратился к одному своему знакомому Роберту Аджемяну, но он сказал мне, что в его экземпляре не хватает двух-трёх страниц.
Позориться перед Юрием Ивановичем я не хотел. Я решил отдать свою книгу, но прежде решил побывать на книжном складе. Заезжаю к Грише, а там у него пир горой. Оказывается: приехали из Еревана двое проверяющих из министерства, а Гриша им устроил шикарный стол, да только смотрю из трёх бутылок коньяка у них осталась последняя, и то почти опорожненная.
Парни подвыпившие, добренькие, я и спрашиваю Гришу:
— Гриш, достань мне толстенькое издание «Книги скорбных песнопений», хороший магарыч сделаю.
А Гриша, пьяненький, подходит ко мне, лезет целоваться и говорит:
— Дурак ты, Саша, сам же месяц назад получали с тобой. Иди в заднюю комнату, там целая пачка этих книг, хочешь всё забери, но не позорь меня перед моими ереванскими гостями. Чтоб через двадцать минут притащил нам два коньяка.
И на самом деле Гриша был прав. Спрятал удав целую пачку, в которой было сорок две книги. Открыв пачку и удостоверившись, в правильности его слов, я завизжал от радости так, что замминистра, мирно дремавший на столе, проснулся и начал глупо улыбаться мне.
Я сел в машину брата Гриши, поместил всю упаковку со священными книгами, и мы поехали ко мне домой. А там я захватил два коньяка, забрал из холодильника шампанское, по дороге купил ещё десять порций лучшего шашлыка и через двадцать минут был у Гриши.
Там меня встретили, как национального героя Армении, заставили даже выпить, хотя мне нужно было поехать в три часа к Сохрякову. Я вернулся опять домой, подписал две новые книги: Юрию Ивановичу и его жене, и торжественно, как маршал Жуков на параде Победы, направился к ним. Подарил книги, получил зачёт и вернулся домой. Муж и жена смотрели на меня, как на сказочника.
Где-то в пять часов вечера приехал к нам Самвел, привёз второй чемоданчик с двенадцатью коньяками. А когда я ему передал зачётник, он не верил своим глазам и повторял:
— Не может быть такого, как ты смог? Ты хоть знаешь, кому он отказал?
— Знаю, — сказал я грубо,- можно было и предупредить.
Но на этом мои приключения не закончились. Где-то в семь часов вечера меня вызвали во двор, где стояли две чёрные солидные «Волги». Крупный плотный человек смачно расцеловал меня, поблагодарил за зачёт и сделал знак своим людям. И они, взяв в руки огромные круглые сыры по семь кг, точно рабы-джинны из арабских сказок, начали их с достоинством таскать на третий этаж, где я жил. Плюс я получил приглашение на свадьбу.
Выстроил я двадцать два коньяка под стенкой в зале, а сыры – на столе и стал звонить отцу. Когда отец приехал, он, открыв рот, посмотрел на выстроенные под стенкой коньяки, потом на огромные сыры, и говорит мне:
— Ты что магазин ограбил?
Я и рассказал отцу всё, как было, только пропустил историю с коробкой книг.
Он позвонил Юрию Ивановичу и говорит:
— Юрий Иванович, я — тоже честный человек, но таким честным, как ты,
нельзя быть. Эти коньяки — твои, я сейчас их пришлю с сыном.
-Ни в коем случае, Георгий Мхитарович, сын ваш подарил нам книги, которые дарят в Армении только министрам. Это для меня всё!
Все коньяки я подарил папе, подарил и одну из дипломаток, потом мы с отцом вместе возили сыр всем родственникам и близким соседям. А за пачку в сорок книг мой ереванский знакомый из лавки Союза писателей дал мне шесть тысяч рублей – по сто пятьдесят рублей, а сам их продал из-под полы по двести пятьдесят. Повезло и Грише: за хорошее угощение он получил три премии из министерства просвещения, чему был рад, только мне иногда говорил:
— Этот замминистра, наверно, пока мы пили, утащил у меня коробку книг Нарекаци, не могу найти. Но зато я сейчас у них пользуюсь заслуженным блатом. Это твои коньяки помогли…
А было всё так.Приехал усталый с прослушивания уроков в далёком Амасийском районе, не успел ещё отобедать: звонят в дверь. Открываю, а в дверях стоит мой закадычный друг Самвел то ли с огромным дипломатом, то ли с чемоданом в руках. И вид какой-то серьёзный: стоит в дверях и не двигаетсявперёд. Я ему и говорю:
— Тебя что назначили послом Армении в Зимбабве? Чего не заходишь, или мешает твой чемодан?
Самвел зашёл, положил добротный чемодан на стол, открыл, а там выстроились в ряд все двенадцать видов лучших сортов армянского коньяка в полулитровых бутылках, начиная с «Васпуракана» и кончая «Ахтамаром».
Я в удивлении развёл руками, а Самвел мне объясняет:
— Саша, мой крестник женился на дочери директора сыроваренного завода. Всё хорошо, да она учится на филологическом факультете, и ей не ставят зачёт по зарубежной литературе. Ты знаешь, наверно, что его отец близок с мужем Первого секретаря горкома, человек уважаемый, но никак не может договориться с этим русским преподавателем Сохряковым. А я узнал, что только ты можешь помочь в этом деле,- и Самвел из древнего гюмрийского рода Ицукенц направил на меня глаза, полные страдания и веры.
Мне стало смешно. Это не экзамен, а какой-то зачёт, неужели из-за этого можно делать трагедию, тем более Саркисян, директор сыроваренного завода обладал огромными связями и в Ереване, и в Ленинакане. А причём эти армянские коньяки, как они могут быть связаны с Юрием Ивановичем Сохряковым, честнейшим и благородным человеком, которого сам ректор института пригласил из МГУ? Но Самвел продолжал смотреть на меня, как на последнего спасителя. И я не выдержал:
— Кто тебе сказал, что я могу помочь в этом деле? Сохряков был моим самым любимым лектором, но я уже три года как окончил институт, что я ему скажу? – и я посмотрел на Самвела, как на чокнутого.
— Саша, ты не дослушал до конца. Саркисян, отец невестки тебе подарит ещё такой же чемодан с коньяками. Хочешь, отдай их Сохрякову, хочешь оставь себе, но последняя надежда на тебя. И чемоданы можешь забрать – это австрийские. Только если через три дня невеста моего крестного не получит зачёт, она вылетит из института.
Я понимал, что дело довольно сложное, но нужно постараться помочь, хотя ещё в годы моей учёбы все студенты боялись Юрия Ивановича и за глаза его называли «человеком в футляре». Но я не имел права отказывать другу, когда он предложил повезти меня домой к Сохрякову.
Юрий Иванович жил на Тбилисском шоссе, и когда мы доехали, я оставил Самвела в машине, а сам с тяжёлым чемоданчиком поднялся на четвёртый этаж. Дверь открыл сам Юрий Иванович, хмурый, серьёзный, как всегда. И вдруг спрашивает у меня:
— Ты что, Саша, решил ко мне с чемоданчиками приходить? Что там у тебя, — и он с сарказмом посмотрел на меня.
А мне это и нужно было: положил на кухонный маленький стол чемоданчик, открыл, а там лежат во всём своём горделивом великолепии армянские коньяки. У Сохрякова даже дух захватило от такого видения, и он зовёт жену, которая также была приглашена из Москвы и преподавала в институте:
— Галина Михайловна, иди к нам на кухню, посмотри, какие коньяки нам принёс мой лучший студент,- и опять я почувствовал сарказм, но успокоил себя тем, что я был единственным, кто во всесоюзном закрытом конкурсе завоевал первое место, и даже моя статья «Поэма Исаакяна «Абул-Лала_Маари и традиции ГригораНарекаци» была опубликована в журнале «Литературная Армения». А он был моим научным руководителем.
Муж с женой с увлечением просмотрели диковинные для них коньяки, а потом мне с большим трудом пришлось объяснять: по какому случаю я их принёс с собой к ним домой. А когда Юрий Иванович наконец узрел всю правду, срочно закрыл чемоданчик с коньяками и говорит мне:
— Если ты узнаешь, кто просил за эту красивую, но весьма глупую гусыню, ты кубарем скатишься с четвёртого этажа. Второй секретарь горкома второго города Армении, ректор Педагогического института, заведующая пропагандой – продолжать список? Возьми свои коньяки и убирайся, Саша. Я сомневаюсь, что эта дурочка владеет армянским языком, как завтра она будет преподавать литературу в школе на русском? – и Сохряков проводил меня к выходу.
И вдруг за полметра до двери он остановился и говорит:
— Но ты же мой лучший студент, а у вас, армян, я как слышал, не принято вот так запросто выкидывать гостей из дома. Галина Мизайловна, поставь нам кофе!
Поставив ящик с коньяком у дверей, я впервые сидел за столом со своим любимым лектором и пил кофе. Но вдруг его лицо стало таинственным и серьёзным, и он как-то замедленно говорит мне:
-Слушай, подожди, Таронский, вот когда я был в Москве у своего шефа академика Самарина, одного из лучших специалистов западноевропейской литературы, ваш второй секретарь правления писателей Армении Левон Мкртчян подарил ему «Книгу скорбных песнопений» ГригораНарекаци, а мне не подарил и сказал, что эту книгу в Армении дарят только министрам.Вот если достанешь эту книгу, сделанную под папирус, обещаю – поставлю этой твоей дуре зачёт.
Мне стало смешно, но я сдержался. Один только коньяк «Васпуракан» стоил по тогдашним ценам сто пятьдесят рублей, а цена этой книги определялась всего в два рубля сорок копеек. Достать такую книгу для меня не составляло труда, но хотелось сделать приятное этому кристальному человеку.
А увидев, что я задумался, Юрий Иванович опять вспомнил свою обиду и говорит мне:
— Саша, выпил кофе, давай убирайся и забери свои коньяки. Видно, тебе не достать такую книгу, ты и потерялся. Иди, ищи. Даю два дня.
Я вышел из квартиры Сохрякова с явно озабоченным видом, но мой любимый лектор не знал, что сам предложил мне самый лёгкий выход.
Мой друг Гриша работал завскладом книжной продукции, был страшным пьяницей, в книгах не разбирался, а когда получал партию книг из Еревана, звонил мне. Я приезжал к нему на склад, вместе с ним мы получали книги, потом я ему указывал те книги, которые пользуются наибольшим спросом, и удав 40-50 книг из каждого наименования забрасывал в свой сейф, а потом перепродавал за двойную-тройную цену. А мне давал книги только по своей цене.
У меня дома была эта книга, но жаль было отдавать столь редкую вещь, так как там был и армянский текст, и художественный перевод Наума Гребнева, и подстрочник.
И книга была сделана под папирус. Тогда я обратился к одному своему знакомому Роберту Аджемяну, но он сказал мне, что в его экземпляре не хватает двух-трёх страниц.
Позориться перед Юрием Ивановичем я не хотел. Я решил отдать свою книгу, но прежде решил побывать на книжном складе. Заезжаю к Грише, а там у него пир горой. Оказывается: приехали из Еревана двое проверяющих из министерства, а Гриша им устроил шикарный стол, да только смотрю из трёх бутылок коньяка у них осталась последняя, и то почти опорожненная.
Парни подвыпившие, добренькие, я и спрашиваю Гришу:
— Гриш, достань мне толстенькое издание «Книги скорбных песнопений», хороший магарыч сделаю.
А Гриша, пьяненький, подходит ко мне, лезет целоваться и говорит:
— Дурак ты, Саша, сам же месяц назад получали с тобой. Иди в заднюю комнату, там целая пачка этих книг, хочешь всё забери, но не позорь меня перед моими ереванскими гостями. Чтоб через двадцать минут притащил нам два коньяка.
И на самом деле Гриша был прав. Спрятал удав целую пачку, в которой было сорок две книги. Открыв пачку и удостоверившись, в правильности его слов, я завизжал от радости так, что замминистра, мирно дремавший на столе, проснулся и начал глупо улыбаться мне.
Я сел в машину брата Гриши, поместил всю упаковку со священными книгами, и мы поехали ко мне домой. А там я захватил два коньяка, забрал из холодильника шампанское, по дороге купил ещё десять порций лучшего шашлыка и через двадцать минут был у Гриши.
Там меня встретили, как национального героя Армении, заставили даже выпить, хотя мне нужно было поехать в три часа к Сохрякову. Я вернулся опять домой, подписал две новые книги: Юрию Ивановичу и его жене, и торжественно, как маршал Жуков на параде Победы, направился к ним. Подарил книги, получил зачёт и вернулся домой. Муж и жена смотрели на меня, как на сказочника.
Где-то в пять часов вечера приехал к нам Самвел, привёз второй чемоданчик с двенадцатью коньяками. А когда я ему передал зачётник, он не верил своим глазам и повторял:
— Не может быть такого, как ты смог? Ты хоть знаешь, кому он отказал?
— Знаю, — сказал я грубо,- можно было и предупредить.
Но на этом мои приключения не закончились. Где-то в семь часов вечера меня вызвали во двор, где стояли две чёрные солидные «Волги». Крупный плотный человек смачно расцеловал меня, поблагодарил за зачёт и сделал знак своим людям. И они, взяв в руки огромные круглые сыры по семь кг, точно рабы-джинны из арабских сказок, начали их с достоинством таскать на третий этаж, где я жил. Плюс я получил приглашение на свадьбу.
Выстроил я двадцать два коньяка под стенкой в зале, а сыры – на столе и стал звонить отцу. Когда отец приехал, он, открыв рот, посмотрел на выстроенные под стенкой коньяки, потом на огромные сыры, и говорит мне:
— Ты что магазин ограбил?
Я и рассказал отцу всё, как было, только пропустил историю с коробкой книг.
Он позвонил Юрию Ивановичу и говорит:
— Юрий Иванович, я — тоже честный человек, но таким честным, как ты,
нельзя быть. Эти коньяки — твои, я сейчас их пришлю с сыном.
-Ни в коем случае, Георгий Мхитарович, сын ваш подарил нам книги, которые дарят в Армении только министрам. Это для меня всё!
Все коньяки я подарил папе, подарил и одну из дипломаток, потом мы с отцом вместе возили сыр всем родственникам и близким соседям. А за пачку в сорок книг мой ереванский знакомый из лавки Союза писателей дал мне шесть тысяч рублей – по сто пятьдесят рублей, а сам их продал из-под полы по двести пятьдесят. Повезло и Грише: за хорошее угощение он получил три премии из министерства просвещения, чему был рад, только мне иногда говорил:
— Этот замминистра, наверно, пока мы пили, утащил у меня коробку книг Нарекаци, не могу найти. Но зато я сейчас у них пользуюсь заслуженным блатом. Это твои коньяки помогли…
Рецензии и комментарии 0