Юлька или фото на документы

Она влетела ко мне в студию, как сама Весна — шорты, футболка, улыбка на губах. Падает на стул для клиентов, разбросав ноги в стороны:
— Мне надо сняться. Я поступаю в институт!
Просто сфотографировать и отпустить на все четыре стороны такую девчонку? Извините. Надо знакомиться.
— Вас в фас, профиль, три четверти? Ракурс снизу, сверху, а может быть, сзади? Вы непередаваемы под любым углом!
Получаю в ответ одну из её ослепительных улыбок.
Разговорились. Мотает по жизни девушку Юлю от танца хип-хоп до философских учений Востока, от работы барменом до поиска себя в качестве диджея. В общем, человек не скучает.
Я тоже не люблю «зависать», как комп, требующий перезагрузки. У меня за плечами учёба и практика в качестве лесовода, работа художником-оформителем, реставратором металлодекора. Уже довольно пёстрая биография. И останавливаться на этом не собираюсь. Меня притягивает жизнь во всех её проявлениях.
Отдаю девушке снимки бесплатно. Пытаюсь убедить, что выполненные мной фотографии получают специальный заряд, в результате чего у их обладателей всё начинает сбываться; или, по крайней мере, то, ради чего человек снимался. Она смотрит на меня с шутливым недоверием, но, кажется, готова поверить. И тут же уносится из студии — в весну, которая больше похожа на лето, если судить по жаре, уже неделю накрывающей наш город плотной завесой горячего воздуха.
Я понял, что оказался нежданно-негаданно перед вопросом — придёт или не придёт, увижу ли её ещё раз?
Мои мучительные размышления прерывают посетители. Так бывает довольно часто — либо их нет вовсе, либо валят толпой, будто сговорились. Тогда я начинаю чувствовать себя не фотохудожником, а рабочим у станка. В прямом смысле слова. Потому что некогда оторваться от аппаратуры даже на минуту, чтобы перекусить или передохнуть. Ждать не будут — разбредутся кто куда. И — прощай заработок!
Я люблю свою работу. Мне нравится общаться с разными людьми, нырять на время в их мир. Фотостудия напоминает корабль в бушующем океане жизни или летающую тарелку из других миров. Здесь течёт иное время, а, возможно, и вовсе нет времени, а просто царит вечность, как в жерле чёрной дыры в космосе. В этом месте происходят необычайные события: фиксируются раз и навсегда чьи-то счастье и горе, молодость и старость, взлёты и падения. Здесь в вечности фиксируется сама вечность.
Сюда тихо входят, вбегают, вламываются очень не похожие друг на друга люди. Они появляются из суеты, шума, грохота улицы. И, вдруг, оказываются среди тишины и уюта. В студии мягкий свет и тихая музыка. В первые мгновения некоторые чувствуют себя рыбами, выброшенными на песок. Но затем их лица теряют напряжение бурной жизни, морщины разглаживаются, черты становятся мягче. Кого-то достаточно просто выслушать, кому-то что-то подсказать, посоветовать. Кто-то, чаще всего человек пожилой, вывалит на тебя своё горе или немочи. И ему станет немного легче. А ты на время почувствуешь себя глубоким стариком, придавленным к земле годами и потерями. И потащишь этот груз неведомо куда. А бывает и так, что щедро опрокидывают на тебя своё счастье. И тогда светишься им несколько дней кряду.
Так я и живу — фотограф на документы. В мире собственных страстей и в мирах своих клиентов. Одновременно. Иной раз я выслушиваю целые истории. Истории жизни людей. Незаметно для самого себя становлюсь философом, мудрым вместилищем чьих-то судеб…
Мне не очень нравится, как собран «пазл», под названием «Наш мир». А именно то, что в практически вечном мире мы, люди, живём так недолго. По его меркам срок нашей жизни ничтожно мал. Мне жаль. Жаль всех нас вместе взятых и каждого отдельно. Себя могу исключить из этого довольно обширного списка. Не поверите, но я уже узнал Вечность… В существующем миллиарды лет мире мы, не успев толком родиться, угасаем, как свеча на ветру, за одно мгновение — по меркам вселенной. Мне представляется это несправедливым. И с этим надо что-то делать…
Да-да, что-то делать! Не сидеть, сложа руки, как каменные истуканы с острова Пасхи. То-то многие из них уже повалены, разбиты, лежат, где не попадя. А ведь такая же судьба может и всех нас, землян, постичь, если изо дня в день будем только есть да спать, то есть, заниматься одной лишь «биологией». Я и предлагаю: если у кого-то по этому поводу появятся идеи, не стесняясь, заходите ко мне на чашку чая. Посидим, покумекаем. Глядишь, что-то путное и удастся придумать. И дело, конечно, не в том, чтобы просто продлить жизнь человеческую — хотя и это тоже неплохо, а в том, чтобы эта жизнь была наполнена другим содержанием — далёким от примитивной борьбы за существование.
Недели через три ко мне опять забегает Юлька. На дворе уже не весна, а настоящее лето. Она в той же футболке, создающей впечатление, что на теле до пояса ничего нет. И в тех же плотно сидящих шортах.
Бросает стройное тело на стул перед камерой, всё так же — ноги вразброс:
— Поснимаемся? Я поступила! Ты был прав.
Сердце моё начинает грохотать молотом. Без долгих размышлений опускаю жалюзи на входе в студию. При этом на них с наружной стороны появляется симпатичная надпись — «Технический перерыв». Пытаюсь шутить, что хорошая аппаратура периодически нуждается в уходе, на что и нужен этот перерыв. Юлька со мной соглашается:
— Да-да. За ней нужен постоянный уход. Её нужно протирать. Нежно-нежно. Ласково-ласково…
И, по-хозяйски, перебирается в моё большое, удобное кресло.
— Да, очень нежно, очень ласково, — повторяет она, расположившись в нём ещё свободнее, чем на стуле.
С бешено стучащим сердцем я опускаюсь перед ней на колени и целую сначала одну её коленку, потом другую. Одну, другую. Прикладываю её руки к своим щекам и целую каждый палец по отдельности. Она, прикрыв глаза, то что-то шепчет мне, то смеётся. Мы окончательно теряем голову, забыв, где находимся — просто сходим с ума, задыхаемся от счастья…
Спустя какое-то время с трудом приходим в себя, не очень понимая, где мы и что с нами происходит. Она перед зеркалом кое-как приводит в порядок свой не очень обременительный летний наряд, убирает со лба влажную прядь волос…
И, неожиданно хлопнув меня по спине ладонью, едва попрощавшись, уносится в яркий, солнечный день, в праздник лета, который шумит за порогом студии, мимо уже выстроившейся у входа небольшой очереди тех, кто желает получить свой материальный отпечаток на фотобумаге.
В глазах мужчин из очереди я читаю понимание и известную поддержку, в глазах женщин отражается более широкий спектр чувств.
Стараясь сохранять на лице выражение профессиональной заинтересованности и готовности выполнять работу, борясь с эмоциями, бушующими как проснувшийся вулкан, приступаю к делу.
Какие они все же разные — мои клиенты. Вот входит дама лет сорока-сорока пяти. Естественно, на фото она хочет выглядеть не более чем на тридцать. Вглядываюсь в лицо. Можно, конечно, её фотографию «отфотошопить» на любое количество лет — хоть в детский садик с таким снимком отправляйся. Но я убеждён, что эта технология применима только в крайнем случае. Ведь такое фото — это ложь, и потому предпочитаю использовать обычные технические приёмы.
Начинаю работать с освещением. Делаю его максимально неконтрастным, затем немного, совсем чуть-чуть, убираю резкость.
— Смотрим в объектив. Пожалуйста, вспомните самый счастливый день своей жизни, — говорю женщине. — Это, наверное, день бракосочетания, не правда ли?.. Что, не угадал? Оказывается, это тот день, когда вам признался в любви в четвёртом ещё классе незнакомый мальчик… И что же вы ему ответили? Сказали, что подумаете? И долго вы думали?
— Я пошла за советом к маме. И тут такое началось … — Женщина, улыбаясь, с головой ушла в события далёкого прошлого.
Выполняю несколько снимков. Благодаря плоскому освещению и тому, что изображение чуть-чуть не в фокусе, стрелки морщин и тени под глазами почти не заметны. Лицо на фото как бы в лёгкой дымке, дымке счастья давно ушедших лет…
Показываю варианты. Ей нравятся и первый, и второй. Берёт оба.
— Чёрно-белые на пропуск пойдут, — объясняет она, — а цветные родственникам дарить буду.
Мы прощаемся, как старые знакомые.
Следующим вваливается подвыпивший «качок». Он поленом валится на стул перед камерой и, чуть не падая, требует снять его немедленно. На просьбы как-то зафиксироваться в пространстве никакой реакции. Увы, иногда приходится иметь дело и с такими «клиентами». Долго пытаюсь поймать мгновение, когда он всё же смотрит в объектив. Фотографирую и отдаю соответствующие «натуре» снимки. Брать деньги за такую работу не хочется. Но он почти насильно сунул мне в руки несколько смятых бумажек.
Затем фотографировалась симпатичная семейка — мама, сын, дочь. Все в металлических пряжках, с браслетами на руках и ногах, на шее у детей ошейники с шипами, торчащими наружу. Общаться с ними и снимать — одно удовольствие. Непосредственные, переполненные истинным весельем и радостью жизни, они внесли свежую струю и в моё настроение.
Потом пожилой господин привёл фотографироваться собачку. Та, виляя хвостом и сверкая глазами, сначала обследовала помещение. И, лишь удовлетворив своё любопытство — хорошо, что не физиологические потребности, — позволила себя поснимать во всех ракурсах и вариантах освещения. Получилась галерея снимков, которую можно было бы назвать — «Моё собачье счастье».
После него дама, возраст которой далеко за тридцать, устроила фотосессию себе и своему любовнику, по возрасту вчерашнему школьнику.
Затем снималась целая толпа гастарбайтеров, с трудом объяснивших, что же им нужно. После достижения взаимопонимания мы расстались настоящими друзьями; они пообещали, что в следующий раз сниматься будут только у меня.
Не успели мои новые знакомые покинуть студию, как в неё стали заносить древнего старца, ругающего последними словами этот и тот свет, продажных коммунистов и не менее тошнотворных демократов, обещания которых, с его точки зрения, не стоят и ломаного гроша в базарный день и являются лишь ширмой для окончательного «распила» страны; он, не стесняясь никого и ничего, в течение добрых десяти минут рассыпает проклятия вообще по поводу всего и вся за то, что его вынудили фотографироваться в такие-то годы. Но мои команды повернуть голову выполняет чётко, по-военному. Общаться с ним оказалось интересно, а расставаться — жаль. И немного грустно оттого, что вряд ли ещё когда-нибудь увидимся.
Большая часть рабочего дня позади. Однако поток желающих сняться не уменьшается. Работаю, как машина. С каждым вновь вошедшим коротко обсуждаю, что желает получить клиент. Затем фотографирую, показываю на экране варианты, распечатываю. Быстро отсчитываю сдачу, пробиваю чек и отдаю всё вместе со снимками.
— Следующий!
Вырученные деньги уже не помещаются в ячейках кассы, и я, чтобы не терять время, складываю их в корзинку для мусора, благо его там совсем немного. Она постепенно заполняется, и к концу дня горка банкнот возвышается над краем корзины, грозя рассыпаться по полу.
Мелькает шальная мысль: взять бы эту корзину, да вместе со всем содержимым и на помойку. Круто, а?!
Возможен и такой вариант. Корзинку, доверху, с горкой, наполненную имитациями денег, покрыть специальным составом, чтобы они не разлетались. И отправить на выставку современного искусства. Название произведению можно дать такое — «Who is who, господа?!» Что в переводе означает, как известно, «кто есть кто». По реакции посетителей выставки на такой экспонат действительно можно судить о том — кто есть кто. Наверняка найдутся те, кто захочет стянуть хотя бы парочку «банкнот», будут и такие, у кого глаза загорятся, засверкают нездоровым огнём.
А ведь неплохая идея! Скольким милым и уважаемым людям деньги, избыточные деньги, или нездоровая погоня за ними, испортили и продолжают портить вполне счастливое существование!..
В подобных делах и заботах проносится день за днём, вращается, сверкая удивительными гранями, моя фотожизнь.
Не прошло и недели, а Юлька опять заглянула ко мне.
В руках у неё большой, прозрачный пакет с ярко-красной черешней. Она без лишних церемоний устраивается на стуле перед камерой:
— Поснимаемся? Я — самый счастливый человек! Впереди целое лето, а затем, интересная, надеюсь, учёба.
Черешня в лучах солнца просвечивает насквозь, играет всеми оттенками красного, жёлтого, пурпурного. Настоящий витраж! И Юлька излучает счастье и радость. Разглядываю её на экране. «Цифра» подчёркивает полутона и контрасты, что-то убирает, а что-то и добавляет. Например, это удивительное свечение. Изображение, разбитое на пиксели, как бы искрится мелкими алмазами, будто перед тобой сказочная Снегурочка, вся в прозрачном инее.
Быстро делаю десяток снимков, вывожу на большой экран в режиме слайд-шоу, усаживаюсь у ног Юльки на невысокую подставку, используемую для низкорослых клиентов и детей, кладу свою голову ей на бедро, на то место, где оно переходит в нижнюю часть живота. Мы едим черешню, параллельно оценивая, сменяющиеся изображения. Она аккуратно кладёт мне в рот ягоду за ягодой.
— Господа, часы Вселенной показывают правильное время — это время любви! — я кричу от счастья. — Не верьте нытикам и паникёрам. Ура-а!
Юля, наклонившись, целует меня, её волосы душистым водопадом погружают нас в полутьму.
Да, вот так, наверное, и выглядит Вечность. И Бесконечность. И само Счастье…
Возвращаемся к черешне.
— Говорят, что еда, приём пищи есть самый интимный способ общения человека с окружающим миром, — произносит Юлька. — Представляешь? То есть, получается, что каждое застолье — это секс со всей, ну, или почти со всей, вселенной. Круто, да? А что, и правда, все атомы, того, что мы едим, и из которых состоим, когда-то образовались среди звёзд… Это означает, что живущие на нашей планете люди — родственники. Пусть не братья и сёстры, но всё же — родня. Значит, надо жить дружно.
Я, молча, в полузабытьи, слушаю эти рассуждения, произносимые то ли ребёнком, то ли молодой женщиной, размышляя о том, что если устами подрастающего поколения гласит, как говорят, истина, то в данном случае — о чём речь?… В конце концов, прихожу к выводу, что главную аксиому, по крайней мере на настоящий момент, нужно как-то увековечить. Но под рукой нет ни одного пишущего предмета. Тогда языком начинаю выводить у неё на животе вокруг симпатичного пупка сначала большую букву «Я». Затем буквы — «Л»,«Ю»… И так далее.
Позже мы никак не могли вспомнить, что же было с нами потом. Хохоча и дурачась, принялись собирать разлетевшуюся во все стороны черешню.
К нам в студию заглядывают сразу несколько клиентов. Наша идиллия плавно переходит в прощание без каких-либо обещаний друг другу. Да они и не нужны, пожалуй.