Три лишенца

Близился вечер. Я, неспешно брёл по дорожке Александровского парка, параллельно Кронверкскому проспекту, вдоль трамвайной линии. И мне решительно всё нравилось. Даже тополиный пух, который постоянно приходилось сдувать и смахивать рукой с физиономии – и тот не бесил. Я просто шёл и глуповато так, светло и по-доброму, улыбался всему, что попадалось по пути. Положа руку на сердце, со стороны, скорее всего, я выглядел если уж и не полным идиотом, то умственно отсталым это точно. Разве что слюни не пускал. Я замечал, как настороженно косились на меня прохожие и старались либо быстрее обогнать, чтоб обернуться и уже более обстоятельно рассмотреть имбецила с более безопасного расстояния, или же наоборот – быстро пройти мимо, задерживая дыхание, дабы, не дай бог, не заразится чем. — Вдруг это заразно! Меня это их поведение только ещё больше раззадоривало и веселило. Я даже подмигивал некоторым. А кое-кому и обоими глазами сразу.
И всё бы хорошо, но вот незадача: ничего экстраординарного со мной сегодня за весь день так и не случилось. А ведь я ещё с утра вышел с надеждой, можно сказать. Это грустно. Неужели такой чудесный день так и пройдёт впустую? Нет, ну я, конечно, заметил зелёную сущность, которая неотступно меня преследует с самого утра, прячась в листве деревьев, периодически сливаясь с ней. Да её, собственно, только и заметно-то становится, когда она перемещается с дерева на дерево. Как Хищник из известного фильма со Шварценеггером. Может, эта зелёная тварь вообще только в движении может существовать? Как электрон, например. Некая волновая сущность, облако вероятностей… Так, стоп! Мы так далеко можем зайти в рассуждениях. Это просто плод моего воображения – мне просто удобно само её существование, иначе прогулка совсем теряет всякий смысл. А так – пусть себе преследует – всё не так скучно.
Тут я увидел безобразно пустующую скамейку и поспешил заткнуть своим задом вопиющую несправедливость. Уселся, достал трубку и коробочку с табаком. Мимо почти бесшумно проплыл трамвай.
Как же, всё-таки, хорошо, что нынешние трамваи не громыхают как прежде. Очень мне это, знаете ли, нравится, — выдохнул я струю густого сизого дыма, — любо дорого посмотреть! Там внутри, наверное, хорошо и спокойно. Вот было бы славно усесться возле окошка с бокалом шампанского… и плавно тронуться в путь. Остановка буквально двадцати метрах по правую руку. У перекрёстка Введенской и Кронверкского. Да… И тут на меня накатило. Я же уже неделю, как…
Прошла ровно неделя, как меня отчислили! Так и хочется добавить – «с позором»! Но никакого позора в этом нет. Тут, по идее, наоборот радоваться нужно! Я был тихо и незаметно для окружающих выведен из стройных и сплочённых рядов инвалидов, вынесен за скобки, можно сказать. Недуг отступил. Почти полтора десятка лет надо мной висел этот Дамоклов меч. А год назад за самоотверженное увядание и скатывание в бездну мне наконец был пожалован почётный титул инвалида с небольшим ежемесячным содержанием. Я бы даже сказал мизерным. Мелочь, а приятно – заслужил! И тут — на тебе! Сдал, как обычно, анализы. Ничего не предвещало беды… Но… Есть всё же бог на белом свете! Прилетела-таки подлянка от врачей, и меня под белые рученьки, как под зад пинком, выгнали из инвалидов! Разжаловали из помирающих в условно здоровые! Дожили – из немощных – и из тех выперли! Разумеется, пенсии по инвалидности меня тут же безжалостно лишили! Лишенец – одним словом! Хоть оставили бы часть по старой памяти. Да куда там! Держи карман шире! Удивительно – как быстро плюс может поменяться на минус.
— А это кто тут у нас на лавочке такой грустный сидит? – услышал я участливый голос над собой.
Очнувшись от грустных мыслей, я поднял голову и увидел перед собой пожилую женщину, в не по годам неформальном прикиде: чёрная футболка с золотым анхом, лёгкая косуха с бахромой на рукавах и кожаные штаны с боковыми завязками. Волосы коротко стрижены под- ёжик, выкрашены в радикально синий. В ушах серьги в виде солнечных дисков. Над верхней губой слева что-то вроде бородавки или родинки. Лихо! – подумал я, — бабка просто огонь! Лет, наверное, под семьдесят, а всё туда же. Уважаю таких!
— Это я так…не спится что-то, — растерявшись, сморозил я сдуру, но тут же исправился, — да вот покурить присел, не люблю на ходу, вы что-то хотели?
— Присесть можно? – весело заглянула она мне в глаза и, не дожидаясь ответа, плюхнулась рядом.
Я почистил трубку и убрал в карман.
— Нефертити! – представилась она.
— Эхнатон Атонович! – расцвёл я.
— А вы, молодой человек, разбираетесь. Хи-хи-хи! Это меня так Васька мой зовёт, он сейчас подойдёт, в туалет отлучился. А так я баба Дуся.
— Васька?
— Друг мой древний. Сто лет в обед нашей дружбе. Муж-то мой помер давно. Очень давно.
— Вячеслав, можно просто Слава. Мужа нет и не было, — улыбнулся я. Она в ответ прыснула.
— Египетская царица! Вот ты где, а я тебя уже обыскался, – услышал я за спиной и обернулся. Прямо по газону через кусты к нам пробирался дед с рюкзаком. Тоже в косухе, но только с заклёпками и без бахромы. На голове повязана красная бандана, в ухе серьга. Слегка небритый. На солнце блестит ослепительно белая щетина.
— А вот и Василий, познакомься, Славик, — поманила жестом своего спутника баба Дуся.
— Здравствуйте, молодой человек, — склонил голову старичок, и мы пожали друг другу руки. Василий поставил рюкзак на скамейку и достал сигарету.
— Представляешь, Вася, иду себе, смотрю, на лавочке Славик грустит…
— Да я не грустил, — попытался возразить я, — просто задумался.
— Грустит-грустит! Меня не проведёшь!
— Это точно, Славик, её не проведёшь! Уж я-то знаю. Она насквозь всех видит! Ничего не поделаешь – царица всё-таки! Ебипетская! – захихикал дед Василий, — ты, это самое, выпить хочешь? А то у нас много, и через это мы с Дусей даже подверглись гонениям, пострадали, можно сказать.
— Нас, Слава, из зоопарка только что выгнали! Представляешь? – резюмировала баба Дуся.
— Да как же они посмели-то? – съязвил я, — вопиющая несправедливость!
— Да-с, Вячеслав, за распитие, так сказать, — захихикал Василий.
— А потому что некоторые с попугаями переругивались и обезьян передразнивали, — с укором посмотрела она на своего друга, — он ещё и сурикатов напоить пытался.
— Да ладно тебе, Нефертити, я же от чистого сердца, от широты души.
— Угу. Только нас по твоей милости чуть в милицию не сдали, еле уговорила шума не поднимать.
— Ай-ай-ай! Страсти-то какие! – шутливо покачал я головой.
— Мы тоже не лишены самоиронии, доставай-ка Вася стаканчики и клубнику. Ты как, Славик, к клубничке относишься? – подмигнула мне царица, — у нас своя, с грядки.
Василий развязал рюкзак, достал пластиковый контейнер с ягодами и стопку одноразовых стаканчиков. Затем появилась полторашка с тёмно-красной густой жидкостью, обёрнутая в бумагу.
— Вино у нас креплёное. Мы его много из Крыма привезли, неделю как вернулись из поездки. Угощайся. Вижу, человек ты хороший.
А вино и правда оказалось креплёное: пока сидишь вроде бы и не чувствуется, голова светлая, но стоит встать – и земля под ногами начинает ходить ходуном. Так вот — слово за слово — я и поведал своим новым знакомым о своей беде. Те молча переглянулись и тут же подняли меня на смех. Дескать, нашёл о чём переживать! Тут радоваться надо! За что и был поднят следующий тост. За моё скоропостижное исцеление. И веселие продолжилось с ещё большим остервенением.
— Да, блин, Славик, знаешь сколько несчастных всё бы отдали за это! И я в их числе, и Дуська! А он ещё и расстраивается! Ха! Да ты бога благодарить должен, неблагодарный злой юноша! А пойдёмте с архитекторами выпьем? Зодчими, то есть. Они заждались нас уже, я им давеча обещал, что заскочу.
— Кому им? Зодчим? Не понял… — закусил я ягодкой.
Баба Дуся тем временем отлучилась попудрить носик.
— Нефертити была знакома с некоторыми из них, — загадочно подмигнул мне Василий, — точно тебе говорю, тс-с-с! – приложил он палец к губам. Повертел головой и добавил шёпотом мне на ухо:
— Только между нами: пока она не слышит. Во! Идёт уже, я тебе ничего не говорил…
— Что приуныли, мальчики? – подошла баба Дуся, — решили что-нибудь?
— Да-с, уважаемая царица! Мы хотим к Зодчим заглянуть, ты как, не против?
— К Зодчим, так к Зодчим! Что ж с вами делать-то… Пойдём. Вася, только без вандализма на этот раз. Там твоими стараниями теперь всегда поблизости наряд дежурит. А ты в курсе, Славик, что циркуль из правой руки Трезини убрали из-за Василия? Он был слишком неравнодушен к этому инструменту. Вот и решили убрать его вовсе, дабы не вводить нашего Васю во искушение. Ха-ха-ха! – рассмеялась Нефертити по-древнеегипетски, — Трезини теперь как дурак сидит с пустой поднятой рукой!
— Я извиняюсь, а чем вас циркуль-то зацепил? – поинтересовался я у Василия.
— Как это чем? Фаллический символ с раздвоением личности! Что тут непонятного? – искренне удивился Василий, — это же очевидно!
— И как же вы над ним надругались? – не унимался я.
— Зиг его волосатым сделал! Представляешь, сидит себе Трезини, как там его? Доминико? Сидит наш Доминико, а в правой руке держит волосатый циркуль! Как тебе такое? Зиг каждую неделю обновлял его волосяной покров. То с пепельной шевелюрой его сделает, то с солнечно-соломенными волосёнками, то кудряво-негритянским, и рыжим был, и русым… Вася сам парики для циркуля делал, приклеивал намертво – хрен отдерёшь! Вот работники намаялись! Зато туристы и молодёжь были в полном восторге! Даже ставки делали, касательно следующего цвета. Всё фотографировались. И что самое интересное – его так ни разу и не поймали, хотя патруль выставляли. Как Зигу удавалось незаметно наращивать волосы на циркуле, остаётся загадкой и по сей день. Камеры тогда не были распространены, их просто ещё не придумали вешать в людных местах. А, Зиг? Как тебе это удавалось?
— Да так, — скромно опустил глаза Василий, — просто весело мне тогда было, везло, наверное.
— Баб Дуся, а почему вы Василия Зигом назвали, это что-то значит?
— Прозвище моё, — пояснил Василий, — из прошлой жизни.
— И чем же эта эпопея с циркулем закончилась?
— А ничем. Решили, что циркуль не соответствует антивандальным требованиям, и его просто убрали. Кастрировали несчастного итальянца! Теперь вот сидит с нелепо поднятой рукой… Ах-да, наш Зигмунд ведь на этом не успокоился! Он ещё месяц или два по инерции продолжал издеваться над беспомощным Доменико. Экспериментировал с его пустой рукой. То волосатой её сделает, то бородавки с экземой приладит. Также карты игральные вкладывал, костяшки домино. Огромную папиросу, помнится, приклеил. Последней фишкой был хрустальный шар, как у гадалок, под ладонью приладил. А потом постепенно всё сошло на нет. Вася наконец отстал от уважаемого Зодчего.
— Да…весёлое было время, — провёл Василий по белой щетине рукой, — не трезвое… А ты в курсе на счёт пустого стула?
— А как же! Говорят, если что-то затеваешь строить, то надо обязательно на нём посидеть, и тогда всё получится. А мне как раз теперь жизнь свою заново отстраивать предстоит, вне инвалидности, в качестве условно здорового. Работу искать надо. Теперь бесплатно мне лекарства никто выписывать не будет, льготы все отменят. А принимать-то эти таблетки всё равно придётся пожизненно. Так мне лечащий врач сказал. Ещё на месяц у меня есть, а потом – всё – финиш!
К нашему счастью, народу возле скульптурной композиции в этот день было мало. Я достал телефон, настроил режим съёмки, показал Нефертити, куда нажимать и уселся на пустующий стул. Достал трубку, набил табаком и закурил.
— Это для правдоподобности, — пояснил я ей, — снимите с разных ракурсов на ваше усмотрение.
После пятиминутной фотосессии Василий полез рюкзак и достал полторашку со стаканчиками.
— Там буквально по глотку осталось, — потряс он бутылку. Разлил по стаканчикам остатки, и мы выпили.
Кого же мне этот Василий напоминает? – напряжённо вспоминал я.
— Нефертити, ну не может такой вечер так прозаически закончиться, ёлки палки! Надо бы вина ещё накопить.
— Гм. А вшивый всё о бане, — улыбнулась баба Дуся-Нефертити, — отчего же не накопить? Накопим. Славик, ты не против прогуляться до Университетской набережной? Вот и славно. Пошли.
Дуся-Нефертити резво втопила вперёд, мы с Василием еле успевали за ней.
— А что там на набережной? – шёпотом спросил я у Василия.
— Там частичка её родины, она силы оттуда черпает. Сфинксы фараона XVIII династии Аменхотепа III. Вроде бы он папаша её мужа…
— Аменхотепа IV. Он потом Эхнатоном стал.
— Вот-вот. А пока идём, вино в бутылке медленно копится. Проверено на личном опыте, будь уверен.
— Как это копится? Само собой что ли?
— Лучше не спрашивай, я сам не понимаю. Согласен, что антинаучно, но ведь работает же! Вот увидишь, когда придём. Бутылка будет полной. Царица воздаст молитву и можно будет пить.
— Вот дела… Такое ощущение, что мне всё это снится, ущипните меня!
— Эй! Славик, ты бы поосторожней про сны. Зиг на них собаку съел. И не одну! – обернулась Нефертити, — он в своё время даже книгу об этом написал. Как там?
— «Толкование сновидений», — пояснил Василий, — только давно это было, но кое-что помню, так что обращайся, если что…
— Книжка на любителя, Славик, так что не обольщайся особо.
— Вот вздорная баба! Умеет же подгадить, в самый неподходящий момент! – иронично заметил Василий, — да, я не очень хорошо помню, да и устарела она с научной точки зрения, но её всё ещё помнят и изучают. Так что не надо тут принижать! Я самоотверженно…
— Это он про свои опыты с кокаином, мало того, что сам чуть идиотом не сделался, так ещё и других науськивал! – улыбнулась с ласковым укором баба Дуся.
— Кто же знал тогда, во что это может вылиться. По началу-то получалось. Тогда кокаин в аптеках можно было раздобыть. Это сейчас его в бананах контрабандой возят, — вздохнул Василий, — эх, были времена…
— Погодите-погодите. Вы что меня разыгрываете что ли? – остановился я.
Баба Дуся с Василием уставились на меня немигающими глазами и замолчали. Очень неловкое молчание. Я готов был провалиться сквозь землю. А потом как рассмеются! Даже за животы схватились. Минут пять хохотали. До слёз. А я как дурак стоял и хлопал глазами, не зная, что и подумать.
— Мы? Разыгрываем? Зиг, ты слышишь? Ну, Славик, мы были о тебе лучшего мнения.
Василий снял рюкзак и взвесил его в руке:
— Ого, что-то уже накапало. Половина бутылки где-то. Вячеслав, а спорим, что, когда мы шли, ты представлял себя трубящим в рожок, в красных широких штанах и в жёлтых туфлях с длинными загибающимися к верху носами и с колокольчиками на лодыжках?
— А…как вы…
— Мой новый метод управляемых квази-свободных ассоциаций в работе! Я плавно тебя подвёл к этому, а ты даже и не заметил. Вот так, используя определённые словосочетания, можно заставить человека думать в определённом направлении.
— Гипноз?
— Отчасти. Скорее это из области нейролингвистики. Мой новый метод. Так что рано меня ещё со счетов списывать, есть ещё порох в пороховницах, и ягоды… – жаль, что закончились.
— Есть же нейролингвистическое программирование, НЛП…
— Это — другое. Не люблю слово «программирование», оно сродни насилию. А меня, как доктора, интересует прежде всего терапевтическая составляющая. Осталось ли у тебя горечь сожаления об утере статуса инвалида после прогулки в красных штанах?
— Кажется нет, — прислушался я к своим ощущениям, — скорее радость от чувства новизны и свободы. Кажется, я понял!
Между тем мы миновали стрелку Васильевского острова, перешли дорогу и пошли вдоль Университетской набережной к пристани. Нефертити начала что-то бормотать себе под нос. По мере приближения к зданию Академии художеств её бормотания становились всё громче и страшней. Она говорила на каком-то непонятном языке. Василий притормозил меня рукой, и мы дали Нефертити уйти вперёд. Она остановилась возле «восточного» сфинкса и воздела к нему руки. Мы быстренько на цыпочках проследовали за её спиной и спустились по ступенькам к Неве.
— Теперь можно и закурить, — снял рюкзак Василий, — это где-то на полчаса. Минут по пятнадцать на каждого сфинкса.
— А что она говорит?
— Не говорит, а молится. По-своему, по-древнеегипетски. С богами общается, а может, приветы покойным родственникам передаёт. У неё ведь шесть дочерей было… Не будем мешать таинству.
— И вы во всё это верите? Вы же материалистом были…
— Одно другому не мешает. Главный материалист здесь как раз — она! Это она нам вино материализовывает из ничего, а мы потом с тобой его пить будем.
— Как так «из ничего», так не бывает.
— Ну, на самом деле вино, как таковое, уже есть, но оно у нас дома, на Саблинской, в бутылках. Она просто его переносит сюда в нашу бутылку. Силой молитвы. Ну, и боги, наверное, в стороне не остаются. Оказывают посильную помощь. Процесс не быстрый. Это как перегонка самогона – по капельке. Телепортация или что-то в этом роде. По воздуху.
— А не проще ли было просто пойти домой и взять? Зачем вот все эти её завывания?
— Эх, дурак ты, Славик, и не лечишься! «Да живёт Гор, бык мощный, воссиявший в Истине, Обе Владычицы, великий ужасом в стране всякой чужеземной, Гор золотой, поправший нубийцев, захвативший землю их, царь Верхнего и Нижнего Египта, Небмаатра, наследник Ра, сын Ра, Аменхотеп, властитель Фив…».
— Ты знаешь древнеегипетский?
— Нет, конечно! Это на постаменте сфинкса выбито. Давно уже переведено и общеизвестно. А то, что Нефертити там вопит, из ныне живущих вряд ли кто поймёт. Никто же не слышал, как звучит этот древний язык. Да и потом: она должна постоянно практиковаться, всё-таки, она же верховная жрица Атона, как-никак.
Туристы на набережной принялись снимать, как Нефертити возносит молитвы, но жрице было решительно пофиг на них на всех. Ну, в самом деле, какое царице дело до каких-то там недоумков с телефонами. Тут таинство вселенское свершается: она нам вино добывает! Не до суеты! А Нефертити, закончив общаться с «восточным» сфинксом, перешла к «западному», и продолжила свои камлания. Василий достал бутылку из рюкзака. Почти полная!
— Ну, дело идёт к завершению. Ещё чуть-чуть – и будет готово!
— Да… Кому рассказать – не поверят!
— Не вздумай! Если, конечно, не хочешь стать моим пациентом. Или тебе так не терпится переквалифицироваться в инвалиды умственного труда? Палата №6. Антон Палыч Чехов. Помнишь?
— А то! А жаль.
Наконец Нефертити закончила со своими причитаниями и спустилась к нам.
— Ну что, мальчики, заждались небось? Я сейчас.
Она наклонилась к воде и зачерпнув в ладони воду из Невы, сполоснула лицо и руки.
— Несите её сюда! – скомандовала царица.
Василий потуже затянул пробку, снял обёрточную бумагу и протянул жрице. Та несколько раз окунула бутылку в воду, что-то нашептала и вытерла её о свою футболку с анхом.
— Надо освятить пойло, кто знает, сквозь какие миры оно просочилось в нашу тару, мало ли чего нахватало. Вот теперь она адаптировала вино к земным условиям, очистила. Теперь можно смело пить и ни о чём не беспокоиться, — прокомментировал Василий, доставая стаканчики, — О, Прекрасная красота Атона, красавица, которая пришла, — принял он из рук царицы полторашку и открутил пробку.
Василий налил по половинке стаканчика для дегустации. Мы выпили. Вино как вино. Никаких потусторонних привкусов. Небо затянулось облаками, стали сгущаться сумерки. Мы решили вернуться в Александровский парк.
Ну ничего себе, какая у меня сегодня подобралась компания, — размышлял я на ходу, — сам основатель психоанализа Зигмунт Фрейд (он же дед Василий) и «главная супруга» древнеегипетского фараона Нефер-Неферу-Атон Нефертити (Прекрасная красота Атона, красавица, которая пришла – в миру баба Дуся). А ведь несколько часов назад я сетовал на то, что со мной ничего экстраординарного не происходит. Вот ведь ирония!
— Славик, ты, наверное, сейчас думаешь, что мы с Нефертити, плод твоего воспалённого вином воображения? Как и та зелёная сущность, что неотступно следует за нами по деревьям? – спросил Василий.
— А что мне ещё думать? Вас вообще не должно здесь быть, вы же умерли оба. Особенно баба Дуся! А вы что, эту сущность на деревьях тоже видите?
— Как не видеть-то? Ты не оставил нам выбора. Ты сам её поселил в этом мире, и теперь она совершенно на законных основаниях его часть. Как и мы с тобой. Мы – не плод твоего воображения, можешь быть спокоен. Ты – не псих. Если уж ставить вопрос в этом контексте, то (по праву старшинства) – это скорее мы с тобой являемся плодами воображения нашей Нефертити. Скорее она нами грезит, если уж на то пошло.
— Давайте присядем на лавочку, курить ужасно хочется. Голова кругом идёт, — предложил я.
Василий достал стаканчики, начислил вина, и мы выпили. Уже почти совсем стемнело. Вдоль дорожек парка зажглись фонари, придавая всему происходящему какой-то волшебный ореол. Мимо бесшумно проплыл трамвай с немногочисленными пассажирами. Они смотрелись как манекены в витрине магазина.
— Тебе не даёт покоя, что мы живы? – устало улыбнулась баба Дуся, — надо думать. Но это так. Уж извини.
— Знаете, Нефертити, пару дней назад я случайно наткнулся на ролик в Дзене… Там как раз про вас рассказывали. Типа нашли очередную вашу мумию. И про предыдущие тоже. Дескать, фальсификации сплошные, учёные из кожи вон лезут, всё пытаются отыскать ваше тело. А оно рядом со мной сидит на скамеечке и винцо попивает. Во дела.
— Ха-ха-ха! Флаг им в руки! Пусть ищут, я периодически с подобными домыслами сталкиваюсь. Идиоты! – покрутила она пальцем у виска.
— А вы действительно считаетесь как «главная супруга фараона Эхнатона»?
— Я предпочитаю современное слово «генеральная». Так как-то лучше звучит, в ногу со временем. Трудности перевода. У нас это всё в другом контексте рассматривалось. Просто переводчики с археологами со своей колокольни обо всём судят. А по поводу того, почему я до сих пор топчу эту землю, то, как говорится, нет тела – нет дела! Ха-ха-ха! Буду очень удивлена, если они всё же найдут мою мумию и докажут её подлинность! Лично приду и поздравлю с выдающимся открытием! Почему мы Зигмундом живы? Гм… Даже я со всем своим багажом знаний не могу ответить на этот вопрос. У меня только догадки. Вот одна из них: нами просто заткнули дыры. Чтобы не было сквозняка, бардака и хаоса. Мы как зубчики на шестерёнках. Если нас убрать, механизм работать не будет, всё застопорится. Мне сейчас так видится. По началу я сильно тяготилась этим своим бессмертием. Мои дочери давно умерли, муж тоже почил в бозе, как и все, кого я когда-то знала. Это, конечно, грустно. Но постепенно вошла во вкус. У каждого времени есть свои плюсы, а на минусы я научилась просто не обращать внимание. Не стоят они того. Мы сейчас живём в очень интересное время. Взять хотя бы тебя. Я первый раз встречаю человека, который грустит по поводу избавления от смертельной болезни. Из-за каких-то там мизерных льгот! Это же уму непостижимо! В девятнадцатом веке такое и представить себе было невозможно! Сам-то подумай.
— А вы давно в Питере проживаете?
— Я последовала за своими сфинксами. Прибыла в город в 1832 году из Пруссии, где я тогда жила. Почитай без малого двести лет уж тут обретаюсь. Блокаду пережила. Тут и Зигмунда встретила, сразу после войны это было. Он тогда уже и говорить-то не мог, у него обе челюсти к тому времени почти что сгнили. Только мычать и мог. Глухонемым прикидывался. Это его и спасло. А так бы посадили или расстреляли за его немецкий. Спасибо русским хирургам и протезистам, моим хорошим знакомым. Они ему челюсти подрихтовали, поставили протезы, говорить научили без акцента. С документами помогли. А буквально полгода назад он опять под нож лёг, новые протезы поставили, высоко технологичные, пластику сделали. Убрали шрамы от прошлых операций. Как протезы, Зиг?
— Да всё просто отлично, хоть орехи зубами коли! – полязгал челюстями Василий.
— Ну-ну, щелкунчик!
— А своим богам продолжаете молиться?
— Куда же я без них, они у меня в крови и их оттуда ничем уже не вытравить. Я же верховной жрицей была. А богов у нас много, и это хорошо – у каждого своя специализация и компетенция. Ты сам всё видел.
— Послушайте, вы бы могли стать крутым египтологом, учёным! Нобелевская премия и всё такое!
— Нет. Пусть всё идёт своим чередом, я считаю. Если я открою рот, вся их историческая наука рухнет, рассыплется как карточный домик. Начнётся хаос, головы полетят, будет много трупов. В том числе и мой. Всё на самом деле было не так, как вам с детства внушается. И знать это – удел немногих избранных. Это тебе не поп культура.
Мы проговорили ещё часа два, вино кончилось, и меня дважды посылали в ближайший магазин за добавкой. И тут я вспомнил, что у меня дома кот не кормленный. Сидит, наверное, возле двери и недоумевает, куда его кожаный друг подевался, почему не идёт, не кормит, ему спать давно пора…
— Конечно иди, Славик! Баст нельзя заставлять ждать! Он у тебя чёрный?
— Да! Как вы догадались?
— Я его вижу, он где-то наверху грустит по тебе.
— Он на шкаф под самый потолок любит забираться, ему оттуда всё видно.
— У неё с котами телепатическая связь, она через кота может воздействовать на хозяина, — пояснил Зигмунд-Василий, — ну, разговаривать через кота, как по телефону.
Мы тепло попрощались и договорились поддерживать связь. Через моего кота. На этом Нефертити настояла. По телефону трепаться для неё унизительно, видите ли. Не царское это дело. Транспорт уже не ходил, и я быстрым шагом поспешил домой к своему хвостатому другу, защитнику фараона и бога солнца, воплощению Баст.
Едва я переступил порог своей квартиры, как кот бросился ко мне со шкафа и принялся высказывать мне за неподобающее моё поведение. Шутка ли: я четыре часа назад должен был поднести ему кусочек куриной грудки и налить в миску немного холодного прозрачного бульона. Таков порядок. Уже много лет. Закончив ругаться, котяра проследовал на кухню и уселся ждать, когда всё будет исполнено. Я не заставил себя долго ждать. Всё, что было поднесено, было мгновенно употреблено. Я был прощён. На этот раз.
Уже лёжа в кровати, я задумался: а как, интересно, она собирается со мной разговаривать через кота? Будем надеяться, я пойму, когда это произойдёт. А сейчас он лежит у меня на груди и поёт мне свои кошачьи колыбельные песни. Да… Увлекательная у меня сегодня прогулка получилась, ничего не скажешь. Вот и встретились три лишенца! Двое лишены возможности умереть, я лишён инвалидности и болезни, к которой привык за столько лет. Да! Ещё меня выгнали из инвалидов, а их из зоопарка! Всё сходится. Кто бы мог подумать – сама Нефертити! Правда уже потрёпанная временем, ну так ей уже далеко и не двадцать лет. Время не щадит никого, даже цариц. Пусть и очень медленно. Всё – спать!
«Она проводит Атона на покой сладостным голосом и прекрасными руками с систрами, при звуке голоса её ликуют».

12 августа 2025 г.