Любка

Любка 
***
Солнечный лучик проник через незашторенное окно, упал на подушку, тихонько переместился на щеку, потом на ресницы. Любка вздохнула, просыпаясь, потянулась в кровати, стряхивая с себя остатки сна и села. Оглядевшись вокруг, снова удивилась окружающей обстановке. За два месяца пребывания в интернате, она все ещё не привыкла к маленькой комнатке, спартанской обстановке, чистоте и спящей на соседней кровати соседке. Нет, она не обижалась ни на сына, ни на сестёр, уговоривших её поселиться здесь. Они, конечно, хотели ей добра. Здесь и уход, и еда, да и свободы больше, чем в больнице, можно выходить в магазин, только зачем? Денег на руки все равно не дают, сын позаботился об этом, памятуя о том, что они всегда жгли Любке карман. Можно было смотреть телевизор, читать, рукодельничать, но у неё никогда не было к этому тяги. Пока что она не определилась никуда, соседка неразговорчива, впрочем, Любке собеседники особо не нужны. Так что дни протекают тихо, скучно. Одно развлечение, когда навещает сын или сестры изредка. Мишка стал совсем взрослый, красивый, похож на отца. Хорошо, что характер и болезнь от отца не взял. 
Любка вздохнула, перевернулась на другой бок и попыталась вспомнить свой сон. В последнее время ей стало сниться детство, отрывками, может быть не всегда приятные ситуации, но не вычеркнешь из жизни. Любка росла в многодетной семье, младшая из четырёх сестёр. Отец, ветеран войны, был тихим, когда трезвый. Маленького роста, худосочный, он превращался в форменного зверя в пьяном состоянии, гонял своих домочадцев палкой. Они с воплями разбегались, прятались, кто где мог, пока глава семьи не сваливался в пьяном угаре. Тогда они собирались вокруг него, чтобы перенести на кровать, попутно каждый пытался ударить его, да побольнее.
Каждый год как ветерана его приглашали в школу, с воспоминаниями о войне. Его чтили как воина, но дома его не любили и боялись, поэтому, когда он умер, никто из детей не проронил ни слезинки. Жена всплакнула, она пока что не умела жить одна, но потом жизнь наладилась. Любка училась плохо, но была незлобивой и бесхитростной, поэтому к ней относились в школе учителя по-доброму. Она всегда имела тройку в конце года, даже если в течение года не блистала знаниями. Больше всего она любила играть в куклы, у соседей всегда были рады её видеть. Соседская Маринка ждала её после школы, чтобы послушать что-нибудь новое о школе, Любке нравилось изображать из себя учителя, учить девчонку немецким песенкам, играть, шить куклам наряды. Ну и конечно ждать, когда позовут на ужин. Кушать Любка всегда любила, а Маринкина мама была поваром, готовила вкусно. Когда приходила Любка, еда готовилась в двойной порции, ведь без Любки не ела и Маринка. Хотя, если честно, с Любкой она тоже редко ела, но мама об этом не знала. Зачастую, Маринкина порция отправлялась прямиком в другую тарелку, которая исчезала в бездонном Любкином желудке. После выпускного Любка переехала в областной город, где уже обосновались её сестры, все они уже были замужем, устроены, с квартирами. Старшая пристроила Любку дворником, ну а кем ещё она могла быть? Так хоть квартиру получила, в то время такое практиковалось. Махала метлой летом, лопатой- зимой и радовалась жизни. Жаль, что это было недолго. Вскоре возобновились головные боли, мучившие её в детстве, после отцовских побоев, ведь уворачиваться от них она научилась не сразу, а потом ещё и менингит перенесла. Однажды на работе упала, после этого очнулась в больнице. Рядом сидела сестра с озабоченным лицом. Что было дальше, Любка помнила смутно. Её о чем- то спрашивали, но отвечать не хотелось. Хотелось спать и есть. Все время. В итоге, она очутилась в психиатрической больнице. Там она была долго, первое время тосковала, даже плакала. Потом наступила апатия, пассивно подчинялась режиму, делала то, что ей велят, ни на чем не зацикливаться. Потом привыкла, даже понравилось: кормили хорошо, чем- то занимали. А когда на прогулке познакомилась с Димой, то стало совсем хорошо. Дима был сыном её лечащего врача, он был болен много лет, говорил, что слышал «голоса», приказывающие ему что- то делать, иногда плохое, стыдное. Периодически он разговаривал с ними, ссорился, иногда смеялся, когда они ему рассказывали что- то смешное. Любка слушала его, раскрыв рот, удивляясь его смелости и бесшабашности. Она сразу безоговорочно признала его первенство во всем, заглядывала ему в глаза и выполняла все его требования, ходила за ним, как привязанная. После выписки из больницы они поселились жить у Любки, несмотря на сопротивление Димкиной матери. Любка с упоением вила гнездо, впервые в жизни осознав гордость квартировладелицы и жены, ведь в конце концов Аделаида Ивановна сдалась, махнув рукой на них, особенно когда узнала, что невестка беременна. Расписали их по- тихому, посидели за столом только свои. Сестры вроде бы радовались, что пристроили младшенькую, все- таки хорошая семья, да и свекровь- врач, присмотрит. Ну подумаешь- больной муж, зато красавец, не обижает убогую.
***
Когда родился Мишка- радости у родственников не было конца. Свекровь вначале сомневалась, что ребёнок здоровым будет, но потом все же убедилась, что мальчику не навредили родители. Любка радоваться не могла- к тому времени она уже устала от беременности, от мужа, который стал её побивать потихоньку. Больше всего доставалось её бедной голове- муж бил чугунной сковородкой. В итоге она не могла ни убрать в доме, ни накормить мужа, ни успокоить ребёнка, требующего молока, которого у неё не было. Апатично лежала на кровати, почти не слушая надрывающегося от крика Мишку.  Если бы не Люда, старшая сестра, то ребёнок бы умер от голода. Забрав к себе Любку и ребёнка, она заботилась о них обоих, несмотря на своих двоих детей, мужа и работу. Прибегала в обеденный перерыв, чтобы накормить и перепеленать Мишку. Успевала сходить на молочную кухню, в магазин, а придя домой, ещё и по хозяйству хлопотала: пеленки постирать, погладить, уроки с детьми сделать, мужа обиходить, Любку потормошить. Дима в это время был опять в больнице. После выписки пришёл тих и спокоен, попросил вернуться домой, обещал не драться. Любка вернулась, ребёнок остался у Люды. Свекровь участия в воспитании внука не принимала, навещала раз в месяц, брезгливо осматривая, видимо искала признаки болезни. Но Мишка рос, несмотря ни на что, был весел, вовремя сел, вовремя пошёл, сказал первое слово " мама", ничем не болел. Любка приходила к нему каждый день, он радовался ей, улыбался беззубым ртом. Она тоже любила его по-своему, даже тихо гордилась собой, что родила замечательного ребёнка. Но домой забрать не могла- муж опять бил её, приговаривая, что выгоняет из неё " бесов". Их забрали в больницу одновременно, по настоянию свекрови, в тот раз их лечили долго. За это время им оформили группу инвалидности, чтобы хотя бы было за что жить, ведь работать они уже не могли. Мишку забрали в Дом ребёнка на 6-дневку, на выходных тетка забирала его домой. Когда отвозили назад, он плакал, Люда плакала тоже, но сделать ничего не могла: из чистого упрямства Любка не разрешала опеку над ним. Выписавшись из больницы, Любка жила одна: Диму мать забрала к себе- болезнь прогрессировала, встал вопрос о постоянном уходе за ним. Может быть, кто- то и скучал бы в одиночестве, но Любка находила болезненное удовольствие в перебирании вещей мужа, стареньких ползунков сына, гладила их и представляла себя по- прежнему мамой и женой, разговаривала с ними, улыбалась им. Так проходили дни. Иногда она вспоминала, что надо бы что- нибудь сварить, но не трогалась с места. Навещавшая её Люда не смогла долго смотреть на это и вновь забрала её к себе, где уже повзрослевшие дети могли помочь ей расшевелить бестолковую тетю. С детьми Любка оживлялась, а на выходных, когда забирали Мишу, она даже становилась собой, находя удовольствие в возне с малышом. Ребёнок рос, радуя всех своей смышлёностью, его перевели в интернат, теперь он учился в школе, с удовольствием получая знания. Он уже не протестовал, что видит родных раз в неделю, взрослея на глазах, понимал, что мама не совсем здорова, мягко говоря, а отец превратился в овощ и даже не узнает его. Теперь его больше заботило, что нужно следить за матерью, которая с возрастом становилась все глупее, не могла уже отвечать за свои поступки. Получив пенсию, она немедленно покупала на все деньги колбасы и тут же, не отходя от магазина, начинала её есть, вздыхая от удовольствия. Она могла есть колбасу и днём и ночью, пока она не кончится, а хватало её ненадолго. Потом ходила к сестре, чтобы кушать, выслушивала упреки от неё в трате денег, блаженно улыбаясь, вспоминала о полученном удовольствии.  Миша рос, радовал оценками, побеждал в Олимпиадах по русскому и математике, по выходным навещал мать, наводил порядок в квартире, жалел её
. Она по-собачьи преданно смотрела ему в глаза, слушала его, умиляясь, постоянно трогала его за руку, удивляясь, какой у неё умный и большой сын. Он снисходительно позволял ей тихо радоваться, но строго следил, чтобы она не позорила себя и его неопрятным видом, выбрасывал вещи, принесённые ею с помойки. 
***
После окончания школы Миша изъявил желание учиться на повара. Ну кто мог препятствовать ему в этом? Он теперь жил дома, строго наблюдал за расходами и радовал мать кулинарными шедеврами, оттачивая на ней своё мастерство. Любка всегда славилась отменным аппетитом, а из рук сына съела бы даже отраву. К счастью, Миша и здесь был лучшим, с удовольствием готовил и для матери, и на оценку. С бабушками отношения были прохладными. К тому времени  Любкина мама  переехала к средней дочери, тихо доживала, подслеповато щурясь на мир. Она уже не помнила ни детей, ни внуков, а когда умерла, Любка даже не ощутила сожалений. Димкина мать периодически созванивалась с внуком, приглашала к себе, эти встречи были короткими, напрягало присутствие отца, впавшего в детство, Миша не любил его, знал, что он обращался с матерью плохо, но жалел бабушку, вынужденную тащить на себе этот груз. С тетями и двоюродными братьями и сёстрами Мишка дружил на расстоянии- сказывалась разница в воспитании. Больше всего любил тетю Люду, даже больше, чем мать, всегда советовался с ней и её мужем в важных случаях. Он рано повзрослел, жизнь заставила, но иногда, когда хотелось почувствовать себя маленьким- приходил к ним, где вокруг него все хлопотали, обихаживали, интересовались его жизнью и планами на будущее, выслушивали внимательно. Там можно было даже поплакать. 
К сожалению, в последнее время поводы для переживаний находились все чаще. Мать потихоньку перестала себя обслуживать, целыми днями сидела неприбранная, непричесанная, только кушала все что есть в доме. А если не находила, то шла на помойку и собирала объедки. Миша устал вытаскивать её из этих мест, где её гоняли бомжи, порой избивая до полусмерти. Не помогало и то, что он запирал её. Каким- то образом она умудрялась открыть дверь. Он оставлял много еды, но она таинственным образом исчезала из холодильника. Передышка бывала только когда она лечилась в психиатрической больнице. Но не могла же она лечиться вечно! 
К тому же у Миши был возраст, когда хочется если не любви, то хотя бы отношений с девушками, а привести в дом нельзя- квартира однокомнатная. А ведь не все девушки приглашают к себе. Оставить мать надолго тоже нельзя- неизвестно из каких трущоб придётся её потом вытаскивать. В общем, куда ни кинь- везде клин. На семейном совете было решено определить Любку в интернат. Обсудили все, головой понимая, что ей будет лучше под присмотром, но совесть мучила всех. Наконец решили спросить у самой- согласна или нет. Любка  на все вопросы твердила, что она согласна на все, лишь бы был счастлив сыночек. Сыночка от этого только больше мучила совесть. Наконец, точку в затянувшемся совете поставила свекровь: намучившись со своим сыном, она твёрдо знала, что внуку такого не пожелала бы. Все формальности по оформлению она взяла на себя и вскоре Любку проводили в интернат, хороший, надо сказать, который свекровь выбирала сама, памятуя о том, что она не вечна, может быть придётся и сына туда же поместить. Провожали Любку всей семьей, Люда тихонько плакала, немного стыдясь своего решения, но утешая себя тем, что в первую очередь думает о сестре и её удобстве. Мишка крепился, обнимая мать и обещая навещать как можно чаще. Любка растерянно улыбалась, кивая всем и каждому. Сын проводил её в комнату, тщательно осмотрел, проверил: удобна ли кровать, положил в холодильник вкусняшку, поцеловал мать в лоб и ушёл, мучаясь мыслью, что неправ. Так начались будни в интернате. Любка потихоньку привыкла к соседке, к персоналу, иногда разговаривала с ними или сама с собой, если никто не слушал, рассказывая о своём сыне, хваля его за красоту и ум. За два месяца надоела бы всем разговорами, если бы кто- то слушал её. Но в психоневрологическом интернате мало кто кого слушает и интересуется кем- то другим. 
***
А вот сегодня Любка проснулась в хорошем настроении, почему- то подумав, что скоро придёт сын. Хоть и не день посещений, но предчувствие встречи настраивало на радостный лад. Умываться она давно отвыкла, но сегодня захотелось быть чистой. Можно было бы и помыться, но это было слишком тяжело для неё, поэтому она ограничилась, поплескав на руки. Присела за стол, отметив привычную тяжесть в груди слева. Вздохнула, посмотрев на часы: до завтрака больше двух часов. Посмотрела в холодильник- ничего не осталось после последнего посещения сына. В общем-то она открыла холодильник по привычке, ведь в последнее время аппетит у неё пропал, то ли виноваты таблетки, которые она послушно пила, то ли противный холод и тяжесть в груди, поселившиеся там в последнее время. Сердце почему- то сжалось от  непривычно острой боли. «Наверное, хочется есть»- подумала она. Хотела вздохнуть, но не смогла, привстав со стула, упала, потеряв сознание, успела подумать: «Сейчас должен прийти Мишенька, а я лежу». Когда через час пришла медсестра будить пациентов, то увидела, что Любка  лежала на полу, а на лице застыла последняя печальная улыбка.