Как правильно есть людей
Pavlovich Возрастные ограничения 18+
Полный текст с иллюстрациями — http://rasskaz.me/
____
Цитата
И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя
Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего»
____
1. Рождение
Сложно сказать наверняка, как должно происходить рождение Бога, но точно не так. Как явление само Его появление на свет в качестве Бога было абсолютно неочевидно. Дело даже не в том, что Его нынешнее существование было неочевидным для других, а скорее в том (и это никому не придет в голову), что приподнятый указательный палец руки с зассаной простыни может быть ознаменованием его рождения.
Как бы то ни было, сегодня Он стал Богом прежде всего для себя. Он стал Богом палаты Овощей. Богом, у которого были конкретные намерения относительно своего будущего.
2. Она
Примерно семь лет назад — да-да, примерно лет семь, когда Он видел Ее в последний раз. Ему тогда показалось что был ноябрь — но это уже не важно. Она зашла в палату, и Он практически почувствовал, что сегодня Она выглядела необыкновенно хорошо.
Его мозг мог бы придумать миллион причин, с которыми это могло быть связано — но не стал этого делать. Вместо этого мозг напомнил, что теперь Она для него значит. И тут же легкий восторг сменился обрывками воспоминаний, пришла невыносимая злоба и невыносимая боль. Цветок. Точно цветок, нарисованный дермом — Его ум быстро подобрал сравнение, и всё сразу встало на свои места.
Она, как всегда, даже не подошла к нему, не сказала ни слова, не задержала на нем взгляд, так что со стороны могло бы показаться, что в палате Она одна. Просто прошла через всю палату к окну, просто открыла свою сумочку, просто достала из нее телефон. Всё это Он видел тускло, размыто; периферическое зрение не позволяло всё хорошо рассмотреть. Но Он знал, что всё происходит именно так. Набор номера, непродолжительное ожидание, и вот на той стороне на звонок отреагировали.
— Мам, я только что снова говорила с Его доктором. Прогноз тот же.Он навсегда останется Овощем.
Молчание.
— Не знаю, доктор сам не понимает, почему Он до сих пор жив. Сказал, что внутренние органы давно должны были отказать, но почему-то этого не происходит.
Молчание.
— От чего Его отключить, мам? Он не подсоединен к аппарату искусственного поддержания жизни, мам, ну ты вообще о чем.
Молчание.
— Мам, мне весь мир не мил, когда я про него вспоминаю. Конечно, я осознаю, что Он теперь просто груда мяса и костей, но мне всё равно неприятно с этим жить.
Молчание.
— Мам, ты можешь мне просто помочь? Можешь? Можешь что-нибудь придумать? Я уже так устала от этого.
Молчание.
— Ладно. Целую. Наберу вечером из дома.
Телефон в сумочку, поворот, удаляющийся стук каблуков. Жалости от того, что Он не успел ее четко рассмотреть, когда Она уходила, не было: вернется еще. Но Она больше не возвращалась.
— Примерно так же три, а может, четыре месяца назад Овощ узнал, что Она сделала аборт. Она так же разгуливала по Его палате, общаясь по телефону с мамой, так же была в палате одна, так же существовала в другой с ним реальности.
— Да, мама, все прошло хорошо. Да ты права, я же еще молода.
Молчание.
— Нет-нет, доктор сказал, что у меня еще будут дети.
— Нет, даже времени не потеряла, сделала прямо у него в больнице.
Молчание.
— Он?
— Доктор сказал, что все без изменений.
— Целую. Наберу завтра.
Он просто не мог себе представить такой расклад или не хотел — уже не важно. Наверное, именно так Овощ и должен узнавать, что у него больше нет ребенка, наверное, это была, наверное, это был… наверное, наверное, слишком много «наверное». В нем кипела злоба и боль. Только ночью Он смог немного успокоиться, и тогда-то мозг подсказал Ему одно из решений – поговорить с общим Богом. С тем общим Богом, с которым разговаривают все, с тем, который, говорят, может действительно помочь.
И Овощ с Ним заговорил. Он начал кротко и боязливо: поскольку это было Его первая беседа с Ним, ему казалось, что именно такая манера разговора с общим Богом была самой верной. Он просил: «Господи, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, уничтожь эту суку, уничтожь, уничтожь ее как можно болезненнее». Овощ в красках представлял способы ее уничтожения, самые желанные для Него. Всё больше времени уходило на беззвучные разговоры, на яркие образы – но с ней всё было в порядке. Где-то два-три раза в месяц Она приходила к нему в полном здравии… вернее, не так: Она заходила в палату во время визитов к Его лечащему врачу, чтобы узнать положение дел у Овоща. Приходила, видимо, с надеждой услышать, что с ним всё плохо и скоро всё закончится.
Прошло примерно два месяца. Что-то определенно шло не так. Тогда Он начал общаться с общим Богом по-другому: сначала чуть смелей, на равных, потом более настойчиво, дерзко, оспаривая те аргументы, которые, возможно, приводил ему общий Бог, заходясь вбезмолвном крике. Но с ней так ничего не происходило. Не срабатывало. И тогдадо Него дошло: общий Бог — это добро; а то, что Он просит, явно не вписывается в это понятие. Так что с самого начала нечего было связывать свои планы с общим Богом.
Тупик. Опять бессилие, опять злоба, опять боль. Как? Должен же быть какой-то способ? Помощи от общего Бога ждать нечего, но что-то же должно помочь! Время! Через некоторое время мозг подкинул ему еще одну идею, которая показалась настолько очевидно, что Он удивился, как она раньше не пришла ему в голову.
3. Там далеко
Её Мама помогла. У него появлялась мысль, что это, скорее всего, нормальное поведение матери: сделать жизнь своего ребёнка легче. Но вот что ему абсолютно не нравилось, так это то, что инструментом этого процесса стал он. Но о Его предпочтениях никто не думал.
Если вы примерно представляете, где находится сердце мира, то наверняка вы задумывались, что где-то должна быть и жопа мира.
И Мама всё разузнала, Мама выяснила и Мама проверила: жопа мира действительно существует, и — что немаловажно! — в ней есть муниципальный хоспис для Овощей. Очень далеко от дочери, очень далеко от людей. А что, очень хороший вариант для них: с глаз долой — из сердца вон.
Когда Его перевозили, Он практически в первый раз за пол года увидел солнце и даже почувствовал на себе Его тепло. А еще Он видел небо и падающие снежинки — недолго, но видел. Недолго — это маленький миг между тем моментом, как носилки с ним вынесли из дверей клиники и тем, как их погрузили в машину.
Всю двухдневную дорогу до хосписа Он смаковал это воспоминание. А когда они прибыли на место, уже не было ни солнца, ни неба, ни снежинок: была ночь, были тусклые лампы, были обшарпанные потолки.
4. Они
Конечно, Он знал, что Его нельзя назвать симпатичным — и даже понимал, что это еще мягко сказано. Тот, кто говорил при нем, что презентабельная внешность не имеет никакого значения, сразу становился в Его глазах лжецом. Сам же Он всегда превозносил красоту — красота решает многое: этому Его научило детство. Детство, проведенное в наблюдениях, как из детского дома забирают в семьи именно симпатичных детей. Симпатичных, не его.
Эх, детство, детство. Он часто вспоминал, как ему всего в нем нехватало, буквально всего. А еще Он хорошо помнил, как внезапно это детство для него кончилось. Это случилось, когда ему исполнилось шесть: ему сказали, что теперь вырос, а значит, должен заниматься работой, как все взрослые. И тогда кухня, уборка, наказания, унижения стали непросто периодическим явлением в Его жизни: они стали нормой. Для человека из нормальной семьи такая норма может выглядеть страшно — но Он просто не знал, что может быть по-другому.
Маленький, толстенький, страшненький — Он знал в свои шесть, что всё не на Его стороне, что весь мир против него. И хотя Он прощал этому миру многое, единственное, что Он не мог простить — это отсутствие в себе силы. Не только той силы, которая заключается в мышцах, но в первую очередь той, с помощью которой можно управлять людьми, заставлять их делать то, что ему хочется.
Драка — всегда не драка, а избиение. Отношение взрослых — не сострадание, а постоянное унижение. Но Он всё анализировал, вырабатывая свою систему жизненных ценностей и принципов. И когда Он в первый раз поднял камень на обидчика- камень, который когда-то сделал из обезьяны человека — камень помог: мальчик старше Его года на три упал, превратившись в того жалкого ребенка, который жил в нем. Вывод пришел сам собой: дело не в силе, а в том, как Она приложена.
С этими выводами Он взрослел. В детдоме Он стал серым кардиналом: манипулировал, направлял, управлял. Свои первые капиталы Он сколотил еще там, сколотил наживой и обманом. Деньги Он как раз считал той силой, которую не дал ему мир. Больше денег — больше силы.
Человек? Человек как личность для него не значил ровным счетом ничего. Никогда Он не пытался понять, что было нужно кому-то рядом с ним. Человек просто выполнял то, что требовал Он, а если не справлялся, Он заменял Его другим, а этого выбрасывал – попросту «съедал». Человеку, который вырос с таким жизненным опытом, сложно объяснить, что мир при желании может выглядеть иначе.
Встретились они на закрытой вечеринке. Он заметил Ее сразу. Невозможно было не заметить такую красоту. Два завода (не самых маленьких), порт, две элитные квартиры в центре города, яхта — все это сегодня подошло к ней знакомиться. И у этого всего было довольно низенькая и неказистая фигурка, животик, страшненькое лицо с неприглядной бородкой, залысины — и харизма. О, харизма была.
Он был сильно удивлен, но роман у них начался практически сразу. Он возил её везде, куда только мог. Ему казалось, что им вместе очень хорошо: Он отпустил свои детские страхи и впустил её в своё сердце. Официально свои отношения они оформили очень быстро; Он сделал всё, чтобы угодить ей: острова, сто двадцать гостей — всё, как хотела она. Он смотрел на это и был безумно рад — как же Он был тогда рад!
Спустя несколько месяцев Она сказала, что у них будет ребенок. Он всегда очень хотел ребёнка, очень. Он знал, что ребёнок получит над Ним безграничную власть, а Он будет Его безгранично баловать. Они втроём, только они втроём. И хотя Он хотел преемника, больше это не имело для него значения. Он станет отцом, и ребёнок будет знать, какое место Он занимает в Его жизни.
Он захотел отметить эту новость вдвоем. Столик в лучшем ресторане, лучшие места и только они.
— Боль, невыносимая, не проходящая головная боль. Иногда мозг просто отключался — а когда запускался, какие-то несвязанные обрывки воспоминаний полностью заполняли голову шумом. Связно мыслить не получалось: сознание то приходило, то уходило. Он не понимал, что с ним происходит.
В первые дни в Его палате постоянно что-то происходило, постоянно кто-то приходил и уходил, постоянно кто-то обсуждал произошедшее и что-то выяснял. Когда Он был в сознании, Его мозг фиксировал обрывки информации, собирая всё в логическую цепочку.
Понимание пришло со временем и сразу. Понимание того, что тело Его больше не слушалось, и понимание, что все-таки с ним произошло.
Банально, как же всё это было банально и нелепо: Её бывший, пьяный Её бывший, не оценивший мои силы, лежит на полу с разбитым лицом. Её бывший, бьющий меня по голове бутылкой, когда я повернулся к ней. Друг Её бывшего — директор ресторана, я лежу в его кабинете, но никто не вызывает «скорую», потому что все боятся полиции. Но я очень долго не прихожу в себя, и тогда они наконец-то решаются обратиться за помощью. Машина едет целый час и в результате привозит не в то отделение — другая «скорая», и еще много, много потерянного времени.
Мозг узнал еще кое-что новое для себя: что в результате удара по голове кровь распределяется по поверхности головного мозга и проникает между мозговыми оболочками, образуя кровоподтеки. Кровоподтеки, которые — если вовремя не принять меры — могут привести к инсульту, а инсульт, в свою очередь — к коме.
Голова была переполнена болью и вопросами, многими вопросами: почему Она так поступила с ним? Почему не сразу, почему тянула? Я в коме? Разве кома — это когда так? Почему я всех слышу и вижу? Почему не могу управлять телом? А когда, когда смогу? Почему? За что?
5. Становление
В Там далеко Он уже давно привык к смраду в палате, к отношению ненавидящего Овощей персонала, к собственному бессилию и бессмысленности своего существования. Там далеко стало Его домом. В Там далеко Его мозг уже давно научился справляться со своей же болью и работал хорошо. Но всё это было не нужно этому миру: кому нужен мозг овоща из палаты овощей. И это равнодушие было взаимным: мир тоже перестал Его интересовать. Тот мир, который был ему небезразличен, уже не существовал. Уже не было радостных воспоминаний, восторгов и переживаний: Он приказал мозгу стереть их, и мозг послушался, оставив совсем немного чувств к этому миру: злобу и гнев.
Идея, которую когда-то давно подкинул ему мозг, превратилась в семя. Он нежно и заботливо взращивал его внутри себя, кормил своей злобой и укутывал в своё бессилие. И семя взошло, рождая собственного Бога — Бога, закупоренного в обездвиженном сосуде.
Однажды к ним приехали стажеры из института. Группа остановилась напротив Его кровати, лечащий врач что-то коротко им сказал и направился дальше. Но один из будущих молодых врачей остановился около Овоща и спросил, не допускает ли лечащий врач мысли, что у пациента, возможно, Синдром запертого человека? Иначе как можно объяснить то, что глаза больного, хотя и недвижимы, но открыты? Неплохо было бы — продолжал молодой человек — изучить пациента с помощью постоянного обследования на МРТ и с помощью чего-то там еще.
Надежда родилась, надежда расправила крылья. Что это? Он в первый раз слышал о таком диагнозе. А вдруг сейчас решится Его судьба? Вдруг людей в таком состоянии можно вернуть к жизни?… но надежда рухнула еще быстрее, чем успела взлететь: ведущий врач дал понять, что считает бессмысленным проводить дорогостоящее исследование. Случай неинтересный, а грантов на такие мероприятия не так много. И группа перешла к следующей кровати.
Он думал, что Его уже ничего не сможет удивить. Но эта ситуация Его поразила, и поразила не ощущением нового разочарования и бессилия: к этому Он привык. Удивило то, что после произошедшего Он почувствовал странную жажду, до этой поры ему незнакомую. Ему захотелось мяса, свежего сырого мяса.
Эта жажда начала Его менять. Раньше Он только и делал, что кормил росток Бога мечтами, как бы осуществляя свою месть, месть тем, кто считал случившееся просто стечением обстоятельств: месть ей, её маме, её бывшему, врачу. Кормил мечтами о том, как бы Он организовал их смерть. Теперь мечты были о том, как бы Он их всех съел. Съел до последнего кусочка. Он не мог проверить — но у него было стойкое ощущение, что эти мечты даже вызывают сильное слюноотделение. Результат не заставил себя ждать: росток начал развиваться быстрее, а Он наполнялся непонятной ему энергией. Он показывал ростку образы, нарисованные красным, продуманные до мелочей, и смаковал каждую сцену.
И росток вырос, Бог обрел силу, Бог наделил Его силой, Он и стал Богом. Семь лет. Вы хоть раз ели человека? Он — нет. Ему казалось, что в первый раз всё идет не так, абсолютно не так, как Он задумал, абсолютно не это Он обсуждал с ростком. Планомерно и методично, всё должно было быть планомерно и методично — но в реальности это произошло спонтанно и вразрез с Его планом.
Их обнаружили на следующий день, когда привезли продукты в хоспис — и, скорее всего, это зрелище навсегда изменило всех, кто стал Его свидетелем: Овощи спокойно лежали в своих палатах, ожидая прикормки, а вокруг были разбросаны человеческие останки, обглоданные кости, в клочья разорванная одежда персонала и кровь, много, много крови вокруг.
Паника, суета, непонимание царили в тот день в хосписе. Они постоянно прибывали, они бегали, они ограждали, они кричали — и никто не обращал внимание на то, что одна из кроватей была пуста. А тем временем бывший владелец опустевшей кровати сидел в заснеженном поле, ловил кожей солнечные лучи, разглядывал падающие снежинки и размышлял.
6. Дорога
Страшно. Ему было страшно. Но страшно не за них, а за себя — даже не из-за того, что Он может очень быстро потерять обретенную свободу, а от того, что Он увидел в зеркале холла: истощенного старика с запавшими безжизненными глазами. Как так могло произойти, что за семь лет прошла вся Его жизнь? Как так случилось, что Его жизнь прошла? А сколько осталось? А успеет ли? Успеет ли добиться цели? Успеет ли Он сделать то, о чем очень, очень давно просил общего Бога?
Он шел долго, прячась, шел там, где не ходят люди, но цель не становилась ближе. Как успеть всё задуманное — крутилось в Его голове — когда это требует так много времени, которого у него нет? Не сможет. Решение пришло: сложным, долгим путем, но все же пришло: человек — это сосуд, такой же сосуд, каким раньше был Он. А значит, можно поместить в сосуд частицу себя — и тогда Он уже не будет жить в одном теле, в теле старика. Надо пробовать. А пробовать означало выйти к людям.
Он встретил ее на рассвете, на обочине проселочной дороги. Вернее, даже не встретил, а обнаружил. Она сидела на старой покрышке и тихо плакала. По ее внешнему виду можно было предположить, что это проститутка, избитая проститутка, у которой не оправдались вчерашние планы и всё пошло наперекосяк. Но её история была ему безразлична, как и Она сама; ему нужно было попробовать.
— Она оглянулась: за ней стоял человек, облаченный в грязную больничную пижаму, несмотря на середину декабря.
—Привет.
Он переживал, сможет ли Он вообще говорить спустя все эти годы. Но всё получилось: Его голос не только зазвучал: Он зазвучал невозмутимо, даже успокаивающе.
Она засмеялась. В ответ Она засмеялась; видно было, что губы её кровоточат, но это её не сильно-то волновало. Это был истерический смех. А причиной был он: что может быть абсурднее ее нынешнего состояния — наверное, только измученный старик в грязной и рваной пижаме на обочине проселочной дороги в декабре.
—Как ты? — спросила она, отсмеявшись, и Он почувствовал, что она сразу призналав в нем своего.
—Я странно, но привыкаю.
Что Он мог ещё ответить.
—К чему же? — Она улыбалась
—К тому, каково быть Богом, — спокойно произнес он.
Её смех прекратился, только когда Он прикоснулся к её руке. Ему не требовалось разрешения на вмешательство. Он ощутил в сосуде то, что раньше было душой: это был остаток её — истерзанной горем, болью и злобой. Остаток совсем крошечный, но, тем не менее, Он ощущал силу, с которой это подобие души держалось за свое хранилище. Ему пришлось постараться, для того чтобы изгнать остаток души из ее сосуда, и после того, как ему это удалось, заполнил Его частицей себя.
Когда Он уходил от неё, на её лице не было даже намека на улыбку. А где-то ближе к закату Он внезапно испытал сильное наслаждение и такой же сильный прилив сил. Он понимал природу этих ощущений: Его утренняя знакомая нашла своих ночных обидчиков и сейчас их доедала.
7. Возвращение
Начало весны. Город, город прежнего Его. На него никто не обращал внимания: люди давно вообще перестали обращать внимание друг на друга, а тем более — на таких, как он. Заросший, истощенный, облаченный в отрепье. Он поневоле вспомнил, что в своей прежней жизни смотрел сквозь людей, которые выглядели так как Он сейчас.
Найти Ее в этом городе спустя столько лет не составило для него проблемы: Он просто пришел к дому — дому, который некогда был их общим — в ожидании чуда. Чуда, что Она осталась здесь жить. И чудо произошло.
Утром Он увидел Её, выходящую с двумя красивыми малышами из подъезда, где они раньше жили вместе. Вместе. Раньше. Для него эти слова уже ничего не значили.
Попасть в подъезд было немного сложно, но все же ему это удалось. Стоя на пожарной лестнице, Он ждал ее возвращения.
… на этот раз всё прошло так, как Он планировал. Когда-то ему хотелось, чтобы Она долго мучалась, испытывала невероятную боль — сейчас же это не имело для него никакого значения: Он просто поглощал свою еду. Мучить пищу нет никакого смысла: Он наслаждался процессом насыщения, правда, все же стараясь немного растянуть удовольствие. Сидя перед ней, Он медленно пережевывал плоть ее ног. Наслаждение. Наслаждение, к которому Он так долго шел.
Должен ли человек быть счастливым? Несомненно. Может ли Он испытывать состояние счастья от поглощения себе подобных? Не уверен. Но Бог — наверняка может. И сейчас Бог был счастлив.
Он случайно кинул взгляд на семейную фотографию, где были изображены счастливые родители с двумя очаровательными малышами, и задумался. Возможно, даже замечтался. А когда Он вышел из состояния забытья, то понял, что растянуть удовольствие уже не получится: сосуд был разбит, и души в нем давно уже не было: Она была мертва — Она стала только грудой мяса и костей — той грудой, которой когда-то, разговаривая с матерью, Она назвала Его.
На улицу Он вышел уже в образе Бога — и тогда все Его заметили. Всеобщее внимание обратилось на Него: невозможно было не почувствовать ужас, который Он излучал, ужас, который сковывал и мог обратить в бегство любого. Он просто бесцельно куда-то шел, но на Его пути больше не встречалось людей: навстречу попадались лишь сосуды и мясо.
Можно ли остановить Бога? Вряд ли. Борьба с ним похожа напопытку смять бетонную стену хрупкими человеческими пальцами. В какой-то момент ему стало мало, и тогда Он даровал возможность Его сосудам передавать этот дар другим истерзанным клочкам душ. Он ввел только одно ограничение: только взрослые.
… но в Его мире взрослеют очень рано.
Сосуды были Им, а Он — ими. Он наслаждался, когда они съели ее мать, врачей и обслугу клиники, всех, кто был в клубе, где всё произошло, всех в городе, в котором всё произошло. Через несколько месяцев ученые почему-то назовут это эпидемией. Эпидемией смертельной, эпидемией, от которой не существует ни лечения, ни спасения. Эпидемией, которая вскоре поглотит весь мир.
8. Вот и всё
Было время, когда Он ощущал миллионы смертей, испытывая при этом миллионы наслаждений одновременно — но это время заканчивалось. В мире становилось всё меньше мяса и всё меньше сосудов.
Бывает так: вы играете в игру, придумывая для нее свои собственные правила; но когда игра подходит к концу, приходит осознание, что вы всё-таки всё делали неправильно. То же произошло и с Ним. Его никто так и не остановил. А Он этого подсознательно ждал, даже был уверен в этом. Ведь если существуют души, которые Он изгонял из сосудов, то где-то есть и они — общие Боги, которые спасут мир от него. Но никто так и не пришел, общие Боги не явились. И когда умолкли последние крики пожираемых, остался только один Бог с миллионом сосудов. А еще — дети. Дети, которых Он воспитает.
Вероятно, всё могло бы быть по-другому, если бы с ним изначально были добрее. Вероятно. Но теперь — это уже не важно.
Вот и всё.
© 2018 Михаил Павлович. Все права защищены
____
Цитата
И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя
Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего»
____
1. Рождение
Сложно сказать наверняка, как должно происходить рождение Бога, но точно не так. Как явление само Его появление на свет в качестве Бога было абсолютно неочевидно. Дело даже не в том, что Его нынешнее существование было неочевидным для других, а скорее в том (и это никому не придет в голову), что приподнятый указательный палец руки с зассаной простыни может быть ознаменованием его рождения.
Как бы то ни было, сегодня Он стал Богом прежде всего для себя. Он стал Богом палаты Овощей. Богом, у которого были конкретные намерения относительно своего будущего.
2. Она
Примерно семь лет назад — да-да, примерно лет семь, когда Он видел Ее в последний раз. Ему тогда показалось что был ноябрь — но это уже не важно. Она зашла в палату, и Он практически почувствовал, что сегодня Она выглядела необыкновенно хорошо.
Его мозг мог бы придумать миллион причин, с которыми это могло быть связано — но не стал этого делать. Вместо этого мозг напомнил, что теперь Она для него значит. И тут же легкий восторг сменился обрывками воспоминаний, пришла невыносимая злоба и невыносимая боль. Цветок. Точно цветок, нарисованный дермом — Его ум быстро подобрал сравнение, и всё сразу встало на свои места.
Она, как всегда, даже не подошла к нему, не сказала ни слова, не задержала на нем взгляд, так что со стороны могло бы показаться, что в палате Она одна. Просто прошла через всю палату к окну, просто открыла свою сумочку, просто достала из нее телефон. Всё это Он видел тускло, размыто; периферическое зрение не позволяло всё хорошо рассмотреть. Но Он знал, что всё происходит именно так. Набор номера, непродолжительное ожидание, и вот на той стороне на звонок отреагировали.
— Мам, я только что снова говорила с Его доктором. Прогноз тот же.Он навсегда останется Овощем.
Молчание.
— Не знаю, доктор сам не понимает, почему Он до сих пор жив. Сказал, что внутренние органы давно должны были отказать, но почему-то этого не происходит.
Молчание.
— От чего Его отключить, мам? Он не подсоединен к аппарату искусственного поддержания жизни, мам, ну ты вообще о чем.
Молчание.
— Мам, мне весь мир не мил, когда я про него вспоминаю. Конечно, я осознаю, что Он теперь просто груда мяса и костей, но мне всё равно неприятно с этим жить.
Молчание.
— Мам, ты можешь мне просто помочь? Можешь? Можешь что-нибудь придумать? Я уже так устала от этого.
Молчание.
— Ладно. Целую. Наберу вечером из дома.
Телефон в сумочку, поворот, удаляющийся стук каблуков. Жалости от того, что Он не успел ее четко рассмотреть, когда Она уходила, не было: вернется еще. Но Она больше не возвращалась.
— Примерно так же три, а может, четыре месяца назад Овощ узнал, что Она сделала аборт. Она так же разгуливала по Его палате, общаясь по телефону с мамой, так же была в палате одна, так же существовала в другой с ним реальности.
— Да, мама, все прошло хорошо. Да ты права, я же еще молода.
Молчание.
— Нет-нет, доктор сказал, что у меня еще будут дети.
— Нет, даже времени не потеряла, сделала прямо у него в больнице.
Молчание.
— Он?
— Доктор сказал, что все без изменений.
— Целую. Наберу завтра.
Он просто не мог себе представить такой расклад или не хотел — уже не важно. Наверное, именно так Овощ и должен узнавать, что у него больше нет ребенка, наверное, это была, наверное, это был… наверное, наверное, слишком много «наверное». В нем кипела злоба и боль. Только ночью Он смог немного успокоиться, и тогда-то мозг подсказал Ему одно из решений – поговорить с общим Богом. С тем общим Богом, с которым разговаривают все, с тем, который, говорят, может действительно помочь.
И Овощ с Ним заговорил. Он начал кротко и боязливо: поскольку это было Его первая беседа с Ним, ему казалось, что именно такая манера разговора с общим Богом была самой верной. Он просил: «Господи, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, уничтожь эту суку, уничтожь, уничтожь ее как можно болезненнее». Овощ в красках представлял способы ее уничтожения, самые желанные для Него. Всё больше времени уходило на беззвучные разговоры, на яркие образы – но с ней всё было в порядке. Где-то два-три раза в месяц Она приходила к нему в полном здравии… вернее, не так: Она заходила в палату во время визитов к Его лечащему врачу, чтобы узнать положение дел у Овоща. Приходила, видимо, с надеждой услышать, что с ним всё плохо и скоро всё закончится.
Прошло примерно два месяца. Что-то определенно шло не так. Тогда Он начал общаться с общим Богом по-другому: сначала чуть смелей, на равных, потом более настойчиво, дерзко, оспаривая те аргументы, которые, возможно, приводил ему общий Бог, заходясь вбезмолвном крике. Но с ней так ничего не происходило. Не срабатывало. И тогдадо Него дошло: общий Бог — это добро; а то, что Он просит, явно не вписывается в это понятие. Так что с самого начала нечего было связывать свои планы с общим Богом.
Тупик. Опять бессилие, опять злоба, опять боль. Как? Должен же быть какой-то способ? Помощи от общего Бога ждать нечего, но что-то же должно помочь! Время! Через некоторое время мозг подкинул ему еще одну идею, которая показалась настолько очевидно, что Он удивился, как она раньше не пришла ему в голову.
3. Там далеко
Её Мама помогла. У него появлялась мысль, что это, скорее всего, нормальное поведение матери: сделать жизнь своего ребёнка легче. Но вот что ему абсолютно не нравилось, так это то, что инструментом этого процесса стал он. Но о Его предпочтениях никто не думал.
Если вы примерно представляете, где находится сердце мира, то наверняка вы задумывались, что где-то должна быть и жопа мира.
И Мама всё разузнала, Мама выяснила и Мама проверила: жопа мира действительно существует, и — что немаловажно! — в ней есть муниципальный хоспис для Овощей. Очень далеко от дочери, очень далеко от людей. А что, очень хороший вариант для них: с глаз долой — из сердца вон.
Когда Его перевозили, Он практически в первый раз за пол года увидел солнце и даже почувствовал на себе Его тепло. А еще Он видел небо и падающие снежинки — недолго, но видел. Недолго — это маленький миг между тем моментом, как носилки с ним вынесли из дверей клиники и тем, как их погрузили в машину.
Всю двухдневную дорогу до хосписа Он смаковал это воспоминание. А когда они прибыли на место, уже не было ни солнца, ни неба, ни снежинок: была ночь, были тусклые лампы, были обшарпанные потолки.
4. Они
Конечно, Он знал, что Его нельзя назвать симпатичным — и даже понимал, что это еще мягко сказано. Тот, кто говорил при нем, что презентабельная внешность не имеет никакого значения, сразу становился в Его глазах лжецом. Сам же Он всегда превозносил красоту — красота решает многое: этому Его научило детство. Детство, проведенное в наблюдениях, как из детского дома забирают в семьи именно симпатичных детей. Симпатичных, не его.
Эх, детство, детство. Он часто вспоминал, как ему всего в нем нехватало, буквально всего. А еще Он хорошо помнил, как внезапно это детство для него кончилось. Это случилось, когда ему исполнилось шесть: ему сказали, что теперь вырос, а значит, должен заниматься работой, как все взрослые. И тогда кухня, уборка, наказания, унижения стали непросто периодическим явлением в Его жизни: они стали нормой. Для человека из нормальной семьи такая норма может выглядеть страшно — но Он просто не знал, что может быть по-другому.
Маленький, толстенький, страшненький — Он знал в свои шесть, что всё не на Его стороне, что весь мир против него. И хотя Он прощал этому миру многое, единственное, что Он не мог простить — это отсутствие в себе силы. Не только той силы, которая заключается в мышцах, но в первую очередь той, с помощью которой можно управлять людьми, заставлять их делать то, что ему хочется.
Драка — всегда не драка, а избиение. Отношение взрослых — не сострадание, а постоянное унижение. Но Он всё анализировал, вырабатывая свою систему жизненных ценностей и принципов. И когда Он в первый раз поднял камень на обидчика- камень, который когда-то сделал из обезьяны человека — камень помог: мальчик старше Его года на три упал, превратившись в того жалкого ребенка, который жил в нем. Вывод пришел сам собой: дело не в силе, а в том, как Она приложена.
С этими выводами Он взрослел. В детдоме Он стал серым кардиналом: манипулировал, направлял, управлял. Свои первые капиталы Он сколотил еще там, сколотил наживой и обманом. Деньги Он как раз считал той силой, которую не дал ему мир. Больше денег — больше силы.
Человек? Человек как личность для него не значил ровным счетом ничего. Никогда Он не пытался понять, что было нужно кому-то рядом с ним. Человек просто выполнял то, что требовал Он, а если не справлялся, Он заменял Его другим, а этого выбрасывал – попросту «съедал». Человеку, который вырос с таким жизненным опытом, сложно объяснить, что мир при желании может выглядеть иначе.
Встретились они на закрытой вечеринке. Он заметил Ее сразу. Невозможно было не заметить такую красоту. Два завода (не самых маленьких), порт, две элитные квартиры в центре города, яхта — все это сегодня подошло к ней знакомиться. И у этого всего было довольно низенькая и неказистая фигурка, животик, страшненькое лицо с неприглядной бородкой, залысины — и харизма. О, харизма была.
Он был сильно удивлен, но роман у них начался практически сразу. Он возил её везде, куда только мог. Ему казалось, что им вместе очень хорошо: Он отпустил свои детские страхи и впустил её в своё сердце. Официально свои отношения они оформили очень быстро; Он сделал всё, чтобы угодить ей: острова, сто двадцать гостей — всё, как хотела она. Он смотрел на это и был безумно рад — как же Он был тогда рад!
Спустя несколько месяцев Она сказала, что у них будет ребенок. Он всегда очень хотел ребёнка, очень. Он знал, что ребёнок получит над Ним безграничную власть, а Он будет Его безгранично баловать. Они втроём, только они втроём. И хотя Он хотел преемника, больше это не имело для него значения. Он станет отцом, и ребёнок будет знать, какое место Он занимает в Его жизни.
Он захотел отметить эту новость вдвоем. Столик в лучшем ресторане, лучшие места и только они.
— Боль, невыносимая, не проходящая головная боль. Иногда мозг просто отключался — а когда запускался, какие-то несвязанные обрывки воспоминаний полностью заполняли голову шумом. Связно мыслить не получалось: сознание то приходило, то уходило. Он не понимал, что с ним происходит.
В первые дни в Его палате постоянно что-то происходило, постоянно кто-то приходил и уходил, постоянно кто-то обсуждал произошедшее и что-то выяснял. Когда Он был в сознании, Его мозг фиксировал обрывки информации, собирая всё в логическую цепочку.
Понимание пришло со временем и сразу. Понимание того, что тело Его больше не слушалось, и понимание, что все-таки с ним произошло.
Банально, как же всё это было банально и нелепо: Её бывший, пьяный Её бывший, не оценивший мои силы, лежит на полу с разбитым лицом. Её бывший, бьющий меня по голове бутылкой, когда я повернулся к ней. Друг Её бывшего — директор ресторана, я лежу в его кабинете, но никто не вызывает «скорую», потому что все боятся полиции. Но я очень долго не прихожу в себя, и тогда они наконец-то решаются обратиться за помощью. Машина едет целый час и в результате привозит не в то отделение — другая «скорая», и еще много, много потерянного времени.
Мозг узнал еще кое-что новое для себя: что в результате удара по голове кровь распределяется по поверхности головного мозга и проникает между мозговыми оболочками, образуя кровоподтеки. Кровоподтеки, которые — если вовремя не принять меры — могут привести к инсульту, а инсульт, в свою очередь — к коме.
Голова была переполнена болью и вопросами, многими вопросами: почему Она так поступила с ним? Почему не сразу, почему тянула? Я в коме? Разве кома — это когда так? Почему я всех слышу и вижу? Почему не могу управлять телом? А когда, когда смогу? Почему? За что?
5. Становление
В Там далеко Он уже давно привык к смраду в палате, к отношению ненавидящего Овощей персонала, к собственному бессилию и бессмысленности своего существования. Там далеко стало Его домом. В Там далеко Его мозг уже давно научился справляться со своей же болью и работал хорошо. Но всё это было не нужно этому миру: кому нужен мозг овоща из палаты овощей. И это равнодушие было взаимным: мир тоже перестал Его интересовать. Тот мир, который был ему небезразличен, уже не существовал. Уже не было радостных воспоминаний, восторгов и переживаний: Он приказал мозгу стереть их, и мозг послушался, оставив совсем немного чувств к этому миру: злобу и гнев.
Идея, которую когда-то давно подкинул ему мозг, превратилась в семя. Он нежно и заботливо взращивал его внутри себя, кормил своей злобой и укутывал в своё бессилие. И семя взошло, рождая собственного Бога — Бога, закупоренного в обездвиженном сосуде.
Однажды к ним приехали стажеры из института. Группа остановилась напротив Его кровати, лечащий врач что-то коротко им сказал и направился дальше. Но один из будущих молодых врачей остановился около Овоща и спросил, не допускает ли лечащий врач мысли, что у пациента, возможно, Синдром запертого человека? Иначе как можно объяснить то, что глаза больного, хотя и недвижимы, но открыты? Неплохо было бы — продолжал молодой человек — изучить пациента с помощью постоянного обследования на МРТ и с помощью чего-то там еще.
Надежда родилась, надежда расправила крылья. Что это? Он в первый раз слышал о таком диагнозе. А вдруг сейчас решится Его судьба? Вдруг людей в таком состоянии можно вернуть к жизни?… но надежда рухнула еще быстрее, чем успела взлететь: ведущий врач дал понять, что считает бессмысленным проводить дорогостоящее исследование. Случай неинтересный, а грантов на такие мероприятия не так много. И группа перешла к следующей кровати.
Он думал, что Его уже ничего не сможет удивить. Но эта ситуация Его поразила, и поразила не ощущением нового разочарования и бессилия: к этому Он привык. Удивило то, что после произошедшего Он почувствовал странную жажду, до этой поры ему незнакомую. Ему захотелось мяса, свежего сырого мяса.
Эта жажда начала Его менять. Раньше Он только и делал, что кормил росток Бога мечтами, как бы осуществляя свою месть, месть тем, кто считал случившееся просто стечением обстоятельств: месть ей, её маме, её бывшему, врачу. Кормил мечтами о том, как бы Он организовал их смерть. Теперь мечты были о том, как бы Он их всех съел. Съел до последнего кусочка. Он не мог проверить — но у него было стойкое ощущение, что эти мечты даже вызывают сильное слюноотделение. Результат не заставил себя ждать: росток начал развиваться быстрее, а Он наполнялся непонятной ему энергией. Он показывал ростку образы, нарисованные красным, продуманные до мелочей, и смаковал каждую сцену.
И росток вырос, Бог обрел силу, Бог наделил Его силой, Он и стал Богом. Семь лет. Вы хоть раз ели человека? Он — нет. Ему казалось, что в первый раз всё идет не так, абсолютно не так, как Он задумал, абсолютно не это Он обсуждал с ростком. Планомерно и методично, всё должно было быть планомерно и методично — но в реальности это произошло спонтанно и вразрез с Его планом.
Их обнаружили на следующий день, когда привезли продукты в хоспис — и, скорее всего, это зрелище навсегда изменило всех, кто стал Его свидетелем: Овощи спокойно лежали в своих палатах, ожидая прикормки, а вокруг были разбросаны человеческие останки, обглоданные кости, в клочья разорванная одежда персонала и кровь, много, много крови вокруг.
Паника, суета, непонимание царили в тот день в хосписе. Они постоянно прибывали, они бегали, они ограждали, они кричали — и никто не обращал внимание на то, что одна из кроватей была пуста. А тем временем бывший владелец опустевшей кровати сидел в заснеженном поле, ловил кожей солнечные лучи, разглядывал падающие снежинки и размышлял.
6. Дорога
Страшно. Ему было страшно. Но страшно не за них, а за себя — даже не из-за того, что Он может очень быстро потерять обретенную свободу, а от того, что Он увидел в зеркале холла: истощенного старика с запавшими безжизненными глазами. Как так могло произойти, что за семь лет прошла вся Его жизнь? Как так случилось, что Его жизнь прошла? А сколько осталось? А успеет ли? Успеет ли добиться цели? Успеет ли Он сделать то, о чем очень, очень давно просил общего Бога?
Он шел долго, прячась, шел там, где не ходят люди, но цель не становилась ближе. Как успеть всё задуманное — крутилось в Его голове — когда это требует так много времени, которого у него нет? Не сможет. Решение пришло: сложным, долгим путем, но все же пришло: человек — это сосуд, такой же сосуд, каким раньше был Он. А значит, можно поместить в сосуд частицу себя — и тогда Он уже не будет жить в одном теле, в теле старика. Надо пробовать. А пробовать означало выйти к людям.
Он встретил ее на рассвете, на обочине проселочной дороги. Вернее, даже не встретил, а обнаружил. Она сидела на старой покрышке и тихо плакала. По ее внешнему виду можно было предположить, что это проститутка, избитая проститутка, у которой не оправдались вчерашние планы и всё пошло наперекосяк. Но её история была ему безразлична, как и Она сама; ему нужно было попробовать.
— Она оглянулась: за ней стоял человек, облаченный в грязную больничную пижаму, несмотря на середину декабря.
—Привет.
Он переживал, сможет ли Он вообще говорить спустя все эти годы. Но всё получилось: Его голос не только зазвучал: Он зазвучал невозмутимо, даже успокаивающе.
Она засмеялась. В ответ Она засмеялась; видно было, что губы её кровоточат, но это её не сильно-то волновало. Это был истерический смех. А причиной был он: что может быть абсурднее ее нынешнего состояния — наверное, только измученный старик в грязной и рваной пижаме на обочине проселочной дороги в декабре.
—Как ты? — спросила она, отсмеявшись, и Он почувствовал, что она сразу призналав в нем своего.
—Я странно, но привыкаю.
Что Он мог ещё ответить.
—К чему же? — Она улыбалась
—К тому, каково быть Богом, — спокойно произнес он.
Её смех прекратился, только когда Он прикоснулся к её руке. Ему не требовалось разрешения на вмешательство. Он ощутил в сосуде то, что раньше было душой: это был остаток её — истерзанной горем, болью и злобой. Остаток совсем крошечный, но, тем не менее, Он ощущал силу, с которой это подобие души держалось за свое хранилище. Ему пришлось постараться, для того чтобы изгнать остаток души из ее сосуда, и после того, как ему это удалось, заполнил Его частицей себя.
Когда Он уходил от неё, на её лице не было даже намека на улыбку. А где-то ближе к закату Он внезапно испытал сильное наслаждение и такой же сильный прилив сил. Он понимал природу этих ощущений: Его утренняя знакомая нашла своих ночных обидчиков и сейчас их доедала.
7. Возвращение
Начало весны. Город, город прежнего Его. На него никто не обращал внимания: люди давно вообще перестали обращать внимание друг на друга, а тем более — на таких, как он. Заросший, истощенный, облаченный в отрепье. Он поневоле вспомнил, что в своей прежней жизни смотрел сквозь людей, которые выглядели так как Он сейчас.
Найти Ее в этом городе спустя столько лет не составило для него проблемы: Он просто пришел к дому — дому, который некогда был их общим — в ожидании чуда. Чуда, что Она осталась здесь жить. И чудо произошло.
Утром Он увидел Её, выходящую с двумя красивыми малышами из подъезда, где они раньше жили вместе. Вместе. Раньше. Для него эти слова уже ничего не значили.
Попасть в подъезд было немного сложно, но все же ему это удалось. Стоя на пожарной лестнице, Он ждал ее возвращения.
… на этот раз всё прошло так, как Он планировал. Когда-то ему хотелось, чтобы Она долго мучалась, испытывала невероятную боль — сейчас же это не имело для него никакого значения: Он просто поглощал свою еду. Мучить пищу нет никакого смысла: Он наслаждался процессом насыщения, правда, все же стараясь немного растянуть удовольствие. Сидя перед ней, Он медленно пережевывал плоть ее ног. Наслаждение. Наслаждение, к которому Он так долго шел.
Должен ли человек быть счастливым? Несомненно. Может ли Он испытывать состояние счастья от поглощения себе подобных? Не уверен. Но Бог — наверняка может. И сейчас Бог был счастлив.
Он случайно кинул взгляд на семейную фотографию, где были изображены счастливые родители с двумя очаровательными малышами, и задумался. Возможно, даже замечтался. А когда Он вышел из состояния забытья, то понял, что растянуть удовольствие уже не получится: сосуд был разбит, и души в нем давно уже не было: Она была мертва — Она стала только грудой мяса и костей — той грудой, которой когда-то, разговаривая с матерью, Она назвала Его.
На улицу Он вышел уже в образе Бога — и тогда все Его заметили. Всеобщее внимание обратилось на Него: невозможно было не почувствовать ужас, который Он излучал, ужас, который сковывал и мог обратить в бегство любого. Он просто бесцельно куда-то шел, но на Его пути больше не встречалось людей: навстречу попадались лишь сосуды и мясо.
Можно ли остановить Бога? Вряд ли. Борьба с ним похожа напопытку смять бетонную стену хрупкими человеческими пальцами. В какой-то момент ему стало мало, и тогда Он даровал возможность Его сосудам передавать этот дар другим истерзанным клочкам душ. Он ввел только одно ограничение: только взрослые.
… но в Его мире взрослеют очень рано.
Сосуды были Им, а Он — ими. Он наслаждался, когда они съели ее мать, врачей и обслугу клиники, всех, кто был в клубе, где всё произошло, всех в городе, в котором всё произошло. Через несколько месяцев ученые почему-то назовут это эпидемией. Эпидемией смертельной, эпидемией, от которой не существует ни лечения, ни спасения. Эпидемией, которая вскоре поглотит весь мир.
8. Вот и всё
Было время, когда Он ощущал миллионы смертей, испытывая при этом миллионы наслаждений одновременно — но это время заканчивалось. В мире становилось всё меньше мяса и всё меньше сосудов.
Бывает так: вы играете в игру, придумывая для нее свои собственные правила; но когда игра подходит к концу, приходит осознание, что вы всё-таки всё делали неправильно. То же произошло и с Ним. Его никто так и не остановил. А Он этого подсознательно ждал, даже был уверен в этом. Ведь если существуют души, которые Он изгонял из сосудов, то где-то есть и они — общие Боги, которые спасут мир от него. Но никто так и не пришел, общие Боги не явились. И когда умолкли последние крики пожираемых, остался только один Бог с миллионом сосудов. А еще — дети. Дети, которых Он воспитает.
Вероятно, всё могло бы быть по-другому, если бы с ним изначально были добрее. Вероятно. Но теперь — это уже не важно.
Вот и всё.
© 2018 Михаил Павлович. Все права защищены
Рецензии и комментарии 0