ОДНУ МИНУТОЧКУ

О Д Н У М И Н У Т О Ч К У
сцены из современной жизни
светлой памяти профессора В. А. Дохамова
Действие происходит в Москве, в районе Преображенской площади, в 20-х числах декабря, в течение одного дня.
Кругом относительно «нового» кирпичного дома – сплошные заборы новостроек.
Действующие лица:
Надежда Георгиевна Прохорова, старуха 78 лет, выжившая из ума, подвижное лицо с признаками былой пронзительной красоты; в очках, стрижка «каре»
Полина Викторовна Прохорова, её дочь, 45 лет, моложавая, экстравагантная; занимается организацией небольших корпоративных вечеринок и детских утренников
Павел Сергеевич Малыгин, 39 лет, гражданский муж Марины Викторовны; компьютерщик, человек добросовестный, но без размаха
Марина Андреевна Селиванова, подруга Марины Викторовны, 32 года, подмосковная фефёла, могла бы быть красивой, если бы не была ханжой, мать трёхмесячной девочки; в течение 2,5-х последних лет присматривает за Надеждой Георгиевной – это её работа
Алексей Александрович Нефёдов, 36 лет, сердечный друг Селивановой, отец её ребёнка; слабый человек, всё ищет место своё в жизни; образован обрывочно, заражён антисемитизмом и вообще склонен к предрассудкам и истерии
Анатолий Денисович Фролов, 42 года, доцент института Культуры, преподавал на курсе Селивановой сенситометрию; псевдоинтеллектуал, возможно, даже талантлив, но мещанин в душе, любимое словечко – «денежки», четыре года назад был сильно влюблён в Марину Андреевну, значительно ниже её ростом
Евгения Юрьевна Осипова, 33 года, подруга Селивановой; пышная красавица, мать двоих детей — второклассников
Руслан Абрамович Верлоков, 32 года, её муж, коренной москвич; человек мелочный и пустой; менеджер по оптовым продажам в солидной фирме; пишет стихи и прозу и размещает всё это в интернете (в фильме участвует заочно)
Борис Иванович Большеротов, 36 лет, друг Нефёдова, малопрактикующий лор-врач, преподаёт в медицинской академии, часто выезжает на международные конференции; любит подчиняться пожилым грудастым дамам; неудачник, пьяница
Арина Алексеевна Селиванова, 3 мес., дочь Марины Андреевны
Андрей, Славик, стареющие оболтусы, лет по 25-27, друзья Нефёдова
Любовь Смирнова, девушка Славика, 18 лет, притягательная, фигура старомодная, неспортивная, кругленький животик, глаза с паволокой
Валентин Леонидович Кудеяров, 56 лет, слесарь-сантехник шестого разряда; одинокий сосед Селивановой по лестничной клетке, хозяин трёхкомнатной квартиры и отец своей дочери; единственный добрый, деликатный и душевный человек во всей компании, нежен к Марине Андреевне; сидел (весь в наколках)
Кǎлина Валентиновна Кудеярова, 26 лет, дочь В. Л. Кудеярова; дама озорная, весёлая и довольная всем в жизни. Именно о такой женщине всю жизнь мечтал Б. И. Большеротов
Клуб: дети, родители, директор детского спортивного клуба «Огонёк», уборщица, завклубом
Супермаркет: кассир, киоскёр, парень подозрительного вида, два охранника, уборщица
Двор: семейная пара, погонщица лошади, три инвалида, два выходца с Кавказа, девочки и мальчики, группа рабочих, древняя старушка с собачкой, молодёжь, дворовые футболисты, прохожие
Остальные: диктор телевидения

Эпиграф:
Всё, что кажется дурным, только радует сердце.
Л. Н. Толстой, «И во тьме свет светит»

Своя воля страшней неволи.
Пословица

Сцена первая
Из ЗТМ.
ГОЛОС ЗАВКЛУБА: — А вы что здесь делаете? Начали, начали, начали… В зал все. Все в зал…

В рекреационный зал детской спортивной школы влетают шалившие до этого в коридоре дети и, как ни в чём не бывало, занимают свои места, продолжая шуметь.
Родители шипят на них. Дети – либо не реагируют, либо отмахиваются.
Борис Иванович Большеротов, в образе Деда Мороза важно ходит по залу и ищет, к какому столбу, так, чтобы не видели зрители, пришпилен текст новогодней «Ёлки».
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Да, дети, да… И вот он… И вот он набрался смелости и вышел из леса… Тут… /Находит нужный текст./ Уф… Шёл он, шёл – и тут видит…
В раздевалке курит Полина Викторовна и костюме снегурочки, Славик и Андрей рассматривают фотографии родных и близких. Показывают какую-то фотографию Полине Викторовне. Та кивает головой, у неё звонит сотовый телефон.
Полина Викторовна автоматически начинает искать что-то глазами на подоконнике, отвечает на звонок.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Алло, да я! Да… Я сколько раз говорила уже…
На сцену из глубины коридора выносится в костюме странного лесного существа Алексей Александрович Нефёдов.
Алексей Александрович (ОРЁТ, ЗАТЕМ, НЕРВНО ПРИЧИТАЯ, ПОЁТ, ВРЕМЕНАМИ ДАВАЯ ПЕТУХА): — А-а-а, ребятушки… Вот вы где!
Вот вы где попрятались!
А-а-а… А вот и я, вот и я, ваша милая,
Нежная ваша ки-ки-мо-ро-ч-ка!
…Я ходила, уж ходила-та я, горькая,
По лесам-та я ходила… По овражинам…
По полям-та я ходила, по заснежинам…
Ох, намёрзлась, намёрзлась-та, ребятушки,
У-у-ух, замёрзла, продрогла, горемычная…
Ох, и скучно ж мне, как скучно мне, соколики!
Молодые ребятки да девчоночки!
Ох, устала, устала-та я, бедная!
Свои ноженьки в кровь истоптала я!
Но скажу вам я, скажу, ребята милые,
Под секретом скажу, под тайной страшною,
Что слыхала, слыхала я за верное,
Когда лесом шла сюда, широким полем я.
Все вороны галдят да птицы малые,
Что подарки раздают здесь всем и каждому.
Громко соколы кричат, да с ними орлики,
Что здесь слáстей да всласть можно испробовать?
Где ж тот самый заветный мой подарочек?
Где мешочек-та мой да полный сладостей?
Вот хожу-та я, хожу везде: ищу его!
Не найду никак любимый мой подарочек!
Где лежит он? Так скажите мне, ребятушки!
Уж не съел ли кто заветные конфетушки,
Не попрятал ли лихой заезжий молодец?
Подскажите – пособите злому горюшку…
Завклубом отчитывает уборщицу в коридоре. Та оправдывается и в сердцах стучит об пол пустым ведром и шваброй. Завклубом заставляет её поднять инструменты труда и отправляет исполнять прямые обязанности.
Мимо них пролетают девочки в самодельных пачках – они спешат в актовый зал на выступление.
Завклубом бредёт в другую сторону, задумчиво чеша за ухом карандашом.
Сцена вторая
Марина Андреевна (она в стареньком домашнем халате на голое тело и резиновой с цветочками шапочке для душа) кормит грудью Арину.
Марина Андреевна укладывает девочку в кроватку.
Сцена третья
Андрей и Славик сидят на детской банкетке в раздевалке, из которой устроена гримёрка для артистов, и продолжают рассматривать фотографии из толстой пачки, тихо переговариваются.
Полина Викторовна Прохорова стоит, прислонившись к косяку входной двери, курит и говорит по сотовому телефону.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Четыре пары нужно… Так… Да… Это что — полная комплектация, что ли? Грим, костюмы… понятно… Как обычно, в общем: он синий – она белая… Или – как лучше? Так… Да? Редкий цвет… Выйдет дороже… Текст стандартный? Конечно, все прилично знают… От зубов уже… Так… Двадцать восьмого – три, двадцать девятого – четыре… Погоди, записать возьму чем… /Славику./ Слав, ручку дай… Скорей…

Славик суетится, Андрей суёт ручку Полине Викторовне.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Спасиб… (В трубку.) Чего – не поняла… А… Так… Так… Так… /Что-то записывает./ Что, что, повторите, не поняла? А… Так бы и говорили… В сумме… Сейчас прикину…
Полина Викторовна делает паузу, опустив руку с трубкой и прикрыв её ладонью другой руки. Она кашляет с надрывом в сторону.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Славику.) У нас чего есть?
СЛАВИК (Вскидывая голову.): — М-м-м?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Ну, коньяк, Боже ты мой…
СЛАВИК (Возвращаясь к фотографиям.): — А то… Есть…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Идиот. (В трубку.) Где-то двадцать за всё получается. Плюс костюмы отдельно… А как вы хотели, не пойму? Уже давно уже всё поднялось. Откуда? Прейскурант?
Полина Викторовна машет рукой Славику, чтобы достал банку с коньяком с подоконника. Тот неохотно встаёт и тащит обычную поллитровку с подоконника. Протягивает Полине Викторовне, но та уже увлечена разговором. Так что Славик опять же возвращается к Андрею, фотографиям, но теперь они отхлёбывают коньячок понемногу.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (демонстративно качает головой.) Милая, это не актуально – каждый день всё меняется… В стране инфляция – Вы про кризис слышали? Так вот…– цены – и вообще… А то, что Вы хотите, это вообще обычно по двойной ставке идёт… Так, вы извините, мне сейчас некогда – вы с суммой тогда в течение дня определитесь, и позвоните мне. Будем из ваших возможностей исходить. Только что-то мне подсказывает, что меньше не получится… Что? В интернете видели всё за двенадцать тысяч? Да, пожалуйста. Обращайтесь тогда к ним сразу. Они вам наобещают сначала — и то и это за эту сумму… а потом накрутят так… Только ахните, да поздно будет. Что сделать могут? Материал, например, зажмут и… Хм, приём известный. Нет, у нас всё чисто, договор можем заключить… Вы меня что – не слышите, что ли? Да… трубка садится, а вообще, договорились уже, по-моему… Чего – ещё что-то? Да? Ну, может быть… увидим… Всё, пока что…
Полина Викторовна отнимает коньяк у ребят, пьёт и закусывает конфетами из детского шоколадного набора.
Влетает завклубом. Строго смотрит – не взяли ли чего из коробки, предназначенной для раздачи детям и стоящей отдельно в углу, видит, что не взяли почему-то и тут же успокаивается.
ЗАВКЛУБОМ: — Так, Полина Ви… Викторовна? Да, вы ёлку-то брать будете?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Не знаю ещё… А что – надо?
ЗАВКЛУБОМ: — Возьмите. Хорошая ёлка. А то — всё равно ж, выкидывать.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА (рассматривает ёлку издалека, но оценивающе): — Да она какая-то большая…
ЗАВКЛУБОМ: — Вряд ли. Это только кажется так. Со стороны.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Да? Вообще, со стороны-то виднее.
ЗАВКЛУБОМ: — (Отрицательно качает головой, рассматривая что-то у себя под ногами.) Это не правда. Вот если бы вы были бы зверем… либо птицей, вы бы так не думали.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Ой, да возьмём, возьмём, чего ж вы уж так волнуетесь?
ЗАВКЛУБОМ: — (Вскидывает голову и мутно уставляет взгляд куда-то сквозь Полину Викторовну.) При чём здесь? Я просто решаю производственные вопросы – вот и всё… И всё.
Завклубом слегка кивает в ответ и исчезает. Полина Викторовна набирает другой номер.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Сама себе.) Вот болван. Сбил меня с толку. Так… (В телефон.) Алло, Марин, ты? Да. Ну, мало ли… Да, да, заканчиваем уже: будем часа через полтора-два, наверное… Не раньше… Ты там пока что это — деньги смотрела? Ну, те, да? Деньги, деньги, говорят тебе… Ты чего там – оглохла, что ли? Де-нь-ги! Нету? Странно… Где же они могут быть ещё? В шкафу у матери моей смотрела? Угу… Что-то ума не приложу… Да, а в прихожей? Да? Нет? Так, ладно… Надо думать… Ты думай пока… Мать спроси – может, вспомнит, дура старая. Да куда там, понятно… Ладно… Как она, кстати, ничего? Ага… Уколы делали сегодня? Нет ещё?!!! А-а-а, делали всё-тки… Я не расслышала просто. А мы тебе тут подарочек приготовили. Чего? Да не бойся ты. Нормальный. Более чем… В хозяйстве пригодится.
Полина Викторовна гасит окурок о стену, поправляет кокошник, выглядывает через приоткрытую дверь.
Сцена четвёртая
Из-за спин родителей виден самодеятельный спектакль.
Идёт детский новогодний утренник. Дети сидят в одном углу, родители – по диагонали.
Артисты — Борис Иванович Большеротов, Алексей Александрович Нефёдов, Любочка – свободно перемещаются по залу, так как сцены нет.
Дед Мороз (Борис Иванович Большеротов) важно расхаживает на одном месте – как раз напротив приклеенного на столбе сценария и то и дело посматривает туда.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Все вместе: Сне-гу-ро-чка, Сне-гу-ро-чка, где ты?

Полина Викторовна застыла в дверях и бессмысленно уставила взор на шапку Деда Мороза. Она продолжает разговор как будто не слышит криков из зала.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Многозначительно.) Придём – приведём твоего… Чего ты волнуешься-то так?
На Полину Викторовну в дверях натыкается уборщица. В руках у уборщицы – огромный пакет для мусора, веник и пустое ведро. Она грубо и равнодушно спрашивает.
УБОРЩИЦА: — Мусор есть?
Полина Викторовна с неприязнью заглядывает в ведро.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Может и есть, не знаю наверное… (В телефон.) Ну, давай, покедова…
Полина Викторовна разворачивается на месте, не давая прохода уборщице, зло бросает телефон на банкетку.
Полина Викторовна, расправив плечи, выходит в зал.
Сцена пятая
В квартире Прохоровой Надежды Георгиевны темновато – первый этаж. Недорогой евроремонт, решётки на окнах.
Слышно как в ванной комнате набирается вода в ванную.
Безумная – такая же, как и хозяйка – многоцветная кошка влезает с улицы в приоткрытую форточку на кухне.
Марина Андреевна, голая, в шапочке для душа, с полотенцем и халатом в руках плетётся по коридору в душ (халат и полотенце прикрывают живот). В руках у неё сотовый телефон.
Проходя мимо комнаты Надежды Георгиевны, Марина Андреевна с отвращением заглядывает в растворённую дверь и видит, как Надежда Георгиевна спит на кровати, в одежде и поверх одеяла, свесив на сторону, как ребёнок, руки и ноги.
Марина Андреевна машинально морщится и прикрывает плотно дверь.
В коридоре Марина Андреевна видит кошку, подхватывает её под мышку и заглядывает в кухню, чтобы закрыть форточку. Она прикрывается полотенцем и направляется к окну.
Сцена шестая
Кудеяров в рабочей одежде сантехника, с сумкой наперевес и с пустой авоськой в руке стоит недалеко от окна и рассматривает что-то, лежащее у него на ладони.
Марина Андреевна бросает кошку, прикрывает тело спереди полностью полотенцем, потом для верности прячется за занавеску и, вытянув шею, кричит Кудеярову.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Валентин Леонидович! Валентин Леонидович – подойдите, пожалуйста, чего скажу.
Кудеяров улыбается в ответ, прячет то, что он рассматривал до сих пор, в карман, и подходит к окну.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Валентин Леонидович! Валентин Леонидович! Вы слышите меня? Вы, случайно, не в магазин?
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Могу. Надо чего?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Морщится.) Валентин Леонидович, я же с вами серьёзно разговариваю!
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — И я серьёзно, Мариночка. Я только серьёзно с вами…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Нет, вы – нет. Наоборот — вечно шутки шутите какие-то! Мне памперсы нужны! Срочно.
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Вам?
Валентин Леонидович замечает, что Марина Андреевна собирается захлопнуть окно и, быстро выхватив из сумки, вставляет в проём разводной ключ.
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Ну, ну… Не надо. Что, как обычно? Или выросли уже?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Как обычно, только на размер больше возьмите.
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Хорошо, хорошо… (Заминается.) Мариночка, э-э-э… Только это… свободных у меня сейчас нету что-то… денег… На пятнадцать суток задержаны, что ли… Вы это… Вы такое чего-нибудь дайте тогда…
Валентин Леонидович неожиданно замечает в глубине двора группу рабочих, идущих, скорее всего, на обеденный перерыв.
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Или – знаете что – подождите, сейчас — я у ребят перехвачу…
Валентин Леонидович собирается бежать уже, когда Марина Андреевна нетерпеливо останавливает его.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Перестаньте. Не надо! Деньги есть. Сейчас принесу. Подождите, отвернитесь только!
Марина Андреевна уходит и возвращается с кошельком.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Вот. (Протягивает деньги через окно.) Валентин Леонидович, я вам, кстати, за тот раз должна… Так – хватит?
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — (Кивает, не смотря.) Конечно. О чём это вы? (Спохватывается и пересчитывает деньги.) Разве что – много…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Нет, нет. Много – не может быть. Всё. Принесёте тогда, ладно?
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Конечно. Ещё чего, может, надо?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Чего ж? (Упавшим голосом.) Да нет, не надо… ничего…
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Ну, нет… Так это… Я так спросил, на удачу. Ну, пошёл, что ли?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да, спасибо. На окно положите тогда, ладно?
ВАЛЕНТИН ЛЕОНИДОВИЧ: — Конечно, конечно…
Валентин Леонидович вытаскивает ключ и оконного проёма и медленно уходит, по дороге убирая ключ в сумку.
Марина Андреевна вздыхает и отходит от окна. Она уже не отнимает полотенца от груди и обращается к телефону.
Марина Андреевна находит нужный номер и набирает его выходит в коридор.
Сцена седьмая
Марина Андреевна приоткрывает дверь в ванную комнату и смотрит туда. При этом она слушает телефонные звонки в трубке. Наконец, она дозванивается.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да… Жень, Же-ня… алло… Ты где была – я звонила, звонила… И по городскому тоже… А-а-а… Дома… Да уж без меня как-нибудь… Обойдутся, я думаю. Да… Как чего – представляешь, мне Полина звонила тут… Знаешь уже? Ну, как чего? Чего у нас тут происходит? Да… Счас, погоди, в ванную залезу, а то холодно…
Сцена восьмая
Марина Андреевна выключает воду и погружается в пенистую ванную.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да, представляешь? Вторую неделю… Ищем, ищем – никак пока… Да, кто ж ещё? Георгиевна… Откуда? Прогрессирует, прямо на глазах. Совсем ничего не понимает уже. Скоро забудет, как её зовут-то, не то что… Встала небось ночью и перепрятала… Теперь ищи вот целыми днями… Ищем… А ей-то чего? Она… А-а-а… Полина? Злится, чего… Вообще, знаешь, я думаю, она, наверное, думает, что это я… Чего-чего? Деньги эти оприходовала как-нибудь и на мать на её сумасшедшую сваливаю. Понимаешь? Ну, а я-то при чём тут, скажи мне? Я ж ей сколько раз говорила, — забери ты деньги эти от греха… ради… Да кому… Кто ж меня послушает когда? Вот, вот, теперь – ищем… Делать-то нечего. Ну, может ей-то как раз и нечего… С её мамашей. А мне-то каково? Тут с ребёнком не знаешь, как управиться… Ладно… Может, сегодня придут — найдём что-нибудь. Прямо не знаю! Слушай… Дело одно есть… В общем, Алексей тут звонил недавно, ну да, на днях… Да какая разница? Говорят же тебе – недавно… Говорит, видеть хочет… Ну, кого, меня, Арину, наверное…

Марина Андреевна вытягивает из-под воды ногу и внимательно рассматривает её.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да почему? Пусть посмотрит… Они все сегодня, часа в три — в начале четвёртого все припрутся. И он с ними. Они как раз в это время заканчивают. Ну, в магазин заскочат по дороге… Чего? А, вспомнила… Я вот чего звоню-то: помнишь, у тебя свитер – такой… синий, да, ну, тот вот, свободный такой… Я его хотела попросить на вечер, на сегодня только… Он фигуру хорошо… это… оформляет… Ладно? Ага… Ты заходи тогда пораньше – ну посидишь, а потом, если надо чего будет, домой пойдёшь. Ладно? Угу. Тогда жду…
Марина Андреевна кладёт телефон на край раковины и прячет замёрзшую руку в тёплую воду.
Сцена девятая
В детском спортивном зале, одна стена которого зазеркалена, а вдоль других располагаются спортивные снаряды, подходит к концу детский спектакль.
В центре зала к стулу мишурой привязано странное существо – вероятно, по детской пьесе отрицательный персонаж — Нефёдов.
Рядом топчется Дед Мороз. Он пытается разобрать текст заключительной сцены, прилепленный скотчем к столбу как раз напротив того места, где он прохаживается.
В диком костюме зайчика среди детей скачет плотненькая Любочка Смирнова.
Дети сидят с подарками в руках и живо реагируют на происходящее. Слышен детский шёпот: «Трансвестит, наверно»…
Полина Викторовна пробираясь через три ряда родителей откашливается, делает улыбочку и цепляется за руку Деда Мороза.
Прохорова слащаво и грубо обращается к детям: зовёт их принять участие в общем хороводе вокруг ёлки – она не то поёт, не то декламирует стихотворение.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: —
Здесь я, здесь, детки…
Кхх… Кхх… (Декламирует.)
Детский смех, веселье, звонкий бубнов звон,
И аккордов песен шумный перезвон, — Нам всегда помогут ветер, снег и град
Побороть и крикнуть: Дед Мороз, виват!
/Меняет ритм и мелодию, продолжает./
Де-душ-ка Мо-роз к нам при-шёл!
Но-во-год-ний праздник к нам при-вёл!
И теперь весёлый, дружный хоровод
Ёлку новогоднюю нам зажжёт!

Уборщица гасит свет, ярко мигает ёлочная гирлянда.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Ну, что, детишки! Простим кикиморочку?
ДЕТИ: — (Хором.) Простим!
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Она ведь оказалась добрая.
ДЕТИ: — Да!
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Только несчастная и одинокая! А теперь вы её полюбили, подружитесь с нею покрепче – и она навсегда останется хорошею и доброю, правда, дети?
ДЕТИ: — Да! Правда!
БОРИС ИВАНОВИЧ: — А теперь, детишки, – пора и танцевать! Ну-ка, кто из вас хочет танцевать со мною?
Из зала выскакивает мальчик (восточной внешности), который давно уже порывался выскочить. Он бьёт себя в грудь обеими руками.
МАЛЬЧИК: — Я. Я хочу.
Борис Иванович болезненно морщится и отправляет мальчика танцевать с великодушно прощённым детьми Нефёдовым.
Все дети оставляют подарки на банкетках и бегут танцевать.
Пока все прыгают и скачут, Павел Сергеевич Малыгин одновременно фотографирует, снимает на видеокамеру, которая стоит на штативе, и при этом умудряется переключать музыкальные номера – что-то из творчества Грига, АББЫ, в общем, заезженное донельзя.
К нему подходит девочка и, указав на чью-то кучку подарков, спрашивает.
ДЕВОЧКА: — Это чьи?
Не дожидаясь ответа, она утаскивает из кучки понравившуюся ей игрушку.
Малыгин даже не замечает, что произошло, так он занят.
Сцена десятая
Музыка затихает. Родители разбирают детей, говорят спасибо артистам, те в ответ кланяются.
ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА: — Ты не знаешь, завтра у них будет?
ВТОРАЯ ДЕВОЧКА: — Не-а. Не знаю.
ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА: — Если будет, я ещё приду.
Пока некоторые дети фотографируются с Дедом Морозом, уборщица начинает прибираться.
Нефёдов и Прохорова подтягиваются к раздевалке. Вокруг Полины Викторовны носится вторая девочка.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Обращаясь к родителям.) Так, чей это ребёнок? Заберите ребёнка немедленно. Чего он тут бегает?
Павел Малыгин, с трудом освободившись от трудов праведных, со всей аппаратурой в руках, стремительно опережает Нефёдова и Полину Викторовну на пороге раздевалки и влетает туда на едином дыхании.
Сцена одиннадцатая
Павел Сергеевич направляется к банке с коньяком.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Ой, запарился весь. Осталось там что-нибудь…
Павел Сергеевич с наслаждением и вкусом пьёт коньяк, потом смотрит на просвет и щёлкает по банке.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — (Смеясь, Любочке.) Такой – лучше всего…
Любочка нарочито хмура, она спешно переодевается.
Борис Иванович сидит на банкетке, сняв носок, и застенчиво рассматривает его.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Любастик, ты это куда это?
Люба Смирнова смело, без ужимок и излишнего стеснения обнажается при всех – так она уверена в своей привлекательности.
ЛЮБОЧКА: — Куда надо… (Полине.) Сколько время? (Не дожидаясь ответа, обращается к Андрею.) Блин, Дрюн, я ж говорила тебе поехать надо – столик же уйдёт… Я на полвторого заказала. Сколько сейчас туда ехать?
Андрей ухмыляется, рассматривая пухлую пачку фотографий.
АНДРЕЙ: — Да ты чо, сто раз ещё успеем. Полчаса они ж подождут…
ЛЮБОЧКА: — Какой? Пятнадцать минут не хочешь?
АНДРЕЙ: — Не хочу. Да что ты паришься, и так успеваем же, нормально… Одевайся давай лучше…
Борис Иванович заметно расклеивается.
Андрей передаёт Борису Ивановичу довольно старую и треснутую фотографию.
АНДРЕЙ: — Вот, смотрите. Это – моя мамка такая была.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — (Внимательно смотрит.) Красавица.
АНДРЕЙ: — А вот она с отцом вместе…
Борис Иванович, собравшись с силами, тоскливо воодушевляется.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — А что, может нам вместе всем поехать? Это где это находится?
В раздевалку влетает взмыленный Алексей Александрович. Он всё ещё в чёрном плохо обтягивающем фигуру платье и розовых чулках подлетает к зеркалу, разматывая на ходу мишуру, из-под которой показывается раскрасневшаяся шея.
Алексей Александрович пристально смотрится в зеркало и трёт шею.
Пока все терпятся, Павел Сергеевич методично собирает вещи: костюмы и реквизит.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — У кого салфетки мокрые есть?
Полина Викторовна отвечает Борису Ивановичу за Любочку.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Борису Ивановичу.) На Савёловской… (Алексею.) Есть. На подоконнике. Возьми…
Алексей Александрович растерянно осматривается.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — (Любочке.) А как называется? (Андрею, про фотографии.) Хорошие. Спасибо.
Борис Иванович кладёт фотографии на банкетку, осматривается, берёт с подоконника салфетки и подходит к Алексею Александровичу.
Любочка отхлёбывает коньяку. Она обращается к Андрею и Славику.
ЛЮБОЧКА: — Ну, что? Идёте, что ли?
Алексей Александрович трёт шею салфеткой. Борис Иванович достаёт ещё одну из пачки.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — На. Возьми.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — (Придирчиво смотрит на себя в зеркало.) Что-то у меня с лицом не то.
Борис Иванович внимательно всматривается в яркий грим на лице Алексея Александровича. Потом уголком салфетки подтирает уголки слишком нарочито очерченных губ.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Во!
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — О! Что ж ты раньше не сказал!
Любочка собирается уходить в сопровождении Славика и Андрея. Ребята быстро подбирают с банкетки фотографии, собираются.
На пороге Любочка резко разворачивается.
ЛЮБОЧКА: — Называется просто – «Сивый мерин». Хотите – попозже подъезжайте…
Любочка уходит в сопровождении Славика и Андрея.
Неловкое молчание.
Полина Викторовна отхлёбывает коньяк и курит, Борис Иванович возвращается на банкетку и принимается за рассматривание носка.
Алексей Александрович отправляется в уборную.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Ну, чего раскисли. Пошли уже, что ли?
БОРИС ИВАНОВИЧ: — (Вздыхает.) Зачем? Некуда нам идти. У меня даже денег нету… Поль, сколько нам денег дали?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Штуку…
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Это на всех?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Хм…
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Так мало?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Мало… А ты чего хотел? Мы ж как любители здесь… Подвизались тоже… А я вас сразу предупреждала – нечего с коммунальщиками связываться, денег от них никогда толком не будет… Вот если б это у Авилова или у Машки моей было – тогда б «да», о каких-то деньгах можно было бы разговаривать. А так – что? Хорошо хоть это дали. Могли бы вообще… Да. Подарки ещё…
БОРИС ИВАНОВИЧ: — О, ё-п-те ж… Поль, извини, но ты затянешь всегда… Без тебя уже всё известно…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Лениво, безнадёжно вспылила.) Так? Известно? Ну, тогда сами бы и договаривались… А я вообще не знаю, чего это я на старости лет с вами, идиотами, связалась. Мне-то на черта этот субботник нужен? Я, между прочим, профессионал. Эту вашу самодеятельность паршивую – и без вас ненавижу! Работаешь как дура – как между двух огней…
Разговор прерывает Павел Сергеевич, который собрал уже всё. Он отбирает банку с остатками коньяка у Полины Викторовны.
Возвращается Алексей Александрович, только что сменивший платье на свою привычную одежду. В руках у него платье, чулки и мишура.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Ну, это лирика всё, что делать-то будем? Сидеть где – сейчас дорого… Самое лучшее, по-моему, – в «Перекрёсток» и к Надежде Георгиевне рвануть. И по дороге и Маринке веселее и близко. Ёлку отвезём как раз. Самый дешёвый вариант. И вообще – зайти обещали…
Все кивают головами и начинают быстро собираться.
Только Борис Иванович по-прежнему тянет резину и медленно надевает носок, да Алексей Александрович как-то теряется.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — Я что-то не знаю, может, я не пойду, наверное… Это… что-то энергии нет совсем. Настроение – тоже… плохое. Что-то — устал, наверное. Первый раз всё-таки – такой расход нервной энергии…
Полина Викторовна осаживает его.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Так. Соберись, тряпка… Ёлку упаковал?
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — Зачем?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Как зачем? Маринке, ей приятно будет… Всё-таки Новый Год скоро… Скотч остался? Замотай покрепче и ничего, довезём как-нибудь…
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — Я не поеду…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Чего это? Поедешь как миленький… (Борису Ивановичу.) Так. А ты что сидишь – отдельное приглашение нужно? Тоже мне – Дед Мороз, расселся… Собирайся, собирайся, давай. Всех вас в рай как на аркане тащить надо…
БОРИС ИВАНОВИЧ: — А ты не тащи, Поль…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Кто-то договорится у меня сейчас…
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — (Почти ласково.) Ладно. Пошли, пошли уже…
Все выходят, возбуждённо обсуждая спектакль, и гасят свет за собой, который тут же включает уборщица, вошедшая через другую дверь.
Она первым делом интересуется – что там осталось на подоконнике.
Сцена двенадцатая
В квартире Прохоровой, в комнате Марины Андреевны, где стоит занавешенная детская кроватка и где спущены шторы, перед зеркалом вертится Марина Андреевна Селиванова. На ней тёмно-синий свободный свитер, из-под которого видны уголки белой рубашки и джинсы – после родов они не сходятся на животе. Марина боится, что это будет чересчур заметно.
Рядом на кресле за откидным куцым столиком в свободной позе сидит Евгения Юрьевна Осипова, женщина редкой красоты, стройности и редкой же задёрганности и безразличия к жизни. Женя лениво роется в интернет-страничках: то забредёт на сайт мужа, то на сайт знакомств. Одновременно с этим она успокаивает Марину.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (Торжественно.)
Нашла вот. «Мысли» называется.
«…Если бы я решил снимать фильм, то он мог бы называться «Враги». Тогда сюжет его был бы о врагах нашей Родины, о войне.
…Или бы он назывался «Встреча», тогда в нём говорилось бы о нежданной встрече между людьми. И эта встреча сыграла бы в их жизни большую роль. А непредвиденность стала бы основным поворотным пунктом сюжета.
…В этом вся соль.
…Встреча – хорошее слово. Мне нравится это слово.
…Есть ещё хорошие слова – карниз, или, к примеру, – продукт.
…Возможно, одним из этих слов я назвал бы свой второй фильм…»
«Старость»
«…Один пожилой мужчина забыл о себе и так прожил несколько лет.
…Потом он вспомнил и прожил ещё несколько лет.
…Потом он забыл всё – и мир, и себя. Так продолжалось несколько минут.
…Потом он умер.
…Всё.»
Вот идиот-то!
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Встрепенулась, но не заинтересованно.) Кто идиот?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да муж мой. Это его писанина. Ничего пишет, правда? Ой, надо же, тут и стихи есть. Никогда бы не подумала! (Декламирует, сильно сбиваясь и ошибаясь в ударениях.) Слушай!
«Весна и Осень»,
поэма
«…В лесах, объятых сна дождём, недугом
Солнца, выходками ветра, в обнимку,
Насвистывая что-то еле, влюблённые
Спешат совокупится и насладиться
Соловьиной трелью.
…Но то – весною. Осенью
Не то. Совсем другое осенью
Веселье. Да и веселье – вроде, то же.
Только пенье совсем не то,
Что раньше, той весною. И листва…
Она мешает. Окружает
Ноги. Движениями волнообразными
Расходятся дороги. И
Пахнет. Пахнет осенью сырой».
Так, или такое есть:
«Память»
«…Моргнул сквозняк. Всплакнули ивы.
Жаб заглушает соловей.
И холостяк в слепой обиде
Застыл в раздумьях у дверей.
…Тотчас пришла на память мята –
Так пахли волосы её…
Так мятой памятью утраты
Жиреют… Спать пора давно…»
Блин, гламурненько!
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Нервно.) Жень, погоди, хватит, а? Не до гламура сейчас… Посмотри, лучше, торчит, кажется?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (Обидевшись, закрывает страничку мужа, чуть погодя, лезет на сайт знакомств.) Нет, не торчит. Нормально всё… Что за охота дёргаться всегда?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Отмахивается.) А-а-а… Надоело… И деньги в голове вертятся – прям как эти…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Опавшие листья…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Угу…
Марина Андреевна задумывается перед зеркалом.
Продолжительное молчание.
Евгения Юрьевна ищет интересных мужчин на сайте.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А какие деньги? А, эти! Не нашлись ещё, что ли?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Сейчас! Они найдутся, жди… Разве что после моей смерти…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Ой, Марин! Какой смерти? Тебе замуж пора…Выходила бы ты давно уже замуж… за кого-нибудь, нормального…
Марина Андреевна отмахивается, как от зубной боли.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ай, отстань… Где ты их нормальных-то видела?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (Читает в интернете.) Карлсон – армянин… Да, смешно. (Открывает страничку знакомств.) Да вот полный сайт… И ещё один знаю, хороший… (Показывает Марине на экран компьютера.) Смотри…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Хмуро смотрит.) Ничего… А ты что – переписываешься тут, что ли? (Возвращается к зеркалу.)
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Я? Ну да, а что?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ничего…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да так – просто. Чтобы не скучно было…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да? А муж знает?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да он иногда вместо меня пишет… Прикалывается. Ой, у него так клёво получается: я – бедная половозрелая овечка, обделённая… но уже таю от любви к тебе, мой ненаглядный рыцарь…
Марина Андреевна недоверчиво и с завистью смотрит на Евгению Юрьевну. Потом отворачивается и продолжает изучать своё отражение в зеркале.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Жень, вот когда ты родила, ты насколько больше весить стала?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Я? Ну, на килограммов двенадцать-тринадцать… Сейчас не помню уже… (Опять указывает на экран.) Или вот – смотри какой красавчик…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Тц… Да…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Потом, у меня ж двойня была всё-таки… Это тоже надо иметь ввиду.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Что?
Марина Андреевна носком ноги выдвигает из-под кровати напольные весы и встаёт на них. При этом она смотрит то на показания весов, то на своё отражение в зеркале.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Глухая тетеря! Вот, так, бизнесмен, хозяйство своё, полторы сотни голов…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Очень рассеянно.) Каких голов?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Хряки у него… Ну, эти – свиньи, кабаны кладенные, кажется…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да? Интересно, как он их разводит…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да какая разница? А-а-а, жаль… Он из Болгарии. Они такие русофобы! И жить у них тяжело…Патриархальные больно… Жаль.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Продолжает рассуждать про вес.) Причём здесь двойня – не двойня? У меня с одним-то ребёнком – десятку целую набрала. Не скину никак… Живот вот… Долго он сходит-то? Или ты не помнишь?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да у всех по-разному. Надо внутренний огонь» делать. По утрам. Занешь как? Покажу сейчас…
Евгения Юрьевна встаёт, вытягивается (тадасана), поднимает руки вверх и с сильным и громким выдохом наклоняется вперёд. Затем она начинает то втягивать, то расслаблять живот.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА (объясняет): — Надо тянуть ягодицы в лобок – вот как я это делаю. И кричать погромче. А может, он и ничего (останавливается и садится к компьютеру). Тем более, ты – женщина…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — При чём тут – женщина?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Ну, женщины легче меняют быт.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Говорят, да…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ну, а у тебя как было?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — У меня? Да я не знаю – я никогда быт не меняла…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да я не про это
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Ой, да я не знаю – я ж мужу не изменяю… А с этим (показывает на живот), ну, я ж тебе говорю: «внутренний огонь» и ещё специально занималась. В бассейн ходила сколько… Или вот так можно…
Евгения Юрьевна собирается показать как, но Марина отмахивается.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Сиди уж, я всё равно ничего не понимаю в этом, а на бассейн денег нет. У-у-у… Шестьдесят семь с половиной!
Марина Андреевна с досадой задвигает весы под кровать.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — В общем, я тебе выбрала тут несколько – на рабочем столе, скопировала в папочку.
Евгения Юрьевна ищет в интернете страничку мужа.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ой, я тебя умоляю… (Спохватывается и снижает тон.) Я потом посмотрю, а то я сейчас всё равно ничего не пойму.
Евгения Юрьевна хмыкает, выключает компьютер и поворачивается на крутящемся кресле к Марине Андреевне. Молчание.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (Со строгой усмешечкой.) А до сих пор – что, понимала, что ли? Ты что, до сих пор… ммм… на Лёшечку на своего рассчитываешь? Так, что ли, получается?
Марина Андреевна, резко прекращает все действия по утягиванию живота, поворачивается на пятках к Евгении Юрьевне.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да нет, вроде нет… (Пауза. Потом говорит трагическим голосом.) Вообще-то, я про него серьёзно-то никогда и не думала… (Спохватившись, переходит на довольно резкий тон.) Может, хватит уже в душу-то лезть? Людям помогать надо, а все только вмешиваются в их личную жизнь…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Хм… Нужна ты кому вмешиваться…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ой, к словам не цепляйся, пожалуйста, а? И так я сейчас ничего нормально уже не воспринимаю, голова болит, а тут ещё… (Пауза.) Вот пусть придёт, что ли, посмотрит – разберёмся тогда.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А что – он не видел до сих пор, что ли?
Марина Андреевна отвечает неохотно, её даже слегка бросило в краску. Чтобы вскрыть смущение, подходит к кроватке Арины и что-то поправляет там.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ну нет, почему же… Видел, один раз… Только испугался как-то. Боялся долго смотреть, понимаешь? Говорит – такая ответственность…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Хм, ответственность! Чего ж вы как маленькие тогда – не предохранялись?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Зачем, когда он сколько раз говорил, что любит, на ребёнке даже настаивал. Жень, мы же вместе собирались… жить… и всё такое…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Дура ты всё-таки… (Пауза.) Мало ли что они в запале наговорят-то… Ну, понравилась ему дочка-то?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Аринка-то? Понравилась, наверное, не знаю… Может жилет надеть сверху – лучше будет?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Не надо. Не будет… Жениться-то не предлагал?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Нет… Не успел как-то. Он, знаешь, спешил, да и вообще, кто так предложения делает? С бухты-барахты?
Евгения Юрьевна вспылила и принялась ходить по комнате, сложив на груди руки.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Не знаю, у меня всё это в голове не укладывается… Идиотизм какой-то… Это кто так, вообще, как он, по-твоему, делает, а?
Марина Андреевна садится в кресло, освободившееся от Евгении Юрьевны, она усмехается.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да все практически… Жень, извини меня, конечно, но, иногда мне кажется, ты жизни просто не видела…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Это я-то жизни не видела? Я? С двумя детьми и больной матерью? Да ещё…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Машет рукой.) Ну, это… Тебе вот с твоим Русланчиком как всегда повезло. Ты ж его, вроде, и не любила даже – а так… действовала спокойно, на холодную голову, вот и всё.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да, ты действительно, дура, как я посмотрю… Да злая ещё. Правильно Лёшка от тебя свинтил.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — А ты, я смотрю, добрая у нас! Я, например, считаю, что всё должно быть честно. Если человек должен чего, пусть он это и делает. Безо всех этих вывертов разных… Ты что, считаешь, что ты лучше моего Лёшки, что ли, – в моральном, я имею в виду, плане! Посмотрите на неё! Спихнула детей на шею к Галине Васильевне и сидит тут, жизни учит…
Евгения Юрьевна вспыхивает. Марина Андреевна возвращается к зеркалу.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да ладно. Вообще, это не твоё дело… Знаешь ли… ты б тоже…
Евгения Юрьевна удерживается от продолжения разговора. Она садится на диван и разглядывает – довольно-таки зло – Марину Андреевну.
Немного успокоившись, Евгения Юрьевна старается сделать вид, что ничего не бывало, и говорит, жестом указывая на то, как сидит свитер.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А тебе на днях никто не звонил?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Кто? Никто… Кудеяров этот. Надоел уже, звонит каждый день… А что, должен был позвонить кто-нибудь?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А я почём знаю.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Чего ж спрашиваешь тогда?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Так, просто… Может, кто из прежних знакомых?
МАРИНА АНДРЕЕВНА Да никто не звонил. (Горько.) Теперь мне мало кто звонит… А ты кого имеешь в виду-то?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Так, да в особенности никого… (Ещё раз обращает внимание на внешний вид Марины.) Я же говорила – всё нормально будет. Это ты у нас вечно дёргаешься.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да что ты, я давно уже не дёргаюсь. Знаешь, всё это так противно…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Чего тебе противно-то? Ничего не вижу… Или ты что сейчас, издеваешься надо мной, что ли? Подсознательно – как Моцарт над Сальери?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Почему это? Конечно… Если что напрямую жизненных принципов не касается — сразу так не видно…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Марин, причём здесь принципы? Я о простых вещах говорю.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — У тебя всегда всё просто.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А у тебя сложно. Марин, не обижайся, но это, должно быть, потому, что ты глупая.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Зато ты умная…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да, я умная. А ты вот обиделась, как всегда. Значит глупая.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да нет… Хм… Хотя любой на моём месте обидится. Всё время ведь то есть нечего, то ботинки худые… Даже не то что нечего, а просто… так… не хочется. Я вот всё думаю: чего это моя жизнь неинтересная такая стала? Да и вообще – наперекосяк всё как-то идёт? – Это, знаешь, нечего мне было соглашаться жить здесь. И никаких денег за это не надо. (Шёпотом.) Жень, я здесь скоро с этой сумасшедшей кердыкнусь и сама не замечу как… Я ведь тогда ещё, с самого начала знала, что тяжело будет, но чтобы такое… (Отрицательно качает головой.) Она только рот откроет – меня выворачивает всю.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А где она сейчас – спит, что ли?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Угу… Спит. Жень… Знаешь чего? Я, наверно, съеду отсюда… домой вернусь.
Евгении Юрьевне на коленки запрыгивает кошка.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Пришла, Русик? (Гладит кошку. Марине.) Вот, поглядите на неё! Опять она в прострацию в какую-то впала! Совсем уже рехнулась, мать. Здесь Москва всё-таки, а не область… Рядом всё. Я под боком… Общение какое никакое… И содержание есть… Может, со временем что получше устроиться, найдётся что… А что там у тебя? В Подольске в этом в вашем? Небось, все на улице такие вот, как она… (Кивает головой на стенку соседней комнаты.) И вообще, как ты раньше там жила, не понимаю? И далеко, не доедешь никогда до тебя…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Хм… Раньше? Молодая была раньше. Сильная. Лучше бы я и сейчас жила там…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Ой, не глупи. Всё ещё…
Раздаётся звонок в дверь. Евгения Юрьевна смотрит на часы.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Кто это – в квартиру звонят, кажется? Для наших рано вроде…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Если только – ты ничего… Насчёт переезда молчи пока, ладно? Жень, откроешь? Я тут пока что…
Евгения Юрьевна встаёт и идёт открывать.
Марина Андреевна делает последний осмотр костюма и говорит в вдогонку Евгении Юрьевне, а точнее — почти себе.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Может сосед… или кто ещё…
Сцена тринадцатая
Евгения Юрьевна открывает дверь.
В лицо ей аккуратненько тычется дохленький букетик.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Что за шутки? Потише тут своим веником размахивайте. Эй, кто это там…
Анатолий Денисович лукаво тушуется.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Судя по голосу – это я Вас, Женечка, задел. Здравствуйте, давно не виделись.
Евгения Юрьевна отступает, давая Анатолию Денисовичу дорогу.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — А-а-а… А вы-то сами кто будешь? Марин, тут к тебе… (Узнаёт.) Анатолий?
Анатолий Денисович заходит, печально качая головой, мол, сколько лет прошло, в подтверждение слов Евгении Юрьевны.
Марина Андреевна выходит в коридор, видит Толика и, как от сильного удара, замирает.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Что, не умер ещё?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Нет. Почему же я должен был умереть? Марина… Ты похорошела… Как это полнота красит женщин всё-таки… Э-эх…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Хм… Мог бы позвонить… Не татарин, кажется.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Нет, не мог… Вернее мог, но только ты б, Мариночка, меня тогда, пожалуй, не пустила бы.
Анатолий Денисович протягивает цветы и пакет из «Перекрёстка». Видно, что там лежат какие-то пирожные.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — На, тебе. Твои любимые.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Берлинские? Ой…
Марина Андреевна чуть не плача уходит в кухню.
Анатолий Денисович обстоятельно снимает ботинки.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Куда поставить?
Анатолий Денисович назидательно обращается к Евгении Юрьевне.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Женя, дорогая моя, ну нельзя же так гостей принимать, в самом деле.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (С сердцем.) Молчал бы лучше…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Решив, куда поставит обувь.) Поставлю сюда…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Да уж, я бы не так приняла. Это точно. (Тихо.) Я ж что тебе говорила – только позвонить и всё… А ты – кто так делает-то?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Спасибо за совет, Женечка. Но, знаешь, я уже в некотором роде большой… взрослый человек… Всё равно – поверь мне, было бы только хуже.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Хм… А адрес как узнал?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Ну, какая разница?
Евгения Юрьевна уходит вслед за Мариной Андреевной.
Анатолий Денисович, выискав женские тапочки поприличнее, с тяжёлым вздохом надевает их, подхватывает пакет с «Берлинскими пирожными», барсетку и цветы и тащится в кухню.
Сцена четырнадцатая
В супермаркете «Перекрёсток» у винно-водочного стеллажа о чём-то задумался Борис Иванович Большеротов.
Вдали в довольно приличной очереди к кассе стоит Павел Сергеевич Малыгин.
Алексей Александрович слоняется у выхода мимо витрины фотокиоска.
Полина Викторовна носится по магазину – ищет душистый перец и заодно высматривает Бориса Ивановича.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — А… Вот это ты где… Небось, свинтить собираешься? Не собирайся, Боря, не собирайся, у меня всё под контролем… Нéчего. Пойдёшь с нами.
БОРИС ИВАНОВИЧ: -Поль, как ты думаешь, нам что – «Блейк лейбл» взять, или вот… (Берёт бутылку дорого коньяка.) Тоже хороший напиток. А? Pro bono publico*, так сказать…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Что? Да, для публики, для публики, да… (Смотрит внимательно на Бориса Ивановича.) Борь, экий ты… всё-таки какой… Вот – возьмём вот эту. (Берёт бутылку нормальной водки – «На бруньках» или что-нибудь подобное.) Или даже две, чтоб потом не бегать.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Да мне чего идти-то? И так дел по горло. Да и вообще – мучаться не охота…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: -А мне охота, по-твоему? Да и какие у тебя дела-то? Так, бред один…
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Как это? У нас же селектор завтра. Мне, к примеру, доклад делать надо, полугодовой. О новом в методах профилактики СПИДа, и так далее… А там, Поль, ещё конь не валялся…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Да ладно. И так можно. Мне почему-то кажется, что больным от этого лучше не станет… За ночь ты эти методы всё равно ведь не придумаешь?
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Ну почему… Кое-какие намётки есть уже…
Полина и Борис идут медленно к кассе.
По дороге им попадается парень подозрительного вида, тот одной рукой держит бутылку с джином и якобы внимательно рассматривает этикетку, а другой незаметно подсовывает под пуховую куртку бутылку дорогого виски.
Ни Полина Викторовна, ни Борис Иванович не обращают на него особого внимания, так как в этот момент оба замечают, что им отчаянно машет Малыгин – чтобы поторапливались.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Да? Всё это абсурд, Боря. И вообще, соберись, тряпка. Вон, Пашка уже бесится, мы ж его одного бросили. Пойдём скорее.
Борис Иванович ускоряет движение, но на полдороги останавливается.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Почему?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Почти одновременно с Борисом Ивановичем.) Чего встал-то?
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Почему ты мне не веришь?
Мимо них, хмыкнув и коснувшись спины Полины Викторовны, от чего она инстинктивно поёжилась и опасливо взмахнула руками, прошёл расхлябанной походочкой парень подозрительного вида.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — А почему я должна тебе верить? Телефон доверия я, что ли… Да что такое?
БОРИС ИВАНОВИЧ: — (Звереет, но улыбается.) Ты что – правда, не понимаешь, что ли? Сейчас объясню.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — На говна пирога мне объяснения нужны твои, Боря. (Павлу Сергеевичу.) Паш, а Лёша-то где наш? (Борису Ивановичу.) Борь, смотрю я – вроде взрослый, нормальный человек, а туда же тоже…
Павел Сергеевич вплотную приблизился к кассе и выгружает товар из корзинки.
КАССИР: — Карточка есть?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — А что, нужна? Нет.
Кассир начала пробивать товар.
Полина Викторовна и Борис Иванович нагнали Павла Сергеевича. Полина Викторовна ищет глазами Алексея Александровича.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Паш, шибздик, говорю, где наш?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — (Абсолютно серьёзно.) Ушёл.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Как – ушёл? Я не пойму, ты что, шутишь, что ли?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Он сказал — надо ему, и ушёл. (Кассиру.) Сколько с нас?
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Кассиру.) Вот это ещё пробейте. (Павлу Сергеевичу, почти гневно.) Паш, ты что? Как это – ушёл? Я ж тебя просила не отпускать его нику…
Подходит Алексей Александрович.
Охранник №1 «Перекрёстка», который стоит рядом с кассами, пропускает мимо себя парня подозрительного вида и сигнализирует по рации охраннику №2, стоящему у выхода, что «клиент» на подходе.
Оба охранника «окружают» парня.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: — Ну, вы скоро?
Полина Викторовна долго смотрит на Павла Сергеевича, укладывающего продукты в пакеты.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Ты кетчуп взял?

Павел Сергеевич безмятежно кивает головой. Пока он на упаковочном столе, рядом с кассой укладывает продукты получше, все стоят вокруг, ничем ему не помогают, а мешают только другим покупателям.
В этот момент охранник №2 хватает за грудки парня, от чего бутылка выскакивает у того из-под куртки и, упав, бьётся вдребезги.
Какая-то женщина вскрикивает. Охранник №1 моментально и крепко обнимает парня сзади и, подозвав уборщицу, даёт ей «задание». Та кивает в ответ.
Охранники же, заломив парню за спину руку, тащат его на разборки. Уборщица тут же подметает осколки в совочек и направляется следом за ними, несколько торжественно вытянув руку с совочком вперёд.
Полина Викторовна решает продолжить прерванный разговор с Борисом Ивановичем.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (По поводу только что виденного.) Ужас-то какой.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Да. Напиток жалко. Сразу видно — хороший был.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Борь, это ладно… (Продолжает прежний разговор.) Ты что ж, впрямь младенец какой? Ты что, не понимаешь, что ли, что за счёт «селекторов» этих бабло отмывается? Или так, прикидываешься? Или Борь, может, они не делятся с тобой?
Борис Иванович смотрит на Полину Викторовну, вытаращив глаза.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Чего смотришь-то? От этого ж, я надеюсь, ничья жизнь не зависит напрямую? Я не ошибаюсь?
БОРИС ИВАНОВИЧ: — М.м.м… Ну, это – как сказать. Там тоже — передовые методы обсуждаются, технологии разные… новые…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Что, что, что? Тех-но-логии, говоришь? Да… Иди ты, Борь, в жопу, что ли. Начальству своему втирай про «технологии». А мне – не надо… Я жизнь-то видела, Слава Богу! Надо же! Сидят тётки, суки грудастые, за круглым столом, бигуди, ногти полукилометровые, всё как положено… О среднем ухе рассуждают, например. Да… Устроились — с ума сойти!
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Поль, чего ты?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Пошли.
Все медленно направляются к выходу.
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — (Продолжает разговор на ходу.) Да ничего. Обидно просто. Крутишься тут, горбатишься — круглосуточно практически, без передышки, а эти вот… Конечно, если считать хирургической операцией массаж яиц молоденьких мальчиков… или не совсем молоденьких – а так… типа тебя… можно сказать, что практика у них обширнейшая… И все, как одна, небось, жалуются – что им мало платят! Надо же – как в советское время, прям!
Борис Иванович, наконец, понимает, в чём собственно дело.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Да? Бл… Да нам же сдельно платят…
ПОЛИНА ВИКТОРОВНА: — Ой, Борь… Оставь меня в покое.
Все застопорились перед выходом у витрины фотокиоска.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Ребят, с вами только по магазинам ходить. Девки там заждались уже, наверное.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Какие девки? Это Надежда Георгиевна девка, что ли?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Ну почему же? Там Маринка, Женька, больше часа уже сидит, нас дожидаются.
Борис Иванович чуть вспыхивает и заметно оживляется.
БОРИС ИВАНОВИЧ: — Да? А что ж вы раньше не сказали? Вина надо побольше взять, она «Изабеллу» любит.
Павел Сергеевич поворачивается на месте с сумками.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ: — Ты ногами-то пореже стребежчи, дышать нечем. И так всё взяли.
Все наконец-то выходят из магазина.
Борис Иванович задерживается у фотокиоска и покупает какую-то рамочку для фотографий.
Через стеклянные двери видно, как Полина Викторовна и Павел Сергеевич по дороге на автостоянку о чём-то более чем оживлённо беседуют.
Алексей Александрович пытается отстать, но Полина Викторовна вовремя подзывает его. Вообще, Алексей Александрович всё время находится во вздрюченном состоянии: он одновременно очень взбудоражен после выступления и никак не может успокоиться, и страшно подавлен предстоящей встречей с Мариной Андреевной.
Все трое садятся в машину, из багажника которой торчит верхушка ёлки, обмотанная блестящей мишурой.
Борис Иванович, пряча в карман покупку, бежит за ними.
Сцена пятнадцатая
На кухне в квартире Надежды Георгиевны Прохоровой молчат Марина Андреевна, Евгения Юрьевна и Анатолий Денисович.
Марина Андреевна стоит и смотрит в окно – двое, семейная пара, роются в помойке.
Все принуждённо молчат. Одна кошка не скучает, а изучает появившиеся незнакомые запахи.
Анатолий Денисович сидит за столом, накрытым для Полины Викторовны и гостей. На столе пока что стоят только приборы, из еды – один хлеб и тот не нарезан пока что. На столе лежат цветы и пакет с печеньями. Анатолию Денисовичу неловко взять пирожное, поэтому он жрёт горбушку. Рядом стоит барсетка.
Евгения Юрьевна с отвращением смотрит на него – она стоит у плиты, скрестив руки на груди.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Марин, слыш, ты прости – я его… я номер твой телефонный дала ему, а он адрес как-то нашёл. Умудрился, а? Я прям не знаю! Даже не думала… Вообще-то, когда он звонил мне, я подумала, он одумался как-то. Вроде по голосу показалось – приличный, кажется, даже человек стал. А теперь смотрю – нет, остался как раньше.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ты? (Нервно оборачивается.) Вот никогда б такого не подумала… Ладно.
Марина Андреевна садится напротив Анатолия Денисовича и принимается перебирать вилки.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Чего припёрся-то? Надо чего – говори.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Заметно краснеет.) Да… ммм… что там… Марин, ты… сгущаешь краски… И вечно мы вот так вот – живём ни в чём не разобравшись. Не то, чтобы до конца, (невесело усмехнувшись,) куда там! А хотя бы так… до середины, хотя бы до выработки каких-то предварительных, самых общих понятий…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да? Может быть… Не важно… Чего, надо-то, спрашиваю.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Да ничего не надо. Я так просто – пришёл вот. Слышал, ты матерью стала. Решил поздравить…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ну, что – поздравил?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Э-эх… Есть в тебе, Марина, всё-таки провинциальное что-то…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (С болью стискивает зубы.) Может, и есть… Тебе-то что от этого? Я и так, знаешь, как уже настрадалась от этого? (Очень тихо.) А ты вообще-то – говнюк…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Услышал последнее слово, но делает вид, что не придал значения.) Извини… Получается, я говорю, всё время рискуя остаться в одиночестве.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Получается…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Я ведь ни в коем случае не собирался оскорбить тебя, Марина. Но, я смотрю, ты всё ещё держишь на меня что-то?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Тяжело вздыхает.) Ммм… И так?
Анатолий Денисович пристально смотрит на Марину Андреевну, губы его начинают подёргиваться, глаза расширяются.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — А может, может, когда я тогда узнал обо всём об этом… о нём… об этом Алёше… Заметь себе, ни разу вас не видел вместе, а только узнал, только представил себе – и сразу: сердечный срыв, реанимация – знаешь? Палата… Потом больница, одним словом, понимаешь? Да и денег не было совсем. Зачем бы я звонил тогда, а?
Евгения Юрьевна громко фыркает и меняет позу.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — На чтобы позвонить денег-то не было?
Анатолий Денисович делает вид, что не замечает издёвки и форсирует.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Женя, зачем ты передёргиваешь? Причём здесь это? Я сообщения присылал… неоднократно…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Не помню что-то.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — А ты вообще хоть что-то помнишь?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Ну, что-то помню.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Рецепты отчаяния? Да пойми, у тебя ж тогда другая жизнь была уже. Я боялся разрушить её… Ты бы обязательно сорвалась, ухаживать начала. Ну там, яблоки как всегда всякие… А что я мог? У меня ж тогда ни копейки не было ни на что… на всё не было, на жизнь… (Марине Андреевне.) Я просто не хотел… не имел права расстраивать тебя… Неужели это хоть не понятно?
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — А теперь? Хочешь?
Анатолий Денисович резко встаёт и, засунув руки в карманы, подходит к окну.
Семейная пара уже погрузила добычу на тележки и собралась в путь. Но супруги о чём-то заспорили и принялись мутузить друг друга почём зря. Супруга оказалась куда смелее в проведении военных действий, чем супруг.
Анатолий Денисович продолжил речь, рассматривая эту сценку.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — И теперь – не хочу. Марина, Марина… Эх… Ты ведь даже не подумала о… о моих чувствах… О том, что мне больно… Да… Как я хорошо тебя знаю…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (Не выдерживает.) А-а-а… Это ты тогда, значит, из-за Маринкиных чувств на Аньке Кирдяпиной женился?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Почему… Я, между прочим, Женя, если хочешь знать, по большой любви женился… Влечение сильное было – не смог совладать.
Марина Андреевна всё ниже опускает голову, постепенно наливается краской.
Евгения Юрьевна по-прежнему отвечает за неё.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Влечение? К Аньке к Кирдяпиной? К косоглазой к этой, вороне облезлой влечение? Да ладно… Болтай больше… Вот к квартире к ейной «влечение» – это да, запросто могло возникнуть… У неё ж квартира в Москве своя и дача где-то загородом была…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Мелкая ты женщина, Женя… Мелкий человек… (Раздражаясь и тут же сдерживаясь.) Молчала бы лучше, если ничего не понимаешь… Ты – посторонний человек, в конце концов… Но ты, Марина, ты? Как ты могла? И имя-то какое плебейское нашла – А-лё-ша!
Марина Андреевна, помолчав, начинает говорить вроде бы спокойно, но тут же повышает тон.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Да… А-лё-ша…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Говорит вяло. Ждёт, что его перебьют.) Ну, вот что… Вообще, я не за тем сюда пришёл, чтобы старое ворошить, былое… Человек всегда, так или иначе, рассчитывает… ну, если не на понимание, то хотя бы на счастье. Я ж к тебе, сегодня пришёл, как к единственному, как к родному, может быть, человеку… бедами своими поделиться… Сомнениями… Ты представить даже себе не можешь, как мне тяжело бывает… на душе. Всегда до самых простых, буквально прописных истин приходится доходить своим умом. И всё это – заметь – в процессе жизни! Такой недлинной, быстротечной жизни… Зачем же ты начинаешь? (Брезгливо.) Тоже – закатываешь всегда…
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — (Перебивает.) Это что же я, по-твоему, закатываю: баклажаны в банки, что ли?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Юмор твой… базарный.
Марина Андреевна какое-то время серьёзно, в упор смотрит на Анатолия Денисовича.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Так, интересно… Толь, а ты что ж, получается, тогда любил меня… тогда… Или мне это показалось сейчас?
Анатолий Денисович говорит в ответ, прекрасно сознавая цену каждого сказанного им слова.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — А ты что – сама не чувствовала? Любил… Я и сейчас люблю… (Пожимает плечами.) Вообще – теперь-то какая разница: любил я тебя или не любил? Я пришёл вот – и это сейчас главное… По-моему… Не смотря на ребёнка. В конце концов, он мог бы быть моим…
Марина Андреевна опускает взгляд. От стыда она бессмысленно скользит взглядом по обстановке, отрицательно качая головой.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — Не-е-ет… Нет, братец ты мой, нет! Не любишь ты меня, не любишь… И не любишь никого вообще… Себя лишь, себя ты любишь… Жить без себя не можешь, маешься… Не завидую я Кирдяпиной… Нет.
Марина Андреевна собирается выйти из кухни, но на пороге останавливается и добавляет.
МАРИНА АНДРЕЕВНА: — И знаешь что? Ммм… Жень, скажи, пожалуйста, этой… ммм… свинье – что если б он был тогда человеком – я бы никогда не стала матерью, матерью-одиночкой. И ни с каким бы А-лё-шей ни в жизнь не связалась бы. И в этой квартире сумасшедшей, у этой… ммм… в общем, у Полиночки этой – только бы и видели меня! Пусть зарубит себе на носу! Господи, что же мне делать!
Марина Андреевна уходит.
Сцена шестнадцатая
Анатолий Денисович попытался оскорбиться.
Он ещё раз взглянул в окно, где по дороге удалялась семейная пара. Им навстречу трусит замызганная лошадка, запряжённая в тележку, где сидит спитая молоденькая девушка – погонщица лошадки и бабушка с внучеком. Внучек бешено хохочет, так что его хохот долетает в комнату, и держит в руке розовый шарик на торчащей и вздрагивающей палочке.
Анатолий Денисович никуда не уходит, а возвращается к столу и принимается гонять вилкой хлебные крошки по тарелке.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Я лучше пойду. (Садится.) Вот не хотел заходить – говорил себе: не заходи, не надо, всё равно ничего хорошего не выйдет… Нет, зашёл… (Грызёт хлебные крошки передними зубами.) Марина, я понимаю, раздражена, конечно… Но, Женя, ты, ты-то чего взъелась так? Сразу должен предупредить, никаких упрёков на свой счёт я не принимаю. И никогда не приму… Должна же ты понимать… хоть это. Каждый взрослый человек сам за себя самостоятельно отвечает. Я на собственном жизненном опыте убедился в этом. И мог бы кое-что ещё прибавить в свою защиту…
Евгения Юрьевна возбуждённо ходит по кухне.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Молчал бы лучше. Крендель какой, опытный…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Почему я должен молчать?
Она не слушает ответ Анатолия Денисовича, а о чём-то думает. Поэтому она начинает говорить хоть и раздражённо, но невпопад, перебивая его.
Анатолий Денисович скромно садится за стол и как-то сгорбливается всем телом.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Потому. Не хочу я слушать.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Зря. Умного человека не грех и послушать. Полезно иногда…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Это ты-то умный?
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Скромно, уверенно.) Да. ТЫ-то себя тоже, наверное, умной считаешь? Я не ошибся, Женя?
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Хм… Да ты ж хотел идти – так иди. Тебя здесь никто не держит. Может, Маринка и есть дурында последняя, конечно, только я ей больше издеваться так над собой не дам, не надейся! Ты что думаешь: поскулишь тут, покаешься, она тебе на шею и бросится? Вернее, тебя на шею себе посадит в очередной раз, да?
Анатолий Денисович перестаёт грызть корочку, которую только что присмотрел и взял в руки. Он внимательно вскидывает взгляд на Евгению Юрьевну долго и пристально смотрит ей в лицо.
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Нет, какие всё-таки мы разные с тобой… Евгения…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Хм… О, да. (Внезапно догадывается.) А-а-а… Уж не выперли ли тебя Кирдяпины-то, а? Что-то я смотрю… Угадала, да? Выперли всё-таки? Тебе что, опять жить негде? Сколько ж это Анечка терпела? Год почти что с лишним? И ты, значит, теперь мириться сюда привалил! А я-то – думаю, чего это он телефон ему дай, а сам заявился, ещё тут… елозит… пол протёр весь. У-у-у… гнида…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Брезгливо пожимает плечами.) Если бы ты хоть чуть-чуть знала мою жизненную ситуацию, ты бы не стала… так…
Евгения Юрьевна перебивает.
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — Что-о-о? Жизненную ситуацию? А что там знать-то? Приезжий без прописки… И так всё прелестно известно…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — Я ж не гастарбайтер какой-нибудь…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — О, да! Зачем тебе? Тебя дамы сердца твои поддержат всегда. И эта дурочка – тоже. (С большим презрением.) Да, тоже мне герой-любовник…
АНАТОЛИЙ ДЕНИСОВИЧ: — (Отмахивается.) Этими словами ты можешь продемонстрировать только узость своего мышления… Не более того. (Срывается на внутренне резкий тон.) В первую голову я, между прочим, научный сотрудник. И мне необходима в жизни сосредоточенность…
ЕВГЕНИЯ ЮРЬЕВНА: — (Смеривает глазами Анатолия Денисовича.) Что? Сос-ре-до то-ченность? Ммм… Да ты хоть знаешь, на что Маринка пошла из-за те ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)