Брандвахта

…Где-то на Балтике.
Конец восьмидесятых.
Середина зимы. Льда, увы, так ещё и нет.
Четверг.
Хлесткий боковой дождь. Ветер. Раннее утро. Светает.
На кораблях дивизиона рейдовых тральщиков завершается малая приборка, осмотр и проворачивание механизмов. Командир одного из них, ласково прозванного моря-ками «Антилопой», лейтенант Стариков Олег Феликсович, проще Феликс, как все его называют со времен появления в его легендарном имени не менее легендарного отче-ства, стоит на ходовом мостике и принимает по громкоговорящей связи доклады ко-мандиров боевых постов.
Сегодня в 17-00, как всегда и бывает по четвергам, в Базе пройдет очередная сме-на дежурств и вахт. Феликс готовится к первой в должности командира корабля брандвахте, недельному дежурству на рейде у приемного буя одной из самых удалён-ных гаваней Базы. И хотя выход в море по плану, лишь после обеденных хлопот, эки-паж готовится заранее, стараясь ничего не упустить, не забыть.
— Внимание, внимание, – перекрикивая монотонный гул крепчающего отжимного ветра, неожиданно на всю стенку гавани хрипит динамик дежурного, – лейтенанту Старикову, срочно прибыть в рубку дивизиона.
— Ба-ак, Мостик, – нехотя тянет недовольный лейтенант.
— Есть, Бак, – немедленно отзывается вездесущий боцман.
— Срочно на мостик!
— Есть, товарищ командир, – уже из рубки басит вечно бодрый и деятельный вели-кан, старший матрос Сашка Стрельба. — Что случилось, выход отменяют? Говорят, в базе «Ветер-3» вот-вот объявят.
— Говорят-говорят, – напускает строгости молодой командир, – говорят, что кур доят, а мы пошли и…
Как выяснилось уже здесь, в дивизионе, Феликс, к своему стыду, совершенно не переносит качки. Шторм на Балтике, не то, что в океане, где они курсантами прохо-дили морскую практику. Пологая, длинная, пусть и огромная Атлантическая волна, хотя и ужасна на вид, но всё ж медлительна, тяжела, ленива, да к тому ж неподражае-ма, бесконечно красива. Здесь же на маленьком рейдовом тральщике и два балла для него становятся страшной мукой, а тут «Ветер-3» – это ж, как минимум, десять мет-ров в секунду, а значит и волна соответствующая – катастрофа!
…В рубке помимо дежурного офицера ещё трое: командир дивизиона, начальник штаба и незнакомый старший офицер, капитан второго ранга, видно кто-то из Базы приехал инструктировать, поучать, экзаменовать. У всех троих важные, суровые, впрочем, – нет! – пожалуй, озабоченные лица, похоже, здесь до прихода Старикова состоялся серьезный разговор.
— Что-то не так? – мелькнула, было, мысль у лейтенанта, пока тот докладывал ком-диву о прибытии, а заодно уж и о подготовке корабля к выходу на брандвахту.
— Значит так, командир, – несколько бесцеремонно без представления и предисло-вий перебивает «кап-два», – выдвигаешься в точку немедленно, через четыре часа к Базе с запада подойдет первый фронт циклона, ожидается усиления ветра до двадцати метров в секунду.
— Есть, товарищ «кап-вто-ранга», – не задумываясь, привычно звенит лейтенант.
— Да подожди ж ты, Стариков, – морщится начштаба, капитан третьего ранга Дани-лин Николай Григорьевич, – не таранти. Понимаешь, двадцать метров в секунду для твоего рейдового это потолок, верхняя граница допустимого.
— Так точно, – не понимая, кивает тот, – при движении лагом к волне.
— Вот именно, – волнуется опытный офицер, всегда глубоко переживающий за мо-лодых командиров, словно Всевышний, угадывая наперед ожидающие их сложности при выполнении поставленных боевых задач, оберегая их тем от возможных ошибок, наставляя…
В следующем году он вместо Феликса, когда у того возникнет крайняя необходи-мость спешно без формального длительного оформления документов уехать в Ленин-град на непростое рождение первой своей дочери, заступит на боевое дежурство в качестве командира «Антилопы». Такое редко встречается, вообще-то! Так не поло-жено поступать, да и непринято старшему начальнику заменять младшего, рискуя своей репутацией и карьерой, – мало ли, что с тем случится в дороге, – кто ответит? Но помнится такое всю жизнь и… ценится, как верхняя ступень офицерской чести, доблести и взаимовыручки истинного наставника к своим подопечным. Во всяком случае, Феликс помнит это до сих пор, вчера только вспоминал, поминал, – уж, десять лет, как нет замечательного начштаба с нами, – светлая память ему!
…- Может всё-таки морской, – обращаясь к штабному, вступает комдив.
— Нет-нет, уже поздно!.. Дислокация утверждена командующим, разрешение на пе-ренос выхода дежурного корабля получен, по прогнозу эпицентр придет ночью… ус-пеет, – режет офицер Базы, – вам, товарищ лейтенант, задача ясна?
— Так точно, товарищ «кап-вто-ранга», – снова чеканит Феликс.
— Тогда, немедля не минуты, вперед, шагом марш, – командует старший, передавая внушительного вида папку с утвержденными на выход бумагами и журналами, – опе-ративный в течение пятнадцати минут ждёт вашего доклада о выходе.
— Есть, – выдыхает Стариков и, схватив стопку «макулатуры», вихрем несется к Антилопе. – Мо-ло-дец, молодец Стрельба, догадался продлить проворачивание, не обесточил механизмы, – глядя на мостик своего корабля, радуется лейтенант, и, не обращая внимания на многозначительные взгляды моряков, от трапа звонком играет «Большой сбор» и выбрасывает в эфир над гаванью скороговоркой серию точных ко-ротких команд. Уже с мостика, приняв пару десятков запросов и ответов с боевых по-стов, он придирчиво наблюдает за молниеносными отточенными действиями моря-ков, – не то, что в первый раз – и буквально через пять минут, снявшись с якоря, буд-нично запросит по радиосвязи привычное, – «Бастион», «Бастион», я «Прыжок-229» «добро» выполнять «рцы-веди к столбу»!
— «Добро»! – практически сразу отзовется предупрежденный оперативный дежур-ный Бригады, когда Антилопа уже ляжет на створ западных молов Минной гавани.
— Убрать сигнальные флаги! – командует командир, восторженно глядя на захло-пывающие за кормой огни ворот гавани, не почувствовав пока ещё первого удара по-лутораметровой волны закипающей Балтики в левую скулу Антилопы.
— Мостик, БП-4, – перебивает его веселье взволнованный голос радиста.
— Есть Мостик, – настораживается командир.
— Товарищ командир, получен циркуляр, в Базе объявлено штормовое предупреж-дение «Ветер-3!
— Есть «Ветер-3», – сухо бросает Феликс и, коротко глянув на сгущающие у запад-ного горизонта тучи, куда предстоит двинуться Антилопе, заводит очередной фейер-верк коротких, скупых команд-диалогов с боевыми постами, – внимание по кораблю, по боевым постам и отсекам осмотреться, водонепроницаемые переборки задраить, переносное имущество закрепить… и проверить.
Антилопа, внимая грозному циркуляру, обозначающему очевидное и простое тре-бование о немедленной подготовке кораблей к предстоящему шторму, быстро пере-ходит в соответствующий режим плавания. Спасительный мыс, прикрывающий Мин-ную гавань от западных вечных циклонов, позади, монотонный вой ветра и нижнего регистра первой октавы как-то вдруг, в одно мгновение взмыл вверх, во вторую, ис-терично взвизгнув в ушах командира на уровне ми бемоль. Надо успеть до прихода эпицентра циклона дойти до точки брандвахты, спрятавшись за безымянным остро-вом, укрывающим запасной рейд базы от всех западных ненастий.
— БП-1, Мостик, – высчитав оптимально короткий курс, командует Феликс, – лево руля, курс 270 градусов.
— Есть двести семьдесят, – звенит рулевой, старший матрос Федька Моисеев…
Антилопа валится на правый борт и, встав лагом к волне, сильно кренится на пра-вый борт, словно проверяя основательность проведенных мероприятий моряками при подготовке корабля к шторму. Внутри её чрева, как водится, что-то падает, скрипит, звенит, бьётся – увы, всего предусмотреть невозможно, – и… в итоге находит своё истинно равновесное положение. Тральщик несколько раз по-хозяйски переваливает-ся с борта на борт, утрясая «движимое» имущество покрепче, и, наконец, выходит на заданный курс носом строго против волны надвигающейся стихии.
Впрочем, – какая стихия? – это совсем ещё даже и не стихия, а так себе, баловство. Ветер в десять-двенадцать метров в секунду вполне по зубам любому относительно небольшому, размером со стандартный школьный спортивный зал, рейдовому траль-щику. Во всяком случае, можно, совершенно не опасаясь, подставить любой из его бортов на растерзание волне. Самое худшее, что произойдет в этот момент, так это несколько глубокий продолжительный завал тральщика на бок перпендикулярно ли-нии горизонта, который непременно закончится резким, весёлым подъемом его по неподражаемой траектории, на радость экипажу, всегда поначалу радующийся прият-ной карусели. Корабль, как истинный боец-богатырь, используя особенности своей конструкции и принцип всемирного тяготения «куклы-неваляшки», при правильной постановке его экипажем относительно ветра и волны, всегда вернётся в своё исход-ное равновесное положение, встав грудью в полный рост… к неприятелю.
…- Мостик, БП-1, – прерывает созерцание волн командира рулевой, – курс двести семьдесят.
— Понял, БП-1, – нехотя отзывается Феликс, почувствовав первый глубокий позыв тошноты, – понял…
Эх! Волны в море – это не терапевтический прибой на лазурном берегу курорта, где движение воды, пусть даже штормовое с берега видится понятным, предсказуе-мым, прямолинейным, от чего приятным и желанным. На открытом бескрайнем про-странстве они хотя и идут вроде б друг за другом, в одном направлении, по заданной траектории в строю, но никогда не бывают однообразными, предсказуемыми, желан-ными. Как им удается при движении корабля носом прямо на них вдруг напасть с траверза, сбоку, а то и вообще с юта, сзади, сбив тем самым с курса, завалив? – одно-му Богу, наверно, известно. Но, несомненно, и здесь эта их неподражаемая хаотичная пляска чарует, завораживает, парализует, особенно, если размер их сопоставим, а то и превосходит корпус корабля.
Вот где раздолье, веселье, гульба!
Вот где настоящий праздник чувств и… мыслей!
Инерция раскачивания корабля на вольных волнах также вольна, непредсказуема, неоднородна. Его движение вперед под их воздействием превращается в некое стран-ное движение по «восьмерке», когда «бедняга» движется во все направления частей света одновременно, лишь иногда прорываясь на несколько шажков в заданном на-правлении. Надо ли говорить, что расчетное время прибытия в точку в этих условиях весьма условно и, вообще, сильно зависит от запаса плавучести и остойчивости «ко-робки», позволяющих преодолеть ей все каверзы, коварства, подвохи, таящиеся в раз-веселившейся пучине.
…- Ветер крепчает, – с опаской глядя на выстраивающиеся в длинные однородные седые линии, размышляет Феликс, – море… три бала, не меньше, а значит и ветер уже около пятнадцати метров в секунду. Надо б померить…
Надо б, очень даже надо, да вот… первый выброс содержимого желудка приковы-вает его к леерам, не дав скомандовать радиометристу-сигнальщику произвести нуж-ный замер. Увы, Феликс действительно плохо переносит крутую балтийскую волну, очень плохо. Кто б мог подумать? Конечно, когда-то в училище на практике он не раз попадал в шторм. Но тогда он, во-первых, находился на большом учебном корабле, который медленно и плавно раскачивается даже на гигантских океанских исполинах, а, во-вторых, там он был всего лишь учеником, пассажиром, как говорят на флоте. Там он мог просто, ни о чем не думая, упасть в кубрике в койку и переждать эту на-пасть. Другое дело теперь, на рейдовом тральщике, в роли командира: не забалуешь, не расслабишься, не сбежишь в каюту, не упадешь в койку, не заснёшь, не потеряешь сознание и даже… не умрешь.
Старикову за четыре с половиной месяца командования Антилопой пришлось не-мало потрудиться, – корабль всё лето простоял у стенки, ожидая его назначения до конца сентября, – чтоб максимально быстро сдать на допуск, пройти курсовые задачи, произвести слаживание экипажа. Всё бы ничего, да вот проклятая «морская болезнь», почти каждый выход в море дает о себе знать, испытывая его на прочность. В такие минуты Феликс бывает готов сигануть навстречу стихии с мостика, куда часто выхо-дит во время шторма, предпочтя его теплой и уютной ходовой рубке в заветном крес-ле. Тут, наверху ему много легче. Здесь он может хотя бы остаться один на один со своей бедой без постороннего глаза: никто не мешает, отбросив в сторону правила приличия, свеситься за борт и, как молодому пацану-салаге, отдать дань почтения са-мому Нептуну. После такой церемонии становится легче на «пару тройку» минут по-ка новая волна дурноты не вывернет наизнанку вновь. Но опыт великая штука, теперь он уже знает, что если спасительная «дань» в животе не закончится, то терпеть можно долго, безгранично долго, для того надо лишь успеть что-нибудь впихнуть в себя за предоставленную короткую передышку. Именно поэтому карманы походного тулупа Старикова всегда набиты столетними корабельными сухарями.
…- Мостик, БП-4, – словно подслушав, встревожено врывается в мысли командира радист.
— Есть Мостик, – отзывается лейтенант, оказавшийся в этот момент в состоянии ремиссии.
— Товарищ командир, ещё циркуляр из Базы: «Ветер-2», – обижено хрипит матрос Леонец, – всем судам приказано срочно вернуться в гавань, а нам ускорить выход в заданную точку за безымянный остров.
— Понял, Леня, понял, – нарочито спокойно, даже как-то умиротворенно, видимо, чтоб придать уверенности молодому матросу, да и всему личному составу, приник-шему к динамикам громкоговорящей связи на своих боевых постах, шелестит голос командира, – БП-5, Мостик.
— Есть, БП-5, товарищ «комОндир», – на деревенский манер, окая, тянет притих-ший старший моторист Ромка Горбодей.
— Полный вперед.
— Есть, полный вперед, – оживает тот…
С увеличением скорости глас ветра лезет по второй октаве дальше, вверх, пере-прыгнув со скрипучего сопрано на неподражаемо недосягаемый девичий альт. Ах, Боже ж Ты мой, до чего ж он прекрасен этот его пронзительный истеричный фальцет, а в дуэте с рыдающим инфразвуком баса растревоженной толщи воды… неподража-ем! Их какофония, даже резонанс беспощаден, но и до умопомрачения притягателен, манящ, до самых глубин подсознания… проникновенен, незабываем, безмятежен.
Э-эх!!!
И какой же русский… не любит разгула свободной стихии, бесконечного простора веселящейся волны, глубины бездонного неба, дарующих подлинное чувство свободы и… воли!
Возможно ли это не любить?!
Ничто и никто здесь, в море не в состоянии остановить полет веселящейся мысли, фантазии, чувства.
Здесь всё-всё не так, как на земле, здесь всё, абсолютно всё по-другому!
Только здесь по-настоящему понимается суть и смысл Мироздания, Его и наша в Нём единство, простота и несменяемость Его истин, истинных ценностей, которым везде и всюду и на все времена человек дал простые и понятные названия: честь, со-весть, любовь. И истинно же сказано, что нет в этом смысле «…ничего нового под солнцем», всё новое – это лишь «…суета и томление духа». Увы, на земле истины эти лукаво нечётки, неточны, размыты, другое дело здесь, посреди набирающей силу сти-хии в прямом и открытом диалоге с Вселенной без посредников, они естественны, понятны, доступны, открыты и бесспорны! Перед лицом Самой Истины – «быть или не быть»! – невозможно лгать, кривить душой, а главное – невозможно не любить. Без настоящей любви, спрятанной в каждом из нас, отсюда не возвращаются – потому как не к кому, да и незачем! Только здесь по-настоящему познаешь к кому и зачем ты должен вернуться.
Это ли не настоящая СПРАВЕДЛИВОСТЬ?
Это ли не настоящая СВОБОДА?
Это ли не СЧАСТЬЕ?
…- Нужно бы успеть до прихода эпицентра циклона обойти глубоко врезавшийся в воду скалистый мыс большой земли и уходящую от него под воду каменную гряду вокруг приемного буя, выставленного далеко в открытое море, – с тревогой вгляды-ваясь вперед, размышляет командир, – иначе нам будет не повернуть…
Впрочем, про то рано размышлять, до критической точки поворота у буя, где ко-рабль, хочешь, не хочешь, но вынужден будет встать лагом к разыгравшейся волне, ещё далеко. Ой, как далеко! Теперь, на выходе с рейда главной гавани Базы пора на-чать вести штурманскую прокладку на карте, давно приготовленную рулевым на ко-мандирском столе в рубке, а то «не ровён час» глаза потеряют присмотренные ориен-тиры и «ищи-пропало» потом себя… под полусферой размытого горизонта. Увы, на рейдовом тральщике помощников нет: ни штурмана, ни электронных систем опреде-ления местоположения, ни даже старпома. Командир всё делает сам… в ручную, ста-рым дедовским способом с помощью пеленгатора и радара, который в критический момент, как выяснилось, частенько выходит из строя. Но, как, как заставить себя зай-ти туда, в рубку, где пространство и время давно потеряло линию горизонта, а заодно и точку отчета, а значит и всю систему координат?! От одной лишь мысли об этом Феликс приходит в отчаянье, повисая в очередной раз на леерах.
…- Мостик, БП-4, – уж в третий раз взывает голос радиста по громкоговорящей связи корабля.
— Е-есть, М-мостик, – икая и отплёвываясь, отзывается, наконец, командир, с ог-ромным усилием оторвавшись от лееров.
— Циркуляр Базы: «Всем кораблям и судам срочно занять назначенные места стоя-нок на рейде и в базе», – волнуется Леня.
— В-вижу, – вздыхает лейтенант, с завистью глядя как большие морские рыболо-вецкие шхуны, многотоннажные сухогрузы и даже вездесущие «погранцы», спешно ложатся на волну по направлению к базе. О, как бы хотелось, хотя б на пару минуток лечь на волну! Ни для кого не секрет, что даже в самый сильный шторм при движе-нии корабля в попутном направлении с ветром килевая изматывающая качка практи-чески прекращается, правда остойчивость и управляемость корабля многократно снижается, но для Антилопы это не беда, тральщик имеет огромный запас ходовых характеристик. – БП-5, Мостик, обе машины самый полный вперед, – рубит соблазн командир.
— Есть, самый полный, – охает моторист, как-то выдюжит эту нагрузку дизеля ста-рушки-Антилопы, – обе машины работают самый полный вперед.
Краем глаза Феликс равнодушно подмечает, как эпилептическая пена на гребнях водных барханов, сорванная порывами урагана, ложится в воду длинными серо-белыми змейками-языками, – верный признак достижения и даже превышения четы-рех баллов!
Антилопа острым носом упрямо таранит взбесившее море, неспешно, но всё же неуклонно подползая к заветному бую приемного фарватера. Стариков давно запри-метил его своим «выпуклым» военно-морским глазом, мысленно махнув на все пра-вила кораблевождения и штурманские формальности по прокладке курса, ограни-чившись главным – удержанием курса прямо на буй.
— Ничего-ничего, дойдем, до потолка возможностей Антилопы в пять баллов ещё далеко, – думает он, – запас ещё есть.
Впрочем, запас прочности любого корабля в гораздо большей степени зависит не от тактико-технических возможностей проекта, а от готовности экипажа, – силы ко-торого не бесконечны – к преодолению нагрузки, себя.
Четыре часа яростной беспрерывной атаки воды и ветра на Антилопу не проходят для её экипажа бесследно. Многие, очень многие, да, пожалуй, что все, за исключени-ем радиста и боцмана, давно и регулярно припадают к горшку в туалете, а кто и вне его, не совладав, очищает остатки содержимого желудка прямо под ноги. На нелице-приятный вид и вонь желтой жижи, катающейся по палубе в рубке, давно никто не обращает внимания.
— Мостик, БП-4, – снова хрипят динамики перепуганным голосом радиста.
— Е-есть, М-мостик, – не сразу икает командир в ответ.
— По базе объявлен «Ветер-1», – перекрикивая ультразвук рвущегося об штыревые антенны вихря, торжественно, словно Левитан, рыдает старший матрос Леонец, – ожидается двадцать, порывы до двадцати пяти метров в секунду.
— Да, понял тебя, Леня, понял, – вдруг совершенно спокойно, без икания и натуги, уверенно, даже несколько безразлично с издевкой голосом Старикова веселится «Каштан», подбадривая попадавших на своих боевых постах моряков, – ничего страшного, пусть Ветер-1, наконец-то увидим настоящее несонное Балтийское море воочию, повеселимся.
— Да?.. Но… Товарищ командир, База запрашивает координаты, – переживает мат-рос, – наши координаты!..
— БП-2, Мостик, – тут же уверенно командует лейтенант, – пеленг и дистанцию до края мыса большой земли.
— Никак…не определить, – почти сразу высовывается взъерошенная голова везде-сущего боцмана из-за «броняшки» ходовой, его, к счастью, и туда принесла нелёгкая в самый ответственный момент, – Антилопу крутит, антенна теряет пространство, не успевая зацепиться за землю.
Огромная волна, словно в подтверждение его слов впервые накрывает мостик тральщика целиком и, обрушившись на его навес, подминает его под себя, заставляя с головкой на несколько секунд уйти под воду.
— Ну, вот, теперь, похоже, все пять… балов, – мелькнула мысль у Феликса, глядя, как гигантский вал запенился на юте, с размаху свалившись туда с мостика, – оста-ваться здесь небезопасно. – Но он не трогается с места: во-первых, следить за обста-новкой из иллюминаторов рубки теперь вообще невозможно, а, во-вторых, там, внут-ри оторвать голову от стола ему станет совсем невмоготу. – Пеленг сто восемьдесят, р-растояние девяносто, – всё также озорно, весело рычит в банан «Каштана» коман-дир, на глаз прикинув нужные оперативному дежурному ориентиры для определения его места положения.
— Правую штыревую антенну согнуло, – сетует боцман, не оставивший командира на ходовом мостике одного, заметив как того снова душит бездыханная дурнота.
— Где Ш-шарапов? – давится Феликс, запихивая дежурный сухарь в рот. – Почему не он… про локацию докладывает?
— Он… «умер» салага, – виновато отводит глаза Стрельба, словно это он виноват, что вчерашний за какие-то провинности отчисленный курсант, их новый радиомет-рист-сигнальщик, не может совладать с собой, – под РЛС вместе с механиком ката-ются.
— А Моисей? – беспокоится командир, вспомнив о рулевом.
— Тот – молоток, хотя и блюет ежеминутно, – горько ухмыляется Сашка, – вот и стою рядом с ним, если что – подстрахую.
— Х-хлеб, – морщится лейтенант, – принеси ему хлеб, чтоб было чем…
— Да принёс, принёс, – горячится, перебивает, – так ведь этому «карасю» не запих-нуть его в глотку. Говорит, – не лезет!
— Передай, что это при-и-иказ, – икает Стариков и, подталкивая боцмана по на-правлению к бронированной пятипудовой двери рубки, торопится к леерам.
— Мостик, что девяносто? – врывается в грохот очередной поджимающей под себя корабль волны голос радиста.
— Кабельтов… рыба, – беззлобно шутит в микрофон боцман, пока Феликс согнут пополам, и «шеметом» несется на камбуз за хлебом для радиометриста.
— Понял, товарищ командир, – успокаивается Ленька, не отличив, видно их голоса.
— Товарищ командир, товарищ командир, БП-6, – врываются в сознание Старикова неуставные завывания электрика, заставившие его спешно прервать свой серьёзный разговор с Нептуном, – в кубрике… вода.
— М-много? – хрипит Феликс.
— Много, товарищ командир, – вновь со стороны рубки появляется боцман, – по самые рундуки, всё плавает.
— По-нят-но, – тянет лейтенант, быстро приходя в себя, – вот значит, почему нос Антилопы так глубоко лезет под волну.
— Угу, – обречено кивает Стрельба.
— Пробоина?
— Не думаю.
— Тогда что?
— Не знаю, – растерянно жмет плечами Сашка, – мне б на бак, хотя б на минутку.
— Зачем? – с ужасом выдыхает лейтенант, невольно поймав в фокус очередной на-седающий на бак и рубку Антилопы безжалостный циклоп. – Жить надоело?
— Не-е, – хмурится тот, – мне б в якорный отсек, хотя б глазком заглянуть.
— По-нял, – не сразу, задумавшись, отзывается командир и рвет децибелы динами-ков, – внимание всем боевым постам… приготовиться к повороту!
Антилопа, словно живая, почувствовав что-то страшное, замирает.
— БП-5, Мостик.
— Е-есть, БП-5, – заикается моторист.
— Обе… малый… вперёд!
— Есть, обе малый вперед.
— БП-1.
— Е-есть, БП-1, – не сразу тянет рулевой.
— Лево руля, курс… сто двадцать.
— Есть лево руля, есть сто двадцать.
Тральщик почти мгновенно останавливается. Удары волн заметно ослабевают. Ко-рабль валится на правый борт, опасно подставившись лагом под очередной накат, но к удивлению сходу без ожидаемого заваливания по ветру в точке траверза, легко вы-ворачивает на заданный курс. Видно принятая на борт масса воды многократно утя-желила Антилопу и сыграла в этом маневре ему на пользу.
— БП-5, Мостик, – радуется командир.
— Есть, БП-5, – уверено вторит Ромка Горбадей.
— Самый малый вперед.
— Есть, самый малый… – Уравняв скорость с волной, главные двигатели благодарно урчат, – словно большой рыжий кот, который спустя тридцать лет вместе с любимой женой и многочисленными домочадцами станет вечером встречать Феликса с его не-скончаемой службы, – экипаж вместе с кораблём приходит в себя. Килевая качка на этом курсе практически сошла на нет, жаль нельзя унять и бортовую, довернув на за-ветный курс в девяносто градусов строго по волне, – так их быстро унесет обратно. Из-за этого Антилопа то и дело сваливается с гребня, крутит носом в разные стороны, сильно, хотя и плавно, раскачиваясь из стороны в сторону, теряя остойчивость и управляемость. Эх, что-то будет, когда кораблю предстоит выйти строго на заданный фарватер курсом строго на юг, точнёхонько лагом к волне? – Обе машины работают самый малый, – докладывает моторист.
— Зачем назад, до приемного буя всего кабельтов? – испуганно подсказывает боц-ман, – мы ж не дошли… до фарватера, – и, указывая на скалистый мыс, – идём прямо на каменную гряду!
— Не переживай. – Только теперь до Феликса дошёл весь смысл опасения начшта-ба, суть их спора с офицером Базы. – С нашей-то осадкой у тебя ровно десять минут.
— А потом?
— Потом развернусь, – невесело вздыхает Феликс, – к черту твой буй, поверну пря-мо здесь поперек фарватера, срежем угол, надеюсь встречных кораблей, идущих из базы, в такую погоду не окажется.
— А дальше?
— Дальше – всё просто – спустимся змейкой в узкость за остров, а уж там вывернём как-нибудь прямо на фарватер.
— Лихо, – радуется боцман, – но так дольше, много дольше.
— Зато не кувыркнемся, – убеждён командир.
— А камни?
— Не переживай, РЛС за островом включится, определим точные координаты, а уж там…
— Ну, а База? – не отстает Стрельба. – Вставят… за такой маневр, не забалуешь, ес-ли увидят.
— Не увидят! А если и увидят, – комдив их предупреждал, да и вообще, они там, а мы здесь сами принимаем решение, по обстановке. Кто тут командир? – рубит Фе-ликс, с опаской вглядываясь в высокий скалистый берег, куда временно направил Ан-тилопу, почему-то не кажущийся теперь таким далёким. – Всё, хватит рассуждать, исполняй приказ, ныряй в свой якорный отсек.
— Е-есть, товарищ командир, – эхом сквозь гул ветра летит голос убегающего боц-мана.
— Внимание всем, – рычит лейтенант в динамиках корабля, – осмотреться в отсе-ках, командирам боевых постов обстановку доложить.
Фейерверк докладов, сообщений, команд, летящих по громкоговорящей связи, придают рейдовому тральщику и её экипажу прилив очень необходимых теперь, пе-ред решающим броском сил и уверенности. Настроение лейтенанта вне изнуряющей килевой качки заметно повышается, к тому ж в целом почти все механизмы кораб-ля… и его экипаж в порядке: голоса моряков хотя и глухи, но спокойны, собраны, ос-новательны, осталось совсем немного, чуть-чуть, миль пять.
— Ничего-ничего, – размышляет Феликс, запихивая в себя очередной кусок хлеба, – это даже хорошо, что пришлось уйти с курса, немного не дойдя до фарватера, глубина здесь позволяет подойти ближе к берегу, хоть чуть-чуть да спрятаться от волны за се-верный край малознакомого песчаного острова. Э-эх, определить бы точное место на карте, тогда, глядишь, можно б было и продолжить этот опасный, но такой желанный маневр на скалы. – Лейтенант даже привстал на цыпочки в поисках навигационных знаков на острове, чтоб зацепиться за них, да за мыс скалы для определения своего места в точке пересечения их пеленгов, но кроме серой полоски низкого заветного берега на горизонте ничего не нашел.
— Может, уже включилась локация? – в отчаянье, не заметив, вслух выдыхает Ста-риков.
— Не работает, товарищ командир, – услышав его сквозь распахнутую дверь рубки, жалуется очнувшийся на удобном курсе радиометрист, – я её уже и так, и так, пять раз перезапускал, всё равно – одно молоко в экране, похоже, антенна накрылась.
— Та-ак, – хмурится Феликс и, играя желваками, яростно давит в микрофон, – бак, Мостик.
— Здесь, товарищ командир, – устало выдыхает боцман за его спиной, тяжело взби-раясь по отвесному трапу со стороны юта.
— Ну-у?
— Плита…
— Какая плита?
— Якорная, – прячет глаза Стрельба.
— Что с ней? – давит командир, – не тяни!
— Выбита!.. – чуть не плачет боцман.
— Полностью?
— Не совсем!.. – оживает.
— У-ух!
— Но в щель ладонь пройдет, – сникает – ещё, полчаса таких встречных ударов… и всё!
— Что всё? – торопит командир.
— Выбьет… напрочь!
— Хорошенькие дела, – выдыхает Стариков. – А что с переборкой? Почему в куб-рике вода?
— Не знаю, – чешет затылок опытный матрос, – похоже, расклеилась после прошло-го ремонта в доке, дала небольшую течь, негерметична стала, вот вода и сочится са-мотеком по трюмам.
— Понятно, – сердито сверкает глазами лейтенант – винить не кого, корабль в доке стоял два года назад, когда даже боцмана на нем ещё не было, – и, резко схватив «ба-нан Каштана», вдруг, улыбнувшись, спокойно без надрыва командует, – БП-6, Мос-тик.
— Есть БП-6, – отзывается электрик, матрос Листопадов.
— Срочно, прибыть на мостик.
— Насосы? – с опаской глядя на него, радуется перемене боцман.
— Вот именно, насосы, – взрываясь, выливает на него своё негодование Стариков, – все какие есть, слышишь, все… в кубрик и… на камбуз, между ними переборка ду-маю не такая же, вот-вот не выдержит, пропустит к щиту.
— Есть, товарищ командир.
— Главное, – совершенно не сдерживаясь, ревёт лейтенант, – не пусти воду в ГРЩ.
— Понял, товарищ командир, – медлит с выполнением боцман, – но если повернём на прежний курс, плиту добьёт, никакие насосы не помогут, не справятся.
— Знаю, не дрейфь, – сердито рубит командир. – Курс подкорректирую, подставлю левый борт, – и, понизив голос, доверительно шепчет, – но смотри, Сашка, никому ни слова. Слышишь? Никому!
— Есть, командир, – смеётся боцман, увлекая за собой вниз, в кубрик, в трюма по-доспевшего на мостик электрика.
— Тут главное не переборщить, – самому себе под нос, словно моля и заклиная, шепчет Феликс, – не переборщить с углом атаки волны, не забраться б сильно на большие глубины, там шторм – не то, что здесь – повернуть не даст.
— У-ух, – словно подтверждая тревожные мысли командира, бьют о пластиковый навес мостика пудовые брызги очередного, четвёртого или девятого, – да неважно ка-кого, – вала, нагнавшего ют завалившейся на его гребне вправо Антилопы.
Анемометр в руках Феликса в порыве глубоко заваливается за отметку в двадцать метров в секунду. Сколько там? Впрочем, и так ясно, – пора разворачиваться, где-то впереди – определить точно местоположение так и не удалось – камни скалистого мыса, но так не хочется снова идти в открытое море, забирая к тому ж много северней заветного края незнакомого острова, пряча больную правую скулу корабля от удара. Только теперь Старикову стало до понятно, о чём вели неистовый спор комдив и на-чальник штаба с офицером Базы.
— Внимание по кораблю, – раскатисто спокойно плывет его голос в динамиках ко-рабля, – приготовиться к развороту. – Антилопа пугливо замирает в предвкушении неизбежной новой атаки стихи. – БП-1, Мостик.
— Е-есть, БП-1, – обречено тянет рулевой.
— Право… отставить, лево руля, – вздохнув, командует лейтенант, мысленно вы-считывая оптимальный курс, на который ему предстоит выйти, чтоб не дать волне атаковать якорную плиту и при этом не сильно углубиться в морскую пучину на большие глубины. Экипаж льнёт к динамикам громкоговорящей связи, от их курса зависит многое, ох как многое… всё! Вообще-то надо б вернуться на двести семьде-сят, прямо в лоб не на шутку развеселившейся и давно перелетающей через бак, руб-ку и даже мостик волне. Так ближе, быстрей, надежней: и с точки зрения навигации, и с точки зрения остойчивости корабля, но как поведет себя трещина в якорном отсеке, о которой знают пока только… трое. – Курс… двести девяносто.
— Есть двести девяносто, – рулевой, Федька Моисеев откровенно удивлен. Антило-па валится на левый борт, быстро разворачивая свою живую скулу навстречу взбе-сившимся гигантам… Ад возвращается! – Мостик, БП-1, курс двести девяносто, – рвет рулевой неистово-завороженное созерцание Феликса непередаваемо неподра-жаемой веселящейся стальной Балтики…
Видел ли вы, как каждая четвертая – и вовсе даже не девятая – волна накрывает ваш корабль с головой, словно вбирая его внутрь себя, вжимая, проглатывая? А там, там, внутри вечного леденящего душу покоя он вдруг замирает, засыпает, умирает, пугливо дрожа всем своим пластмассовым, безусловно, живым корпусом почти це-лую вечность – секунду!.. И лишь затем, словно опомнившись, он неожиданно про-сыпается, брыкается, рвется из всех сил, осуществляя безудержное восхождение на поверхность, чтоб после, спустя ещё пару троек секунд опять раскачать свою восьми образную амплитуду качения во все стороны одновременно до очередного «четверто-го-девятого» вала, который вновь накроет его с головой.
…- Е-е-есть, БП-1, –икает командир и, с трудом справляясь с первым не вовремя подкатившим приступом тошноты, взывает, – БП-5, Мостик.
— Есть, БП-5
— П-полный вперед!
— Есть, полный вперед.
— БП-2, п-пересечение створа доложить.
— Есть, пересечение створа фарватера доложить.
Экипаж инстинктивно жмется к палубе, даже Стариков, присев на корточки, при-жимается спиной к переборке мостика рядом с «Каштаном». Конечно внизу на уровне ватерлинии, где-нибудь посреди корабля: в ГРЩ, ПУТе или кубрике, качка много меньше, – все знают это! – но никто не покидает своего боевого поста, не выпускает из рук микрофона громкоговорящей связи, кто бы и как себя не чувствовал все гото-вы действовать немедленно.
Насосы, развернутые боцманом и электриком в кубрике и камбузе, кажется, справ-ляются с притоком воды в трюма, во всяком случае, нос Антилопы значительно весе-лей начал выпрыгивать из волны, не так явно зарываться. Цикл ухода корабля под во-ду, несколько удлинился, как минимум на одного лысого «циклопа»…
Почему лысого?
Так ведь пена давно уже летит сплошной стеной на уровне десяти-пятнадцати мет-ров над волной, даже не пытаясь, пасть в длинные бурлящие языки перед гребнем, как прежде, кипя и шипя прямо в воздухе.
Странно, кто и зачем придумал байку про «девятый вал»?
В эпицентре стихии, когда волны действительно соизмеримы с размером корабля и даже превышают его, все они без исключения видятся девятыми. Возможно, автор байки имел в виду порядковый номер раскачки корабля на них, когда амплитуда па-дения от волны к волне увеличивается и становится наибольшей, ударной, после ко-торой он валится бездыханный под волну в глубоком нокауте, чтоб затем непременно встать вновь во весь рост перед ней. Но ведь, понятно, что для каждого корабля, да и моря, конечно, этот цикл, безусловно, индивидуален, свой, все они так не похожи друг на друга, каждый со своим характером и норовом.
Они – и корабли, и моря – живые!..
— Мостик, БП-2, – прорывается сквозь грохот очередной «четвертой-девятой» вол-ны радиометрист-сигнальщик, – пересекаем створ фарватера.
— П-понял, БП-2, п-понял, – не хрипит, шипит Феликс, – с-следи за в-временем, держим курс… пятнадцать минут.
— Есть пятнадцать минут.
— Почему пятнадцать? Почему не теперь? – ворчит себе под нос рулевой, Федька Моисеев, с трудом удерживая корабль на заданном неудобном курсе, – пора повора-чивать на фарватер. – Так думают и моторист, и радиометрист, и радист, все, весь экипаж, кроме боцмана и электрика.
— Нужен, нужен запас расстояния и… времени, – словно в ответ им размышляет Феликс, вновь повисая на леерах за бортом, – нужен запас расстояния от фарватера, как можно больший, чтоб затем, повернув на обратный курс по волне, сгладить угол атаки её на борт при заходе в бухту лагом к ветру.
В противном случае, – всё! конец! – никакие насосы не помогут…
Почти восемь часов после выхода в море позади, хотя в обычных условиях для прибытия в точку планировалось лишь два.
База молчит.
Странно.
Ни одного запроса.
Видно видят, наблюдают потуги Антилопы на своём мощном береговом радаре, но помочь не могут, возвращать корабль назад поздно, – через тридцать минут командир должен доложить о заступлении в дежурство.
Через тридцать минут, ровно в 17-00!
Ждут.
Все ждут.
Но, как? Как зайти… в эту «чертову» бухту?
…- Уйти от волны за остров нужно непременно с первого раза, с одним разворо-том, – командир тянет, прикидывая на глаз расстояние и присматривая для того нуж-ные ориентиры на берегу, – опасно ещё раз выходить на волну с такой неисправно-стью.
— Мостик, БП-2, – прерывает размышления Феликса радиометрист, Шарапов, – время!
Стариков не отвечает, внимательно всматриваясь куда-то вглубь уходящей к гори-зонту спасительной бухты между скалистым мысом большой земли и одиноким не-обитаемым островом.
— Боже мой, какой же он всё-таки узкий этот фарватер, с обеих сторон мель! И что это, что? – Олег не верит своим глазам, – два моргающих манящих желтых огня мая-ков створа лишь чуть-чуть склонили голову на бок, – мало, эх, как мало отошли от створа, максимум на один-два кабельтова, – мысленно кричит он.
— Мостик, БП-2, – волнуется Толя, – мы почти не двигаемся, стоим.
— Вижу, Шарапов, вижу, – внешне спокойно отзывается лейтенант…
Удивительно – обе машины работают на пределе своих возможностей самый пол-ный вперед, а Антилопа практически стоит на месте напротив спасительного фарва-тера не в силах сдвинуться с места.
Что же делать?
Ах, до чего ж знакомый вопрос!
Может, попробовать повернуть без скорости, одним рулём?
Но даже если корабль и не перевернётся сразу, по инерции попав лагом на волну, то этого расстояния ему всё равно не хватит заскочить за остров, а там, если какой-то сбой в работе двигателей, волна тут же утащит тральщик на камни.
…- Мостик, БП-2, – взывает радиометрист, – прошло ещё пятнадцать минут.
— Рано, Толик, рано! – убаюкивает его завывания командир, – что с фарватером?
— Судя по пеленгу, сдвинулись на два кабельтова.
— По-нял, – внутренне кипя, негодуя, но, внешне оставаясь невозмутимым, рычит лейтенант, – БП-5, Мостик.
— Е-есть, Мостик, – не сразу отзывается моторист.
— Самый-самый полный вперед, – не по уставу командует командир.
— Есть самый-самый… – испугано оживает Горбодей – но…
— Не «боись», моторист, даёшь, – с иронией, весело, словно и нет никакой опасно-сти, позабыв о своей тошноте, журчит в динамике радостный голос командира, – сколько вытянет старушка на пятнадцать минут.
— Есть, Мостик.
— Ты понял меня, Рома?
— Понял, товарищ командир, – словно за Антилопу выдыхает тот…
Тральщик кряхтит, но… чертит, чертит заданный Феликсом курс наперекор обе-зумевшим от жажды и восторга волнам по уже привычной траектории боевой вось-мерки. Створ, наконец-то уверенно клонит голову к горизонту и через десять минут вовсе скрывает свои огни из виду.
Пора.
Пора.
Пора же!
Есть запас, как минимум в милю или… даже две.
— БП-1, Мостик!
— Есть, БП-1!
— Лево руля, курс… сто тридцать пять.
— Есть, лево руля. – Корабль тревожно валится на правый борт, на пару секунд под-ставляя больную правую скулу под ветер и волны, якорный отсек тут же уходит под воду, принимая очередные две-три бочки воды внутрь. Но неутомимый боцман – он пока ещё не знает об испытание, что ждет его впереди, – с электриком справятся и с этой напастью, Стариков даже не вспоминает о них, сейчас куда как важней без при-ключений проскочить траверз удара волны о борт, не опрокинувшись от их шоки-рующих ударов. – Мостик, курс сто тридцать пять, – осторожно радуется Федька Моисеев…
Конечно, неплохо б целиком лечь на волну, ну или хотя б, как в прошлый раз до-вернуть градусов на сто десять, сто двадцать, уменьшив угол атаки западного ветра, но тогда весь с трудом отобранный у стихии дистанционный запас для поворота уй-дёт в никуда, расстояния захода за остров может не хватить.
Как бы то ни было, решение принято!
По визуальным прикидкам командира ему удастся без очередных опасных манев-ров в узкости сходу залететь за долгожданный выступ спасительного мыса острова. А уж, там, там, другое дело: волна не та, да и ветер не тот, можно будет, и подвернуть, куда потребуется на правильный фарватерный курс.
Килевая качка ожидаемо стихает, удары волн лишь по касательной щипают пра-вый борт с юта до бака. Но бортовая, тоже, кстати, ожидаемо, резко растет, глубоко заваливая Антилопу к линии горизонта, раскачивая её из стороны в сторону, как на русских качелях-лодочках в старом парке ЦПКиО в те далекие восьмидесятые в ми-лом сердцу Феликса Ленинграде.
Хорошие, кстати, были качели!
Понятное время.
Прекрасный величественный город и… интеллигентные интереснейшие жители, которые никуда не делись, и теперь, стоит лишь заговорить с ними.
Правда, Стариков, те качели всегда недолюбливал, хотя и не знал почему. Всем однокашникам его и белокурой подружке, будущей жене, очень нравились. Ну, пра-вильно, откуда ему было знать о слабости вестибулярного аппарата. Теперь же эта плавная килевая качка, как на качелях-лодочках, пусть даже сильная, после убийст-венной для корабля встречной килевой «восьмерки», казалась детским лепетом, пусть и небезопасным, но всё-таки… курортом.
…- Есть БП-1, – радуется вместе с ним и командир. Его настроение заметно улуч-шается, зорко всматриваясь в очертания заветного острова, он широко расставляет ноги и, двумя руками зацепившись за поручень на переборке, с удовольствием вытя-гивается в полный рост. Ветер, кажется, достигает апогея, вторым девичьим сопрано забравшись в третий регистр, октаву, но теперь, когда он почти попутный песня его не кажется Феликсу такой уж зловещей, – спустя тридцать пять лет в Консерватории любимого города младшая дочь своим чудесным вторым сопранном напомнит ему эту незабываемую серенаду, – теперь она слышится дружелюбной, родной. Гигант-ские волны в попутном направлении совершенно без усилия, почти любя накатывают на верхнюю палубу Антилопы, забрасывая на ходовой мостик командира пушистые, лёгкие, белые брызги. Корпус корабля раболепную дрожь загнанной лошади, сменяет на боевую молодцеватую поступь, вибрирование, нетерпеливое подергивание. – БП-4, Мостик.
— Есть, БП-4, – звенит радист.
— Леня, доложи в базу о заступлении на брандвахту, – нарочито спокойно шелестит бархатный победоносный голос командира в динамиках корабля, – вышли на фарва-тер запасной гавани, о постановке на бочку доложу лично.
— Есть, товарищ командир, – смеётся молодой матрос.
— БП-5, Мостик. – Хорошо! Ах, Боже ж ты мой, как хорошо! Борьба со стихией, кажется, позади, хотя по-прежнему вокруг беснуются огромные тяжелые гиганты, режет сознание яркое низкое холодное зимнее солнце, выглянув из-за черных непро-ницаемых туч, расступившихся вдруг у горизонта, рвёт фалы и вымпел на мачте, не-смотря на попутное направление, поистине немыслимый ураганный ветер. Но, что вообще может сравниться с этим парализующим мысль зрелищем?! Что?! Впрочем, есть кое-что. Роды?! Ну, конечно же, роды, твои роды, твоего ребёнка… прямо в ру-ки, – кто знает, что ожидает нас впереди, – это незабываемо, непередаваемо!– Самый малый вперед.
— Есть самый малый вперед, – удовлетворенно соглашается моторист.
— Рома, подбери скорость точно под волну.
— Есть, тОварищ кОмандир, – смешно по-хозяйски окает Горбодей.
И тут!!!
Необычно сильная режущая по сердцу вибрация неожиданно сотрясает корпус Ан-тилопы, словно корабль со всего размаха налетел на что-то страшное, несоразмерное, большое, скрежещущее, острое.
Эту дрожь хрупкого пластмассового корпуса невозможно не ощутить, не почувст-вовать, не вобрать в себя вместе с кораблём, не замереть вместе с ним и не содрог-нуться в предчувствии неизвестного.
Её невозможно… не испугаться.
Что это?
Что?!
Антилопу, словно в пьяном угаре шатает из стороны в сторону под монотонный тяжелый неотвратимый бой молота. По мере плавного переваливания тральщика на попутных волнах, что-то страшное, большое, металлическое хрипит и клокочет где-то там, у неё внутри, разбрасывая в разные стороны, давящие сознание инфразвуковые стоны маленького кораблика.
Но действительно, что это может быть?
Да неужели действительно, какое-то подводное препятствие, каменная гряда, от-мель?
Но как?
Где он, лейтенант Стариков мог ошибиться в расчетах?..
Нет!
Нет-нет!
Этого не может быть: гряда с другой стороны фарватера, а одинокий остров ещё далеко, очень далеко для того, чтоб здесь, в прямой видимости приемного буя фарва-тера, пусть даже и значительно правее его, с такой незначительной осадкой тральщи-ка можно было б задеть за какую-то неучтенную подводную банку.
Но тогда что?
Феликс, интуитивно следуя за невидимым для глаза направлением вибрационных волн, движется по кругу на своем главном командном посту, внимательно охватывая, осматривая, ощупывая Антилопу, вслушиваясь её в жалобный плач, – после десяти-часового бдения на ходовом мостике он словно врос в этот корабль, стал его частью, душой, рассудком, разумом. У трапа, ведущего вниз на корму, командир столбенеет, парализованный на долю секунды неподдающейся осознанию картиной, действом. Там, на юте в такт плавному качению тральщика на боковой волне, словно упругий резиновый мяч, скачет по пластмассовой палубе огромный металлический двухсо-ткилограммовый акустический трал, прозванный моряками за его массивную цилин-дрическую форму «свиньёй». Мощную железную цепь его крепления к корпусу после многочасовой вибрации, похоже, разорвало в клочья, словно легкий бросательный конец, и вот теперь, освободившись от стапелей, трал на радостях решил расчистить пространство вокруг себя для чудовищной двенадцатипудовой пляски. Зрелище это поистине устрашающее. К тому же, в этот момент, словно для получения полноты впечатлений, из-за значительной потери управляемости и остойчивости, опытный ру-левой, старший матрос Федька Моисеев, неожиданно теряет управление кораблём, не справившись с его инертностью. Антилопу немедленно разворачивает правым боль-ным бортом к волне как раз под самую крутую и глубокую волну. Бедный тральщик с перепуга валится под неё, укладываясь на бок почти ровнёхонько с уровнем горизон-та. Феликс едва удерживается на леерах мостика, чудом не улетев вместе со скаты-вающейся с мостика за борт тонной воды. Между тем бездушная «свинья», набрав полную инерцию качения, со всего размаха, всем своим весом наваливается – словно «нахальный» спустя тридцать лет на неокрепшие умы наших детишек, – на повидав-шие виды кормовые леера правого борта юта.
Чувство бесконечной безнадёги, а вслед за ней и подкатившей в очередной раз дурноты, несвоевременно душит командира в позыве… всеразрывающей внутренно-сти беды.
Следующий вал, незамедлительно подкравшийся вслед за первым «нахальным», уж тут как тут, и готов с новой силой наброситься на брыкающуюся из последних сил Антилопу, экипаж.
Ну, милая! – давай, давай же, поднимайся…
Ты можешь, должна.
Ты справишься.
И та, словно подслушав мысли экипажа, направленные к ней со всех боевых по-стов и отсеков, сотрясаемая очередными ударами выступов перекатывающего по её юту трала, уже помчавшегося было в обратный путь, несмело, но всё же непреклонно поднимается, отряхивается и, наконец, выпрыгивает в полный свой рост перед оче-редным непреодолимым врагом-валом обезумевшей стихии. А затем, вдруг, – так бы-вает, правда-правда! – сама без какого-либо участия рулевого, отброшенного преды-дущим беспрецедентным падением в бездну от штурвала, возвращает свой изранен-ный нос на прежний попутный со стихией курс.
Ай, да Антилопушка!
Ай, да, Умничка! Чудо!
Обезумевшая от бессилия волна с грохотом и воем валится многотонной тяжестью мимо борта корабля, лишь покасательной задевая его корму и притихшего на пару се-кунд на ней «поросенка».
Антилопа облегчено выдыхает.
Обескураженный Федька Моисеев хватает ручку штурвала.
Экипаж без команды осматривается в отсеках, на боевых постах.
Командир, преодолев очередной приступ непрекращающейся все эти десять часов муки, тянет к себе «банан».
— Боц… боц… – икает он в замусоленный микрофон, – боц-ман, сроч… срочно на мостик.
— Есть, товарищ командир, – тут же, словно джин из старой лампы, со стороны рубки материализуется неутомимый старший матрос Стрельба, как командир, почув-ствовавший опасную вибрационную нагрузку на корпусе и гонимый этим сюда, на-верх на помощь.
— Свин… – тыча в сторону юта, давится желудочным соком лейтенант, – свинья.
— Есть, – рубит боцман и без слов, эмоций и раздумий в одном легком мокром ра-бочем платье после двухчасового боя с водой в трюмах кубрика и камбуза, немедля ни секунды, несется вниз на ежеминутно заливаемую смертельно-холодной морской водой и покрытой тонкой пленкой льда верхнюю палубу, где неистово скачет весе-лящийся двенадцатипудовый «поросёнок».
Как остановить его?
Как?
К счастью, Антилопа, наконец-то, вышла на траверз спасительного долгожданного мыса острова, волна, хотя по-прежнему легко и непринужденно перекатывает через ют, всё же становится значительно спокойней, миролюбивей, но до места назначения ещё далеко, очень далеко, почти пять миль.
— Может запустить гидравлику кран-балки? – первое что приходит в голову к ко-мандиру. – Нет, риск срыва за борт моряков, удерживающих его при подъеме на бор-товой качке, слишком велик! – Но, тогда может быть просто, столкнуть его за борт? – Пожалуй, это было бы самым правильным решением, но чтоб столкнуть его, придется ломать леера, а вместе с ними и всё остальное, что висит на них на юте тральщика – это не менее сложно, да и, пожалуй, не менее опасное. – Тут требуется что-то другое, необычное, неординарное. Вот только что? Что?!
Мысли командира, сменяя друг друга, несутся у него в голове со скоростью, мно-гократно превышающей скорость ветра урагана, но выхода из сложившейся ситуации находят. Лейтенант так и застывает на мостике с открытым ртом, не в силах выдавить из себя ни единого звука, команды, действия, даже раздирающая внутренности рвота отступает в этот момент, всё – и мысли, и желания – замирает в нём.
Другое дело боцман!
Он не размышляет, ему это совершенно не свойственно.
Саня Стрельба человек дела, не мысли, он умеет брать ответственность и инициа-тиву на себя в любой, самой сложной обстановке, а уж в критической, когда слова и мысли, лишь мешают, тем более. Ему не нужны подсказки или дополнительные ко-манды, задача проста и ясно – нужно ликвидировать губительное разрушение корабля любой ценой.
Любой!
Здесь нужен… шаг… неординарный, примерно такой же, какой совершил в свое время Александр Матросов – вечная память и слава ему! – но решиться на него боц-ман может только сам, никому не дано право приказывать… совершить подвиг.
Никому, кроме Бога, – однажды, такое случается с каждым из нас, – живущем, не-сомненно, внутри нас.
Если не ты, то… КТО?!
Саня, не скулит, не раздумывает, как, впрочем, и всегда, он немедля идет в атаку, в бой, – с разбега валится на скачущий трал, придавливая его своим вдвое меньшим, но все ж тоже очень внушительным весом к палубе и, тем самым, заметно уменьшая ам-плитуду его подскока. В результате – завязывается неравная смертельная схватка, в которой время играет против Антилопы и её экипажа, всё-таки они в отличие от трала не железные, хотя держатся, держатся, отыгрывая минуту за минутой у взбесившего «монстра» – чем глубже они уходят за остров, тем слабее становятся волны, ветер, амплитуда ударов. Стрельбе чудом, словно опытнейшему наезднику, удается удер-жаться в седле, сверху на железном «борове». Он, то и дело перебирает ногами и ру-ками, чтоб не оказаться под копытами разъярённого «кабана», но всё равно оконча-тельно усмирить трал ему не удастся.
Ясно одно, – долго так продолжаться не может, Стрельба всё-таки не железный, да к тому же он до ниточки промок под накатывающими на ют волнами, вот-вот при-мерзнет к тралу.
— Фёдор-р-р, – протяжно не по уставу рычит командир, – право пять.
— Есть право пять, – удивленно сопит рулевой, выполняя опасный, увеличивающий угол атаки волны, маневр, лишь на пять градусов, согласно приказу, перекладывая руль.
Антилопа плавно клонится на левый борт и «боров» с наездником послушно ска-чет под уклон прямо к кран-балке, туда, где и положено быть ему на левом борту, но при этом опасно подставляя израненный правый борт под накат очередного вала.
— Лево десть, – взрывается, динамик, как только «поросенок» добирается до поло-женного ему места, – прежний курс.
— Есть, лево десять! – осознав маневр, радуется рулевой. – Есть, прежний курс!
Личный состав Антилопы, не видя происходящего, но чувствую важность его по частоте и силе ударов, разносящихся по корпусу, замирает каждый на своем месте в ожидании, готовый немедленно броситься на помощь, спасение боцмана, друг друга, корабля.
— Саня, цепляй, – сквозь непрекращающиеся завывания ветра несётся над палубой рёв-мольба командира, – цепляй ногами кран-балку, давай же, да-вай!
И Саня даёт, выдохшийся и замерзший до крайности, предела, даёт, не видя и не слыша ничего и никого, кроме загнанного в угол железного «кабана» под собой, даёт, спинным мозгом почувствовав замысел командира, даёт, закидывая левую негну-щуюся чугунную ногу за железную шею корабельного жирафа. Подоспевшая гигант-ская волна в этот момент проглатывает их обоих вместе со всем ютом, намертво при-морозив человеческую плоть некой пока ещё живой прослойкой между двумя редки-ми железным изделиям пластмассовой Антилопы.
Всё!
Сумасшедшая пляска трала по хрупкой палубе прекращена.
Стрельба выполнил, поставленную ему задачу, выполнил как нельзя лучше… в данной ситуации.
— БП-3, Мостик, – с недовольством – верный признак крайней опасности, а значит и полной концентрации – выстреливает командир, – ср-р-рочно с тулупом и запасным спасательным жилетом на ют.
— Есть, Мостик, – тут же отзывается старший минер Родька Рудер, – три месяца на-зад его примерзшего к морской железной бочке на рейде главной гавани спасал боц-ман, теперь его – «алаверды»! – черед укрыть собой друга – и уже через секунду вме-сте с молодым напарником Лехой Мазь стремглав несется на ют.
Спустя мгновение странная пирамида из людей и железа вырастает на корме: ог-ромный железный трал в виде трёхсот литровой бочки, меж ним и кран-балкой обез-движенный промерзший насквозь боцман, тяжелый караульный тулуп поверх их всех, и два минера, крепко прижавшихся к этой куче плоти и металла с разных сторон.
Э-эх, незабываемая пирамидка!
Несмотря на ежеминутное поглощение юта очередной, хотя уже и сдавшейся, но всё-таки по-прежнему огромной волной, никто из них в течение часа не двигается с места, пока Антилопа медленно со скорость волны полностью не заползает за спаси-тельный остров. Здесь Родька один, без своего вездесущего товарища-боцмана, вы-полнил все необходимые такелажные действия по креплению корабля к бочке в за-данной точке брандвахты, а уж затем вместе с электриком после нескольких попыток с трудом оторвал Саню от трала с кран-балкой.
Стрельба не сразу, но всё же пришёл в себя уже в кубрике, относительно легко от-делавшись банальной простудой. Командир, как и в прошлый раз на поправку здоро-вья «русского богатыря» потратил очередные пол литра «неприкосновенного запаса», корабельного технического спирта, хранящегося в сейфе его каюты, – ну, как тут без него? – и уже в 21-00 скомандовал «отбой» всему личному составу. На вахту до девя-ти утра заступили опытный минер и молодой радист, которого командир сменит-таки – Феликсу, как бы он не устал, никогда не спится после передряги – около 24.00.
В общем, брандвахта началась строго в положенный ей срок!..
Антилопа мирно спит, раскачиваясь на кормовом швартовом конце, но готова не-медленно сбросить его за борт и выдвинуться в любую заданную ей точку Балтики при любых погодных условиях.
Ночь. Кромешная тьма. Шторм.
Четверг.
Середина зимы. Льда, увы, ещё, нет.
Конец восьмидесятых.
Где-то на Балтике…

Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных си-туаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти житейские ситуации. Все описанные здесь события, диало-ги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художест-венным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников периода 1987-1991гг.
Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпе-ние выслушать всё это в сто первый раз.