Сновидец

СНОВИДЕЦ

Если сон это переход к жизни, то будущая жизнь это переход ко сну.

Рене Магритт

Безусловно, очень многие люди любили вздремнуть. Сумасшедшие ритмы жизни оставляли им немного времени на отдых, да и тот мог быть прерван незапланированными проблемами. Сон становился чем-то желанным и зачастую недостижимым. Но мало кто создавал из него культ в полном смысле слова. Этот человек был одним из таких чудаков.

Вынужденный нехотя ходить на работу, где ни с кем не сближался и общался лишь на деловые темы в случае крайней необходимости, он зарабатывал на пропитание, чтобы затем нехотя питаться и оправлять естественные потребности, поскольку без этого жизнь любого обычного человека была немыслима. Совершенно бесконфликтный в общении и на редкость неприхотливый в быту, он не жил, а существовал в это время, и наблюдать за ним было совершенно неинтересно. Но всё менялось, стоило лишь ему уснуть, что бывало сразу после возвращения с работы и продолжалось с короткими перерывами до момента, когда он снова был вынужден направляться туда.

Живущий во сне, он мнил себя в нём царём и Богом, Владыкой Вселенной, Высшим Разумом. Полностью осознавая свои сны и контролируя в них всё и вся, он обитал в них, спасаясь от серой унылой реальности, в которой был слаб, неумел и беззащитен.

Цветные сны, более яркие и реальные, чем сама реальность, подчинялись его воле, подобно податливой глине в умелых руках скульптора. Он мог пожелать Тадж-Махал — и получал Тадж-Махал, мог пожелать Собор Святого Петра — и получал Собор Святого Петра. Ласки самых чудесных красавиц, вкуснейшие вина, которые не пьянили, и яства, которые не заканчивались. Почести и пресмыкание несметного множества рабов. Страх и трепет вражеских воинств. Всё, что было угодно его ненасытной натуре.

В своих снах он мог отомстить любому обидчику, на которого в жизни боялся бы и посмотреть; добиться благосклонной покорности женщины, которая не удостоила бы его и взглядом, если бы он, конечно, решился подойти к ней и заговорить; только здесь он, освобождённый от всяких догм религии и норм морали, мог быть самим собой, делая всё, что в иное время назвал бы противозаконным, кощунственным, непристойным и аморальным.

Он проходил сквозь людей и стены, поворачивал ход времени вспять, возвращаясь к тем местам и моментам, которые были для него особенно приятны, превращал волевым усилием любой предмет в другой, придавал ходу событий желаемый образ и упивался своим ощущением превосходства над всем и вся. Кичливость, зазнайство, хвастовство и самообольщение стали неотъемлемой частью натуры сновидца, полагавшего, что один лишь он является сверхчеловеком, достойным всех благ земных и небесных. И, вместе с тем, он не видел в этом какого-либо вреда — в конце концов, кому какое дело, о чём он грезит во снах, до тех пор, пока не лезет со своими мечтами к окружающим.

Так проходили дни, месяцы, годы, но живущий во сне человек не считал время и не обращал внимания на события, происходившие вне его личной вселенной. Где-то там, снаружи, могли происходить войны и проливаться кровь; могли проноситься ураганы, срывая с домов крыши и забрасывая скот на деревья; могли выходить из берегов моря и реки, заставляя всё плавать или тонуть; могла сотрясаться земля, складывая дома, подобно карточным домикам. А ему не было дела до чужой радости или горя: все прочие были для него не более чем пыль, преходящий прах, развеянный по вселенной. И лишь он, с его мечтами и радостью, был Пупом Земли и Центром Вселенной.

Просыпаясь, он записывал свои сны в лежащую у кровати тетрадь, а засыпая, — давал заказ на то, что собирается увидеть в этот раз.

Однажды ему приснился тревожный гнетущий сон, начинавшийся, как и прочие, весьма и весьма спокойно, если не сказать — чудесно. Цветущие сады, полные дивных и красочных ароматов, белокурые нимфы, резвящиеся в прозрачных озёрах и водопадах, более не привлекали его внимания, и, устремившись за грань всего, он бросал вызов всему и вся, решив воспарить надо всем и, подчеркнув свою уникальную значимость, поставить следом несколько восклицательных знаков.

Сначала он воспарил над садом, водопадом и озёрами, и, хотя нимфы, игриво укорявшие его в том, что он оставляет их, зазывали его обратно, — сновидец их не слушал. Он нёсся дальше, оставив позади планету, звёзды и галактики. Обеспокоенные созвездия пытались вразумить ретивого сновидца, тревожными голосами побуждая его вернуться, но он принимал их слова за зависть и пропускал мимо ушей. Дальше, за пределами мрака, за пределами времени и пространства, за пределами жизней и судеб, за пределами всех границ и пределов он ожидал ощутить апогей своего величия, в окружении благодатного света и хора горних ангелов, но вместо этого увидел лишь гадкое, торжественно-мрачное место, где на сухом гниющем дереве висели усохшие человеческие тела, под которыми сидела песиголовая тварь. Небрежным движением грязной лапы чудовище схватило его, как нашкодившего котёнка, прервав безудержный полёт, и хриплым язвительным голосом произнесло:

— Ты думал, что всё, находящееся за пределами чувственного, непременно относится к духовному? Ты глуп. Ты думал, что представляешь собой Нечто? Ты — ничто. Ты думал, что познал великие тайны, обретя великое могущество, которое наделило тебя превосходством и вознесло над безликими серыми массами? Но ты не владел никакими неведомыми силами — это тёмные силы владели тобой. В этом не было ни величия, ни духовности, а ты — всего лишь глупая жалкая мышь, позарившаяся на запах подложенного нами сыра. Ты думал, что облачил себя в горностаевую мантию и золотую корону, но это были лишь ржавые кандалы и грязные лохмотья. Таким, как ты, неведомо, что истинное величие заключено в смирении и простоте, а силён не тот, кто может многое позволить, но тот, кто может от многого отказаться. Но ты горд, и в тебе нет покаяния: я вижу в тебе лишь страх и желание избежать последствий своих поступков, а не желание измениться. Что ж, ты делал всё, что желал, и так, как желал; твой выбор сделан, и не тебе запрещать мне поступать сообразно моим желаниям и прихотям…

Возмущённый, как никогда прежде, сновидец пожелал обратить время вспять, превратить осмелевшую тварь в червяка, разорвать её в клочья или, в крайнем случае, проснуться. Но тварь неспешно откусила ему голову и, выдавив из обезглавленного тела все соки, метнуло его в Бездну, будто сморщенную виноградную гроздь…