"Мейд ин Поланд." "Вова-Муха.."

«Вова- Муха.»

«Вова — Муха, Вова- Муха, моя первая кликуха», — запиликало радио приблатнённый мотивчик. Значит прорвались. Уже наш кордон. Пшеки остались где то там. Позади. Поезд «Варшава- Харьков» весело отстукивал, спрыгнув с узкоколейки, уменьшая километры. Впереди Киев.
Можно расслабиться и покурить.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

— Если шо, я буду рвать стоп- кран!- инициативный пассажир, в домашних тапочках «мэйд ин Поляндия», для жёсткости рвёт воздух руками, изображая свою крутизну.
— Слышь, или все ходить не будем?
— Скока у нас стоянка?
— Двадцать минут.
— Слышь, Вова, ты ж только не отрубись.
Проводник опасливо смотрит на компанию из троих парней, покидающих его вагон, на сигнал светофора, на бабок, снующих по перрону, на безбилетников«ну возьмите, пожалуйста».
— А где у них тут эта, «Оболонь»?- В вокзал идти надо. Тут не продаётся.
В буфете ещё эта очередь.
— Та минут двадцать стоять будет. Если шо, Вова дёрнет стоп- кран…

Поезда на перроне не было. А он и не гудел. И «Марша славянки „не было.
— Может другой выход?!- вмиг протрезвев, компания ставит ящик пива на скользкий пол. Двое бегут к дежурному.
— Ково?- очередь пытается шуметь, не войдя в ситуацию. — Шо вы хотите? — Поезд. “Варшава — Харьков», на какой платформе? Перегнали?
Удивлённый дед смотрит через своё окошечко на двоих в куртках «на голое тело». Он пытается сообразить и по тапочкам на «босу ногу» понимая, выдаёт текст, желая помочь:"- Так уехал..."
«Так уехал» означает, что поезду сократили стоянку. Он уже в двадцати километрах. Но его можно догнать, так как поезд делает крюк.
Дали звонок начальнику поезда. Проводник «так и знал». После усиленного гупанья в закрытое изнутри купе, обнаружился не трезво спящий пассажир, обещавший рвать стоп-кран! Вова- Муха! Падла!

Весенние вечера бывают поразительно холодны. Особено в сумерки. Не сговариваясь, оценив ситуацию, таксисты, глядя на гоп- компанию из троих лиц, с радостью и мечтательно слушают историю: " Поезд уехал. На перегоне можно догнать. Деньги есть. Пятьдесят. Сто долларов."
Они пытаются максимально пробить, на что способны эти лохи, без шапок и босяка.
Подъехали левые такси:" Где ехать?"- за чёрной тонировкой не видно лиц. Бомбилы затихают. — Поезд догнать надо...-Садись. -Нас трое. — Ничего, шас догоним. -А ты хоть знаешь, куда ехать?- Конечно, знаю.
Шото говорит, шото подсказывает, он не сумму не обговаривал, не торговался, ни маршрут не спрашивал. Мы тут долларами трясли. Щас пробьём: — Не братан, мы сами доберёмся… Глаза таксиста издают злобный огонёк, но он борется с собой:- Садись, — голос«таксюка» почти шипит, он пытается улыбаться, но на роже у него написано, что их конечеая остановка- ближайшая
лесополоса и лопата.
— Давай позвоним домой. Рыжий понял. Он всё понял, как там, у моста. В Марышин.
Чуйка ещё никогда его не подводила.
_ _ _ _ _ _ _ _ _

— Я хочу польку!- Пьяный парень, разгорячённый алкоголем, размахивает полами худого серого плаща, на костлявой фигуре. — Мы месяц тут сидим, без баб. — Какого ты надел этот балахман сюда?- зло прерывает его паренёк стриженый под «площадку». — Ты не понимаешь, — парирует худой. — Это Европа. Тут все ходят в плащах. Как в кино… — Ну да, шото я никого кроме тебя не видел. Спалишь нас всех, как на «Стадионе».
— Слышь, пацаны, ну полячек дешевле чем пятьдесят долларов нету. — У меня есть деньги.- Фигура в сером похлопывает себя по карману. — Пойди с ним, а то наведёт на хату. Хлопнут всех.- Рыжий кивает. Они вдвоём входят в черноту ночи. Туда, где огни остановки. Там таксисты. Они знают всех местных прачек.
— Пятьдесят долярив? Пятьдесят долярив за удар? Та вы поохренели, — орёт фигура в сером. Обиженные панночки в прозрачных колготах дуют продажные губки, не выходят из машины. — Та мы заплатим, — рыжий делает очаровательную улыбочку. Он всегда знает, что нравится женщинам. — Деньги есть.
Дебильный долговязый в плаще лезет в карман и достав веер, трясёт им( типа «ВО!»)
На кипиш начинают съезжаться машины.
— Эй, пацаны!- из выкатившейся ниоткуда девятины, высовуется бритая физиономия. Срисовав картину, колежане ни слова ни говоря разворачиваются и на морозе уходят.
— Не оборачиваемся, если это братва, доходим до угла и подрываем. На хату не бежим. Спалим всех. Фигура в сером трясётся в отходняках. Сзади слышится визг шин. — Э, стоять!

Почему то вспомнился фильм" Беги, негр, беги."
Они поворачивают за угол, как будто кричат не им, мол «не розумем» и не сговариваясь, стартуют.
Девятина прорезает фарами, как в охоте на кенгуру, они бегут, шо лоси(лохи), петляя между деревьями. Водитель машины уже вскрыл свои намерения. Давя на газ, он виляя пытается сбить то одного, то другого, но они прыгают за падлючные тополя, так и не давя задавить себя.
На долю секунды дыхалка подводит выпившего. Тот, что по-симпатичней, хватает «невдалого» под руку. До угла остаются метры. Там река. Не сговариваясь они успевают забежать в камыши, прямо в холод не замёрзшего декабря. И сесть, пригнув головы. На берегу слышны голоса. Фары авто шарят в сторону моста. Это продолжается целую бесконечность.

-Сколько у тебя денег? — Семьсот,- трясёт челюстью неудавшийся ходок. — А у тебя?- вопрос дамскому любимцу. — Нисколько. — Он смотрит в глаза товарища, ища коннект и начинает улыбаться. Впервые за этот вечер. Они наверное понимают — всё. — Шо?, та я не собирался платить, я думал ты тоже. Еслиб я знал, шо ты возьмёшь с собой все деньги…
С берега надавливает серая безликая тишина.

— Тут ездила девятка, по посёлку. Светили фарами по окнам, наверно вас искали. Так хозяин выскочил на балкон. Бухой. Шмалял из двустволки: «Злодии, пердолю дупе! Курва!,» Весь квартал проснулся. Полиция приезжала. Но не к нам.
— Мы в речке сидели. С Додиком. Площадка не зло ткнул Плаща локтём. — Этот достал семьсот бачей, светил там перед таксюками, те рекету и стуканули. Да, братуха?! -Ему вдруг стало необычайно весело. Наверное на нервной почве. Улыбаясь, прямо в мокрой одежде, он лёг и закрыл глаза: «Не, надо уже ехать домой. Хорош...»
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Любит у нас братва девятки. — Мы щас подойдём. Трое уходят в здание вокзала. — Шо ты… — не понимают босоногие. — Та это не такси. Бандюки. Хочешь- едь. Они тебя до лесу довезут. Надо так добираться. На перекладных. У кого скока денег?
Ну Муха…

Экспресс, идущий до Полтавы, оказался на редкость тягомотным решением. Из нагрудных карманов были извлечены «сотни» и полтинники, злотые. Увидев Гранта, полтавская работница обменного пункта, нервно задёргала головой.
— Та настоящие, из Польши. Мельче к сожалению нет.
— Та у меня нету столько кассы, — явно сбрехала потомственная специалистка по галушкам, глядя на троих не бритых, с заспанными глазами, с перегаром и в домашних тапках.
«Странные- это мягко сказано.» — «Нету у меня,- сказало на ходу захлопывавшееся окошечко единственной на весь город обменной полтавской будки.
Дебильная ситуация. Хочется жрать, прошли почти сутки от мечты об „Оболони“ до загаженного полтавского перрона. А обладатели почти двух тысяч на троих, только и могут себе позволить бутыль какой то неивестной по происхождению самогонки и превонючей, после Мальборо, Ватры без фильтра.
До Харькова оставалось сто сорок км железки и полное отсутствие поездов.
Остаток пути любители местных колоритов проделали в электричках, пересаживаясь на дальних станциях. У них не было попить. Они стреляли сигареты.

В качестве утешительного приза был рассказ Вовы.
На Южном, варшавский поезд приехали встречать несколько машин. Это очень напугало паренька, нечёсанного, одного, на всё купе, сторожившего вещи „с Польши“. Он был на удивление трезв. И неожиданно ошарашен такой делегацией. Злые люди, по одному и по двое, трое, вламывались в купе и с вопросом: „Ты Вова- Муха“, брали те или те чувалы, чемоданы, сумки.
Он боялся спросить, но его никто не бил. Да особо сильно та и не обзывал. Обиженный, он последним покинул купе. К вечеру того дня добрались и остальные. Это они позвонили друзьям, родственикам и знакомым, чтоб те с такого то поезда и с такого то купе забрали ихние вещи.

(Продолжение следует)