"Мейд ин Поланд." Все части

" Искатели сокровищ." Вместо пролога.

— Давайте так. Ты просеиваешь эту кучу. Я после тебя. Ты- пересматриваешь сито. А ты всё сгребаешь. Не выбрасываем…
Если бы кто, из проходящих по улице заглянул за забор или присмотрелся в щёлку, то увидел бы странную картину- четверо людей: парень, девушка, мужчина и женщина. Сумерки. Лето.
Казалось, они играли в какую то глупую игру. Один брал кучу земли, загружал его в обычное сито, каким просеивают жужалку и возбуждённо тряс. Второй человек высыпал содержимое первого к себе, в сито по- меньше. И тряс ещё яростнее. Крупные куски, не просыпавшиеся в отверстия, он отдавал третьему «эксперту». Четвёртый контролировал процесс.
Время от времени, воздух разряжали возгласы:«Есть!», «Ага!», «Да!», «Нашёл!» и прочее.
Если бы прохожий постарался заглянуть в мисочку, то вместе с заинтересованными он увидел бы такую картину: буквы с завитушками, серьги, кулоны, колечки с камнями.
Не надо быть посвящённым экспертом, чтобы понять. Это было золото. Пятьсот восемьдесят третьей пробы.
-«Есть!» После очередного вскрика все склонялись к тазику. Из рук в руки передавая находку. После паузы сита шуршали снова. Интрига нарастала. Ночь скрывала видимость. Включили прожектор.
_ _ _ _ _ _

— Давай быстрее. Собирайся. У нас нет времени.
Парень лет двадцати пяти нервно осматривал то, что складывал в сумку. Его слова были адресованы девушке его же годов. Она понимала, о чём он говорит. Он ей всё рассказал. И теперь она знала. Его ищут, а точнее- его уже нашли. Она решила всё равно быть с ним.
— Мы будем жить на хате у товарища. В Центре. Я договорился. Пересидим месяцок, два, — он притянул её к себе, заглянув в серо-голубые глаза… — Всё будет хорошо…
_ _ _ _ _
— Тимур, ты когда едешь домой?
— Завтра.
— А вернёшься?
— Не знаю. У нас там война.
— Мне нужен клаф.
— Сколько?
— Пару пачек по 50 ампул. Почём?
— По два доллара. Передам через Бакира.
— Вернёшься?
— Не знаю, брат.
Два доллара. Цена здоровья, крушения надежд, цена судьбы.
Кто-то берёт и ставит свой пазл: Две- три капли, ноль двадцать пять, 0, 5; 0,75.
Кто выбирает дозы- страх или пол флакона. Кто откручивает зелёную пробку?
При попадании глазных капель в водку, в спиртное, у человека падает давление. Его вырубает. Он засыпает и спит сутки. Помнит кусками. Это легенды. Это брехня.
На секунду он вспомнил московский поезд, попутчиков с мастями на костяшках пальцев. Страшную головную боль, преследующую его от самого Орла, сутки. И долги. Год и более. Долги. Если б он тогда поймал тех, тех кто ливанул ему этого клофелина…
Каменные прилавки Благбаза. Они слышали много историй. От десяти долларов за ампулу и банальных грабежей в поездах. До элитных похождений девочек в гостинице «Ялта». О суммах в сотни и тысячи. УЕ.
_ _ _ _ _ __ __ __
Как поразительно доверчивы бывают люди.
Поезд тарахтел и тарахтел. А вместе с ним и пассажиры, радующиеся пересечению границы, и активно возлияющие внутрь.
— Я к другу еду. Во Францию. Через Германию буду добираться,- парень радостно лепетал. Польский кордон остался позади.
— Таможенники ничё не нашли,- разгорячённый алкоголем «Роял», он вытаскивает из кармана брюк пачку долларов. — Во, — делает веер. Его «радостно» сверлят глаза попутчиков, плотной женщины(старшей группы) и парня, делающего вид, что он дремлет.«Клаф, нужен клаф», — мысли сверлят голову парня, он ещё боится, он не решился. «Ну ничего, это не последняя поездка. В следующий раз буду умней»,-Он даёт маяк старшей, пытающейся глазами полюбить «французского гражданина», оглядывается по сторонам и не найдя ничего лучшего, вырубается.
На подъезде к вокзалу " Варшава — Сходня" (или Заходня?), кто то буквами во весь рост, на польском написал«ЗЛОДИИ». Значит приехали. Никто не вошёл в купе со своими ключами. Никто не тыкал стволом, требуя по честному, 50 долларов въездных. Пол дела сделано. Теперь по проверенной схеме. Цепочкой, взял сумки, пронёс десять метров, вернулся, пронёс другие чуть дальше. И так до такси. Злодии. Они где то рядом. Это соотечественники. Те кто заехали транзитом, по беспределу. И те, кто уже всё взял под контроль.
Глава вторая.
Они будут жить в крутом предместье- Марышин. Это часть Варшавы, район элитных домовладений, двадцать минут на такси, до центра.
«Стадион».
Оптовый рынок, в народе «Стадион», располагался в самом центре столицы, на бывшем стадионе. От самого низа, к верхней площадке трибун, следовали ряды киосков, навесов, различных реклам всевозможных брендов, на английском и на польском языках.
Звучали голоса уличных торговцев всякой «горанцей кукурузы», «горанцой кавы», скрипели баркасы оптовиков. Для шести часов утра, стадион был на удивление разнообразно наполнен гулом разноязычных голосов.
Польская речь перемешивалась в основном, с русской. Верх трибун оккупировала китайская диаспора, рядом теснились перекупщики из «наших». Сновали лица кавказской национальности, очень похожие на чечен. Слышался говор двухметровых белорусских спортсменов с их «што».
Баркас с кукурузой, кофе и хот- догами, чуть не задавил своей полутораметровой конструкцией молодых людей с кучей сумок, расположившихся прямо на проезде торговой площадки. Тормознув поляка, они стали снимать стресс, по пятьдесят, и под кофе, и под хот- дог, значительно сузив проходняк.
Он услышал возню возле самого спуска. Невысокий человек, с орлиными ноздрями и чёрными глазами, довёл до обморочного состояния группу любителей польской «паленки».
"- Платить нада. Все платят. По- честному. "- его рот криво улыбался. — У меня всего 100 долларов,- ответила фигура в сером плаще, сдуру надев его в Польшу, наивно полагая, что в Европе, как в кино, все ходят в плащах.
— Ты што, не понял, — двухметровый, явно бульбаш, взял серый плащ за хлипкие лацканы. — Пайдём вниз,- вмешался кавказец. — Если вы честные барыги, мы вазьмём с вас по десять… Вдвоём, они попытались тащить двух парней, крупную деваху и их неподъёмные баулы вниз, к трамвайному кругу, где было почти безлюдно.
«Шо такое?!»,- руку чечена перехватил подошедший. — Какое «шо»?- Вызверился потомок белорусских партизан(почему-то всегда казалось, что партизаны должны быть мелкими, чтоб удобно было прятаться в лесу) Его явно взбесило слово «шо». — Откуда вы? — А шо такое?.. Вопрос на вопрос был в явно угрожающей интонации. — Мы с Харькова! — Слышь, ты чё хохол, ты старший? — хач сверлил глазами четвёртого. — Пайдём вниз, пагаварим, можешь своих тут оставить.
Внутреннее чувство«старшего» подсказывало ему, что белорус, с его тупым взглядом, так и ждёт от харьковского, такого же тупого согласия с его логикой.
«Внизу»- явно было местом для продуктивного отъёма ценностей бандой этого интернационального дуэта, а может и квартета, а может и целого камерного оркестра, по- беспределу.
— Слышь, мы никуда не пойдём и никому платить не будем. Хочешь качать, качай здесь… Глаза чечена кого- то увидели, он на долю секунды посмотрел за спину старшего. В глазах его мелькнула озабоченность… " Старший" тоже проследил искоса за взглядом «чёрного». К толпе, застопорившей проход, протискивались двое полицейских. Их кобуры были открыты. Они явно понимали, что делать в такой ситуации.
— Вы отсюда живыми не выйдете,- просипел чечен, отступая. — Зарежем…
Охрана рынка, двухметровые амбалы, кил по сто двадцать весу, в чёрных рубахах, с закаченными до перекачанных бицепсов рукавами, со стволами девятого, как в Америке калибра, с потрескиваюшими рациями, показались ангелами с Неба…
_ _ _ _ _ _ _
" Ты широко не гуляй, ходи и оглядывайся".- Из потока людей, сплошной массой двигавшей его по кругу перекупов и тех, кто хочет сбыть свои теодолиты и нивелиры, он увидел черного, того что с утра.
Поляка(с ударением на «о») звали Марек. Он более менее сносно изъяснялся по-русски: «Пятьдесят доларив за едну. Тышчонца за двадцать. Окей?»
Они вывели их, всех четверых, через внутренний выход. Красный опель бесшумно подъехал к колонне вокзала. Поляки(на о ), взяли им билеты и помогли погрузиться в их вагон.
Через время, на перрон вокзала выехала «девятка». Сделав разворот, прямо посреди кучек отъезжающих, она остановилась параллельно составу. Вторая машина, не опознанной марки, подъехала к хвосту поезда. Вышедшие из автомобилей люди явно кого-то искали, требовали остановить поезд, но отправление уже началось. Поезд тронулся.
Из за штор, в глубине своего купе, чуть ближе к дверям, одна компания особенно пристально следила за провожающими.
Голосов, за шумом набирающего ход паровоза, не было слышно.
Рядом с колонной вокзала, они увидели группу поляков, ожидавших развязки событий. На долю секунды их глаза встретились, как бы зафиксировав взгляды на окне их купе. Они не стали махать руками в ответ, чтоб не обнаружить себя, ещё не до конца понимая, что расстояние увеличивается и увеличивается, оставляя Варшаву и её «злодиев»позади, оставляя до следующего может быть раза.

«Мейд ин Поланд.»

«Презент до кобеты».

Девушка прижалась к стене. Какой то бритый на лысо субъект, в футболке с надписью «USA», перегородил и без того узкую улочку старого города.
— Злато, — он пытался дотянуться до тоненькой золотой цепочки на шее девчонки лет девятнадцати.
Панночка постаралась ретироваться в тень старинных домов. На улице, не смотря на дневное время, не было ни единого человека. Она хотела было кричать. Парень напротив сделал глаза по-добрее и на чистом, только что придуманном, как ему казалось польском, забубнел непонятный набор фраз: «Злато, презент до кобеты! Ланцюжок? По- иле? Where is a shop? Gold?»
— Вот дура… Он повертел головой по сторонам. Ужас на лице девицы явно раздражал его.
-Я хочу купить цепочку. Подарок моей девушке, кобете, ты поняла?… Вот дура тупая…
На его счастье ни полиции ни зевак в витринах не наблюдалось.
Он залез в карман. — Ай хэв а мани, доляры, ты поняла?
По тому, как жертва трясла головой, было понятно, что она ничего не поняла.
Глядя на доляры в состоянии близком к обмороку, она постепенно, спиной к витринам магазинчиков, пыталась улизнуть к расширяющемуся сзади нею выходу к вокзальной площади.
Её глаза, полные слёз, встретились с расдосадованым взглядом лысого. Это было сигналом тикать. И подавляя рыдания, она скрылась в тени двухэтажных кривых улочек.
Злотые, злато, золото. Де эти магазины? Люди такие переляканые…
Скользнув по надписи здания вокзала, он ещё раз прочёл на польском «Пшемышль.»
Красивый город. Как то ещё раз поймав эйфорию от увиденного контраста, он побрёл вглядываясь в витрины.
Ювелирный магазин располагался в одной из арок. Он был необычайно мал, по советским меркам. Стеклянные витрины были красиво подсвечены. Невероятных размеров золотые и серебряные украшения блестели прямо почти у входа, под стеклом, на бархотках.
Он обернулся на входную дверь. Глаза парня округлились. Эмоции зашкаливали.
— Цо пан хце?- за вопросом самого продавца, из- за штор входа в зал, показался человек, явно похожий на охранника. Его выдавали глаза, сканирующие ситуацию.
— Ланцюжок, до кобеты, презент., — парень провёл пальцами у себя по шее. Его лаза побежали по витринам на стене: Злото, ланцюжок, по иле?
— Пшепрашам, — польский пан проследил за «русским». -Чи може пан мувить по -русски, я розумем?
— Мне нужна цепочка. Для девушки. На подарок. Не драго.
Чуть успокоившись и на всякий случай глянув на вход, за спину парня «хандлёвщик» открыл одну из сокровищниц, и обеими руками взяв самую тонкую золотую цепочку, протянул её посетителю.
Тот впился глазами в бирку: Хау мач?
Изделие, по толщине как волосина, потянуло на пару десятков долларов, золота низкой пробы.
Ошарашевшись ценой, русский потребовал " шо нибудь по- солидней".
Через пол часа, весь красный, он и продавец ювелирки, перебрали с десяток вариантов.
— Ты мне красивую дай, что ты мне тычешь всякий непотреб!- парень явно растерялся от множества предложенного. Кто ж знал, что " у них там" этих цепочек, как грязи. А не как у нас- либо ничего, либо «якорка» в два грамма.
Он возбуждённо тряс «кортье», явно пустотелое, выглядевшее грамм на сорок. Продавец с одной стороны, визитёр с другой, четырьмя руками, они тянули изделие каждый в свою сторону, явно не собираясь уступать.
Охранник напрягся и технично просунувшись за спинами соперников, занял выгодную позицию, закрыв собой двери, лицом к спарингующимся, которые к тому времени переместились в зал.
— Сто доларив!- кричал польский пан. — Сто доларив!- его глаза не верили, что у «этого» есть такие деньги. Руки судорожно не отпускали цепочку.
— Та на тебе, -парень вытащил из кармана купюру в 100 У.Е, непонятного старого года выпуска, слегка помятую и влажную от потных рук.
Не отпуская цепочку одной рукой, тот передал её охраннику.
— Вшистко в пожонтку, — резюмировал тот, посмотрев через купюру на свет и пошкрябав воротник президента, кивнул ювелиру.
Продолжая держаться уже за купленное изделие, он заулыбался глазами, ртом, всем телом.
— Мне нужен чек. Для провоза через границу. Розумем?
Пшемышль. Красивый город. Пограничный. Ну злотые это понятно- деньги. А как же по ихнему будет золото?
Он спрятал презент для кобеты в карман спортивных брюк, с застёжкой, и побежал догонять группу. Они должны были быть где то в районе вокзальной площади. Брать билеты на поезд. Дальше. К германской границе.

«Мэйд ин Поланд». «Марышин.»

Улица закончилась неожиданно. Чернота ночи ударила в глаза. Она как будто остановила тех двоих. Силуэты на долю секунды вырисовались, но были ещё не ясны. Интуиция подсказывала им, что нужно бежать в темноту. Туда, на право, где поглощённый ночным небом, вырисовывался мост, без единого фонаря.
Не сговариваясь, они забежали в камыши. Декабрьская ледяная вода намочила полы плаща высокого худого парня. Руки второго потянули его вниз. Они присели. Прямо в осоку. В воду.
Из освещённой улицы выскочили фары «девятки». Клацнули двери. Тёмные силуэты побежали к мосту. Фары подъехавшей машины шарили по камышам. Двое сидели молча, стараясь не дышать. Нагнув головы.
— — — — — — — Как то не хотелось уезжать. Они только познакомились. Они ещё не определились. Их тянуло друг к другу. Их роман был похож на эксперимент. Они привыкали друг к другу. Он и Она.
Он считал её красивой. И наверное очень хотел.
Она никак не могла бросить своего мужа. Они встречались почти целый год. Он хотел, чтоб она была счастлива. С ним.
Тогда все ездили. Кто куда. Любая заграница была запредельным миром. Он уже был. В Польше. И опять. Опять ему было надо уезжать. Они расстались, как-то не хорошо. Со ссорой. Он уехал. В ночь. Опять в ночь. Она осталась его ждать. У него дома.
Всю дорогу на вокзал он вспоминал сюжет из теленовостей. Паршивый сюжет. О трупе, найденном возле дороги. Какой то русский, убитый видимо из-за машины. Польская полиция считала виновными «злодиев». Как будто дурной знак. Прямо перед выездом.
Это был такой бизнес. Гонять машины из Польши и Германии, из всей Европы в Союз.
Наша публика проникала в близлежащую Поляндию через все доступные в те времена кордоны. Через Брест, через Калининград, гордо именуемый местными Кёнисберг и через Львов.
Он уже был. Через Львов.
— Перепрошую, папиросы е?- возле ларька(киоска) с ширпотребом, его окликнул парень, коротко стриженный, спортивной статуры.
-Нет, -ответил приезжий.
— Папиросы маеш?- спортсмен налягал.
— У меня только сигареты, — визитёр достал пачку«Стюардессы», закурил и показал коробку.
— Папиросы, — криво улыбнулся «рэкетир» и вытащил у парня сигарету прям из пачки. В его глазах была ирония. «Залётный» так себя и почувствовал. Он думал, что уже «началось».
«Ну его в… подумал он, — эту экскурсию. Местные сразу выкупают, как будто написано на табле...»
Не подавая виду, он как ни в чём не бывало, выдвинулся в сторону вокзальной площади. Через время объявили поезд, идущий на Пшемышль. Через Мостиску.
На таможне прошло всё гладко. Никто особо не придирался к алюминиевым мискам, кальсонам цвета «небеска» и другому краму челноков. С нашей стороны.
Поляки были не в гуморе. Один парень, с виду сутенёр, вёз с собой трёх девиц, явно склонных к проституции.
Начальник таможни(или старший смены), сказал:" Хочу вот эту."
Девица в юбке по трусы, отказалась. Ему предложили по 100 S за каждую. Но он встал в позицию: «Нет.»
Весь состав поезда высадили на перрон. Тёток с баулами. Сомнительные морды, псевдо бандитов, «любителей хильнуть» и тому подобную полупьяную торговую публику. Недовольство нарастало. От робкого ворчания, до призывов побить сутенёра.
Одного парня повели на персональный досмотр, раздев до белых импортных трусов.
Двое клофелинщиков готовились глотать ампулы с клофелином, спрятанные за щёку.
Апогей нарастал.
Через пол часа дебатов, девицу уломали. Польский пан удовлетворился и все поехали дальше.
Это был первый раз. Польша как то сразу понравилась. Старинные улочки, костёлы, крамницы.
На вокзале туристов окружили паны, — спирт? папиросам? кобеты есть?
Кто хотел, торговал прям с перрона. Скидывали свои законные два блока «Мальборо» и литру спирта «Роял» по 10 баксов за штуку. «Продуманные» везли дальше, в Варшаву, Краков и Ченстохово.
— Эй, курва-мать,- усатый полицейский гаркнул на ещё одного хлопа, не отправившегося вместе со всеми через мост, а спрыгнувшего с низкого перрона на колию. Парень приветливо пожал плечами, мол «не розумем», продолжая тащить увесистую кравчучку к выходу в город.
Усатый поманил приезжего и когда тот приблизился, сказал: «Десять доларив».
— Пшепрашам, -виновато улыбнулся парень, пытаясь поднять тачку на перрон к копу. Тот сдвинул брови: Десять доларив!
— Та я… Полицейский упёрся пальцем на противоположный перрон. Пришлось тащить поклажу назад, через рельсы, а потом ещё и карабкаться с чемоданами через мост. Европа.

«Мейд ин Поланд.»

«Вова- Муха.»

«Вова — Муха, Вова- Муха, моя первая кликуха», — запиликало радио приблатнённый мотивчик. Значит прорвались. Уже наш кордон. Пшеки остались где то там. Позади. Поезд «Варшава- Харьков» весело отстукивал, спрыгнув с узкоколейки, уменьшая километры. Впереди Киев.
Можно расслабиться и покурить.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

— Если шо, я буду рвать стоп- кран!- инициативный пассажир, в домашних тапочках «мэйд ин Поляндия», для жёсткости рвёт воздух руками, изображая свою крутизну.
— Слышь, или все ходить не будем?
— Скока у нас стоянка?
— Двадцать минут.
— Слышь, Вова, ты ж только не отрубись.
Проводник опасливо смотрит на компанию из троих парней, покидающих его вагон, на сигнал светофора, на бабок, снующих по перрону, на безбилетников«ну возьмите, пожалуйста».
— А где у них тут эта, «Оболонь»?- В вокзал идти надо. Тут не продаётся.
В буфете ещё эта очередь.
— Та минут двадцать стоять будет. Если шо, Вова дёрнет стоп- кран…
Поезда на перроне не было. А он и не гудел. И «Марша славянки „не было.
— Может другой выход?!- вмиг протрезвев, компания ставит ящик пива на скользкий пол. Двое бегут к дежурному.
— Ково?- очередь пытается шуметь, не войдя в ситуацию. — Шо вы хотите? — Поезд. “Варшава — Харьков», на какой платформе? Перегнали?
Удивлённый дед смотрит через своё окошечко на двоих в куртках «на голое тело». Он пытается сообразить и по тапочкам на «босу ногу» понимая, выдаёт текст, желая помочь:"- Так уехал..."
«Так уехал» означает, что поезду сократили стоянку. Он уже в двадцати километрах. Но его можно догнать, так как поезд делает крюк.
Дали звонок начальнику поезда. Проводник «так и знал». После усиленного гупанья в закрытое изнутри купе, обнаружился не трезво спящий пассажир, обещавший рвать стоп-кран! Вова- Муха! Падла!
Весенние вечера бывают поразительно холодны. Особенно в сумерки. Не сговариваясь, оценив ситуацию, таксисты, глядя на гоп- компанию из троих лиц, с радостью и мечтательно слушают историю: " Поезд уехал. На перегоне можно догнать. Деньги есть. Пятьдесят. Сто долларов."
Они пытаются максимально пробить, на что способны эти лохи, без шапок и босяка.
Подъехали левые такси:" Где ехать?"- за чёрной тонировкой не видно лиц. Бомбилы затихают. — Поезд догнать надо...-Садись. -Нас трое. — Ничего, шас догоним. -А ты хоть знаешь, куда ехать?- Конечно, знаю.
Шото говорит, шото подсказывает, он не сумму не обговаривал, не торговался, ни маршрут не спрашивал. Мы тут долларами трясли. Щас пробьём: — Не братан, мы сами доберёмся… Глаза таксиста издают злобный огонёк, но он борется с собой:- Садись, — голос«таксюка» почти шипит, он пытается улыбаться, но на роже у него написано, что их конечеая остановка- ближайшая
лесополоса и лопата.
— Давай позвоним домой. Рыжий понял. Он всё понял, как там, у моста. В Марышин.
Чуйка ещё никогда его не подводила.
_ _ _ _ _ _ _ _ _

— Я хочу польку!- Пьяный парень, разгорячённый алкоголем, размахивает полами худого серого плаща, на костлявой фигуре. — Мы месяц тут сидим, без баб. — Какого ты надел этот балахман сюда?- зло прерывает его паренёк стриженый под «площадку». — Ты не понимаешь, — парирует худой. — Это Европа. Тут все ходят в плащах. Как в кино… — Ну да, шото я никого кроме тебя не видел. Спалишь нас всех, как на «Стадионе».
— Слышь, пацаны, ну полячек дешевле чем пятьдесят долларов нету. — У меня есть деньги.- Фигура в сером похлопывает себя по карману. — Пойди с ним, а то наведёт на хату. Хлопнут всех.- Рыжий кивает. Они вдвоём входят в черноту ночи. Туда, где огни остановки. Там таксисты. Они знают всех местных прачек.
— Пятьдесят долярив? Пятьдесят долярив за удар? Та вы поохренели, — орёт фигура в сером. Обиженные панночки в прозрачных колготах дуют продажные губки, не выходят из машины. — Та мы заплатим, — рыжий делает очаровательную улыбочку. Он всегда знает, что нравится женщинам. — Деньги есть.
Дебильный долговязый в плаще лезет в карман и достав веер, трясёт им( типа «ВО!»)
На кипиш начинают съезжаться машины.
— Эй, пацаны!- из выкатившейся ниоткуда девятины, высовывается бритая физиономия. Срисовав картину, колежане ни слова ни говоря разворачиваются и на морозе уходят.
— Не оборачиваемся, если это братва, доходим до угла и подрываем. На хату не бежим. Спалим всех. Фигура в сером трясётся в отходняках. Сзади слышится визг шин. — Э, стоять!
Почему то вспомнился фильм" Беги, негр, беги."
Они поворачивают за угол, как будто кричат не им, мол «не розумем» и не сговариваясь, стартуют.
Девятина прорезает фарами, как в охоте на кенгуру, они бегут, шо лоси(лохи), петляя между деревьями. Водитель машины уже вскрыл свои намерения. Давя на газ, он виляя пытается сбить то одного, то другого, но они прыгают за падлючные тополя, так и не давя задавить себя.
На долю секунды дыхалка подводит выпившего. Тот, что по-симпатичней, хватает «невдалого» под руку. До угла остаются метры. Там река. Не сговариваясь они успевают забежать в камыши, прямо в холод не замёрзшего декабря. И сесть, пригнув головы. На берегу слышны голоса. Фары авто шарят в сторону моста. Это продолжается целую бесконечность.
-Сколько у тебя денег? — Семьсот,- трясёт челюстью неудавшийся ходок. — А у тебя?- вопрос дамскому любимцу. — Нисколько. — Он смотрит в глаза товарища, ища коннект и начинает улыбаться. Впервые за этот вечер. Они наверное понимают — всё. — Шо?, та я не собирался платить, я думал ты тоже. Если б я знал, шо ты возьмёшь с собой все деньги…
С берега надавливает серая безликая тишина.
— Тут ездила девятка, по посёлку. Светили фарами по окнам, наверно вас искали. Так хозяин выскочил на балкон. Бухой. Шмалял из двустволки: «Злодии, пердолю дупе! Курва!,» Весь квартал проснулся. Полиция приезжала. Но не к нам.
— Мы в речке сидели. С Додиком. Площадка не зло ткнул Плаща локтем. — Этот достал семьсот бачей, светил там перед таксюками, те рекету и стуканули. Да, братуха?! -Ему вдруг стало необычайно весело. Наверное на нервной почве. Улыбаясь, прямо в мокрой одежде, он лёг и закрыл глаза: «Не, надо уже ехать домой. Хорош...»
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Любит у нас братва девятки. — Мы щас подойдём. Трое уходят в здание вокзала. — Шо ты… — не понимают босоногие. — Та это не такси. Бандюки. Хочешь- едь. Они тебя до лесу довезут. Надо так добираться. На перекладных. У кого скока денег?
Ну Муха…
Экспресс, идущий до Полтавы, оказался на редкость тягомотным решением. Из нагрудных карманов были извлечены «сотни» и полтинники, злотые. Увидев Гранта, полтавская работница обменного пункта, нервно задёргала головой.
— Та настоящие, из Польши. Мельче к сожалению нет.
— Та у меня нету столько кассы, — явно сбрехала потомственная специалистка по галушкам, глядя на троих не бритых, с заспанными глазами, с перегаром и в домашних тапках.
«Странные- это мягко сказано.» — «Нету у меня,- сказало на ходу захлопывавшееся окошечко единственной на весь город обменной полтавской будки.
Дебильная ситуация. Хочется жрать, прошли почти сутки от мечты об „Оболони“ до загаженного полтавского перрона. А обладатели почти двух тысяч на троих, только и могут себе позволить бутыль какой то неизвестной по происхождению самогонки и превонючей, после Мальборо, Ватры без фильтра.
До Харькова оставалось сто сорок км железки и полное отсутствие поездов.
Остаток пути любители местных колоритов проделали в электричках, пересаживаясь на дальних станциях. У них не было попить. Они стреляли сигареты.
В качестве утешительного приза был рассказ Вовы.
На Южном, варшавский поезд приехали встречать несколько машин. Это очень напугало паренька, нечёсаного, одного, на всё купе, сторожившего вещи „с Польши“. Он был на удивление трезв. И неожиданно ошарашен такой делегацией. Злые люди, по одному и по двое, трое, вламывались в купе и с вопросом: „Ты Вова- Муха“, брали те или те чувалы, чемоданы, сумки.
Он боялся спросить, но его никто не бил. Да особо сильно та и не обзывал. Обиженный, он последним покинул купе. К вечеру того дня добрались и остальные. Это они позвонили друзьям, родственикам и знакомым, чтоб те с такого то поезда и с такого то купе забрали ихние вещи.

»Мейд ин Поланд. Людвиг ван Бетховен."

Что ни говори, а любят всякие там кавказцы плотных девок. Особенно наших. Не то чтобы толстых. Млеют, как говорят у нас от «справных.»
Справная такая старшая группы, смазливая на мордашку. На Софи Лорен чем то похожа, «Мама Чёли» — кликуха. Губы ярким накрашены и ресницы до супер уровня доведены. И глаза такие зовущие, как говорится «блудные», что ли.
Так он сразу и подкатил. Срисовал типаж.
— Я, — говорит, — Людвиг., Ждёт эффекта. Облизывается.
Только мама Чёли уже занята.
— Я, — повторяет, — Людвиг. Как кампазитор(Через «а»)
Так у них и началось.
Людвиг оказался армянином. В этой нации не бывает плохой нации, бывают плохие люди.
Подделывать американские доллары не сложно. Злотые сложнее. А у этих были. Их приехала целая армянская диаспора.
— Давай зайдём в склэп. Угощаю!
— Дайте мнэ харошей водки и «Мальборо»!, продавщицы мнут злотые: — Тераз полисию позвем.
— Видишь. Не дают. Думают тысченцы паддельные, потому что я чёрный. Русские нужны. Давай в другой магазин.
— Следзь. Три кило земляков, две паленки не драго, блок " Мальборо". Проше.
Рыжий с дамой выходят из магазина. Протягивают сдачу кавказцу:" С пятисот тысченц."
— Оставь себе, молодёжь. Щас в другой зайдём. Мильён разменяем.
Уух. Это ж пятьдесят доларив!
— А ты можешь мне визу сделать? Будто я только въехала?- Маме Чёли не надо быть очаровашкой. Это взаимовыгодное сотрудничество. Как говорится, любовь с интересом.
— Сматри. Долары все проверяют, а злотовки нет. Со ста долларов- шестьдесят мне, сорок- вам. В обменник не сдаёшь. В магазины не большие можно. На окраинах. А само лучше нашим. За товар. Купить на десять. А дать пятьдесят. Товар потом продашь. Никто не кинется, пока до границы не доедит.
Они уже торчали здесь, в Варшаве, с месяц. Перекупая у соотечественников, с перелякаными глазами всё что придётся. Денег хватало на выпить и покурить. Ехать домой не было желания. Пустым.
Так вот у них всё и началось.

«Триста монет за коня.»

Сзади засвистели. Через метров пятнадцать внизу свист продублировался.
— Да вижу. Я вас тоже срисовал. — Он понял, что его ведут. По цепочке. Маякуя нижним. До туннеля. Ага. Он туда не пойдёт.
Сзади, в нескольких метрах, закричали. Ругательство по- польски обращённое к нему.
«Пробивают», — русский акцент не спутаешь. Братва. Хорошо, если местные. А если транзитщики, то по беспределу. Он остановился у лоточника с пивом. Достал из кармана «синие»(польский реладорм) и закинулся десяточкой, запив пивом. Ага, вот теперь повоюем.
Прямо перед спуском в тоннель, он сделал поворот на сто восемьдесят градусов и резко, по правой стороне пошёл назад вверх. Возня сзади нарастала. А ему уже было и не так стрёмно. Таблетосы начали действовать.
Надо же быть такому «западло». Только скупились. Товара полные баулы. Не дотянем. С товаром отобьют.
Его ждали. Колежане-хандлёвщики, с табличкой" спшедам бардзо таньо" и вездесущими клетчатыми баулами с «Барабана».
Короче, подходи и бери.
— Меня усекли. Щас по левой стороне нагоняют. На «Стадионе» трогать не будут. Отожмут в тоннель. Давай, -его слова переходят на крик. — На другой выход!
Троица спускается вниз, через трибуны, на зелёную лужайку футбольного поля.
— Не можна,- орёт дюжая охрана. Они уже бегут вокруг. Кто то показывают в сторону ворот.
Старшая группы тащится с баулами по верху.
Да на фиг! Лучше штраф полякам, чем в руки братве.
Такие гонки с препятствиями- вверх, вниз. Победителя ждёт приз.
Приз, в виде авто представительского класса марки «Крайслер» торжественно был подан к ихнему спуску. Шофер, видя делегацию с грузом, замахал конечностями: «Не можна! Не можна!»
Он понятия не имел, как грузится харьковский поезд.
Одного закидывают поверх голов, самого мелкого. Он бежит по вагону. Вламывается в пустое купе. Закрывается изнутри. Открывает окно и принимает багаж. Торбы трамбуются аж под потолок. Когда купе забивается под завязку, вещи грузятся в тамбур и в коридор вагона. А только после этого, трое остальных пассажиров купе залезают на «свои» места и лишь потом обелечиваются.
Компания затрамбовала лимузин. Из гиканья и гаканья этих «русских» поляк уразумел, что надо быстро ехать. Он щёлкнул счётчиком раз, щёлкнул два, три. Машина плавно тронулась.
За тонированными стеклами стали появляться пейзажи престижных коттеджей. Погони не было.
На всяк выпадок, решили на хату не ехать: — Здесь останови, — один из сидящих сзади протянул водиле привычные 20 долларов. Таксист выдержал паузу глядя на гроши. — Триста долярив, — сухо выдавил он.
— Слышь, ты чё несёшь? Вон у тебя на счётчике 300, по курсу 20 долларов! На тебе ещё на чай 5. Тут всегда проезд двадцатка! Открывай багажник.
Двери авто неожиданно клацнули автоматической блокировкой. — Полиция!- раптом заорал не своим голосом пан, нажимая кнопки на рации. Двери не поддавались! Трандец! Замки стояли, как железные. Стали подтягиваться зеваки. Подъехала полиция с мигалками.
— Надо платить,- полиция явно была на стороне своего. — Триста долларов? — Так.
— Пан, полисмен, то у нас нема доляров. Мыж не вем. Всё в товаре. То може мы дамо пану вещи?
— Курва-мать, нашо мне тот непотреб, — таксист брезгливо дистанцировался. — Тогда один пусть пойдёт за злотыми, а остальные с вещами хай сидят в машине. — Ку… — Начал таксист. — Вшистко в пожонтку? — перебил его коп. — То хай так, — махнул лимузинщик. И прилепил своё вездесущее: Ку… ва!
Пассажир с переднего сиденья вышел с сумякой. Обошёл машину сзади. Поляк открыл ему багажник. Тот взял баул по увесистей. Полиция отъехала. Проходя мимо задней правой двери, он остановился, и технично заглянув в окно, показал глазами — замки не закрыты!
Через пару секунд вся компания бежала в разные стороны, под догоняющие их: — Пердолю дупське… И дальше по тексту.
Таксюк было кинулся то за бабой, то за долговязым. Потом подбежал к открытому багажнику, вскрыл сумку. Там были домашние клетчатые тапочки. — Курва, — он запустил шлёпанцем сорок шестого размера в убегающих.
Они уже ничего не слышали. Они просто бежали в свою свободу, по детски, азартно смеясь на ходу… С Балтики задувал холодный зимний ветер. И только на адресе они узнали, что прокатились на тройном ночном тарифе.

«Мейд ин Поланд. Мама Чёли.»

_ Ты её любишь?- глаза справной, супер справной мамы Чёли включили обиженную женскую ревность. У них только что «это» было.
Через черноту оконной ночи он глянул на силуэт. «Может кому то и нравятся плотные женщины?»
Скрывая эмоции, сказал вслух: — Наверное, да., И замер, ожидая. В этот момент ему стало совершенно всё равно на её мнение. Этой «старшей группы». Это она подтянула его в эту поездку. Это она рассказала ему о парне с воздушными шарами. Это она закрутила с ним «любовь», заодно узнав, где тот прячет деньги( в люстре и в газовой плите) Это она… Со своей смазливой мордашкой бежала ночью, на такси, через нашу границу. Это она продала подельника Попугаю с братвой. Она.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Он глянул ей в глаза, стараясь не обидеть: — Ты красивая.
Подавляя себя, он пошёл на поводу этой ночи. Зачем? Ведь ему никогда не нравились толстые девки.
_ _ _ _ _ _ _ _ _
Они пили уже вторую здоровенную бутыль какого то дорогущего поляцкого винища. Парень из села оказался на редкость супер бдительный. Из- за измены не закончить начатое, злоумышленник стал добавлять, 0,75, ещё и ещё пяток капель, в вино, пол флакона.
Со стороны казалось, что розовощёкий вот- вот проснётся.
Вдвоём, не включая свет, они с мамой Чёли прямо при открытых, без занавесок окнах, обшарили «нычки».
— Где то здесь, — она показала на люстру, — И здесь, — район газовой печки.
Через пол часа откручивания электро приборов, свёрнутые в колбаски доллары. были извлечены.
Спящий в отрубоне парень, подхрапывал с полуоткрытыми глазами. Страх и накручивание быть застигнутыми, родили дёрганые идеи.
Они быстро собрались, никому ничего не сказав, не рассчитавшись с хозяином. Вышли на улицу. «Рыжик» сбегал на круг и договорился с таксистом. Тот пообещал провести их. До границы. От Варшавы. За сто доларив.
Они решили разыграть всё, как ограбление. Половинкой кирпича, из-за забора, растрощили окно. Под звук разбитого стекла, упаковались в таксо. Алкоголь и «жжение» налички наполнило их, смешав с запахов «вонючки» из авто. Они рванули прямо в ночь. останавливаясь для «дозаправки». Меняли доллары в ночных склепах.
Таксист не соврал. Они пересекли гос кордон. За деньги. Никто не задавал им никаких вопросов. Вот так.
А теперь эта девка продала его. А ведь это он ухватил её за «шкирки», когда у скоростного экспресса на ходу открылись двери, прислонившись к которым она курила. Это он разбил локтем стекло в тамбуре, бравируя перед ней, чтоб ей был «воздух». Это он подобрал доллары, которые выпали из её трусов, когда она везла их, как «торпеда», внутри себя. Доллары всей группы. Два рулончика, обмотанных резинкой и упакованных в презик. Несколько тысяч. Это он стрелял, из провезённого в хлебной буханке" перфекта", под ноги бульбашей, когда те захотели попользоваться ей в белорусской ночной электричке.
И теперь эта мама Чёли вломила его.
Это будет потом. А сейчас, он просто ехал и думал. Где то там, за много километров отсюда, он оставил ту, которую наверно любил, и ради которой, как он считал, пошёл на этот «рывок.»

«Мейд ин Поланд.»

«Экспресс на Краков.»

Хорошее это дело- занимать всё купе. Особенно, если людей мало, а поклажи много.
Предупреждать же надо, что за занятое багажом, взымается плата.
— Та мы щас выходим. Та нате вам десять доларив. Не шумите.
Такие хорошие электрички. Приходят вовремя. Минута в минуту.
— Я позову полицию, — не унимается кондукторша.
— Не вем, пани. Ниц не вем, — мол не понимаю. «Русские» кипишуют и явно «включают дурака.» Не хотят платить.
— До видзения, — с боем громкая толпа выгружается на промежуточной станции в надежде «за бесплатно» пропетлять дальше.
Панночка что то лепечет в рацию. Из будочки, через две колии, от вокзала, нарисовуется фигура полисмена.
— Пан,- обрабатывают стража правопорядка русские, — Мы хотели платить,- нагло врут они, — А она не берёт долары!
Оклеветанная проводница поднимает брови от такой наглости.
— То може мы заплатим штраф пану?- продолжают дурковать безбилетники.
Поезд отъезжает. — Потшебно рассчитаться, — торопит полька.
Дали гудок.
— Не можна, констатирует полисмен.
— Э, — ему суют 10 баксов.
-Там, он показывает на будку. — Чендж. Обменный пункт. Вы задержаны. Сплатите штраф.
Поезд трогается. Вынужденная уехать, тётка прыгает в свой вагон.
— То може пан примет штраф, — блюстителю закона опять суют купюру.
— Не, — там,- поляк указывает на место своей дислокации.
Один из туристов бежит в направлении обменника. Ченджует. Прибегает к станции.
Оглядываясь по сторонам, пан берёт злотые: «Штраф!», — строго рявкает он кладёт деньги себе в карман.
— Я потом выпишу квитанцию, а вы можете ехать геть!
Вся группа задержанных радостно трясёт головами, веря на слово.
Закон- восторжествовал.
— Такая красивая фуражка у пана. А можна её купить, -роняет один оборзевший турист, и поясняет: " На сувенир!"
— То есть наш полский орёл, — гордо надмевается коп, и добавляет, глядя в сторону удаляющегося поезда, почти шёпотом: «Пятьдесят доларив...»

«Часы всмятку.»

— Проше. Проше,- не совсем трезвый пан, сын хозяйки, театрально отодвигает зевак по обе стороны.
На плите стоит кастрюля. Вода в ней готовится закипеть.
— Пари.- Марек призакатывает глаза, обводит взглядом публику.
Те, кто видели этот спектакль, ехидно молчат. «Не наученные жизнью», радостно предвкушают.
— То хто? Можна один, можна хуртом? Десять доларив та я кину «Роллекс» в каструлю?
— Ги, га, — не членораздельно радуются постояльцы. Так охота глянуть, как вечно пьющий на холяву хозяйский сынок, сварит свои дорогущие не поддельные часы.
Поляк закатывает рукав. Расстёгивает ремешок. Берёт «котлы» двумя перстами, -Хто?
Этот номер проделывался уже не раз. Счас этот пан опустит свои дорогие в кипяток, а там прокладка специальная. Достанет и всё. Видели мы уже всё это. Потом попьёт всё пиво у проигравших и будет «тошнить» всю ночь, клянча «по пятьдесят.»
— Мы так не пьём.
— То как пьют русские?
— Вот, — наливается две трети стакана.
— Ого!,- охреневает польский пан.
Это проверенный метод. Закусь у них- дерьмо.- То есть полский суп.
Ну да. Зажарка из муки, чтоб был густой. Буряк порубаный, и на масле жареным луком приправлено. Оч- чень по-польски экономно.
— На!- молодому тридцати годов пану протягивается гранчак и селёдка в сметане, на халяву.
Побеждая себя, он глотает. Наливается второй, без перекура. Потом сигарета. Всё. Пан падает под стол и рыгает до утра, никого не беспокоя.
_ _ _ _

— То, хто?- продолжает вызывать на рыцарский турнир потомок польских шляхтичей.
Желающие находятся. Тот берёт с них купюры и небрежно так, бросает часы с ремешком в кипяток.
Хорошая кастрюля «Цептер», дно толстое. Наверное дно имеет раза в три большую температуру, чем вода?
Через минуту циферблат становится заретуширован паром и ещё через долю секунды из под прокладки «Роллекса» устремляются крупные бульбы.
Сварил!
— Холера, — потомок белого орла пытается пальцами нырнуть в кипяток, бежит до крана с водой, потом за тряпкой. Опрокидывает варево в раковину.
Почему то «Роллекс» молчит. И стекло треснуло.
В общем, деньги заплатили не зря. Смеяться расходились каждый в свою комнату.
Всё- таки хозяйский сын.

«Мейд ин Поланд.»«Тольяттинский след.»

Неделя подходила к концу. Уже несколько дней они жили на хате. У цыган.
Самара осталась позади. Лёд на реке вздыбился торосами. Она ещё не вскрылась полностью.
Крыга залазила одна на другую, нагромождалась пластами. Через проломы, свежие струи воды успевали замёрзнуть к утру. Весна ещё не пришла сюда. С неба срывался лёгкий снежок.В кожаных куртках было терпимо холодно. И не по сезону залётно.
Из окна девяносто девятой, бритый на лысо субъект, лет девятнадцати, тряс головой, в такт вырывающейся наружу музыке.
— Шо ты, ослиная голова, — оторвав левую руку от руля, такой же лысый, лет тридцати, помахал в знак приветствия, из остановившейся на красный, шестёрки.
За тонировкой авто ничего не было видно. Компаньоны Предводителя растянули рты в улыбке.
— Он не слышит ничего. А у самого пушка.
— Давай, братан. — Они тронулись: Звездочёт, Хромой, Недокачаный и чья то девка с третьим размером.
— Мы пока на рынок. Ты, на, доллары купи. Мы тебя на выходе заберём.
Худой поискал спичечную коробку. Стрельнул ручку и на обратной стороне жирным намастырил «S». Углядев детину с два метра, с характерным башкирским лицом, он пристроился рядом.
Ихней бригаде уже надо было уезжать. Подслушав курс «мальчика из Стамбула», Недокачаный придумал «свой.» Через пять, десять минут, он лихо наменял рубли на американские бумажки. Почти.
— Ты почём берёшь?- глаза нерусского дружелюбия не выражали. — Та вот...- объявил молодой.
— Чтоб я больше тебя не видел!
— Ты чё, братан? Та я понял. Буду брать, как и ты.
— Ты не понял, — Громила вошёл в клинч, — Ты наказан! Чтоб больше я тебя здесь не видел!
Их спарринг прервался скрежетом тормозов шестёрки, с номерами IX (Полтавская губерния)
— Чё за проблемы, братан?!- машина у шлагбаума готовилась покинуть авторынок.
Глянув внутрь, Смотрящий за курсом доллара, спросил: — Вы чё, с Краснодара?!
Худой уже подзапрыгнул с правой задней двери.
— Эй, братан! Подтолкни!- звездочёт резко дал на газ, подняв ручник. Густая морозная пылища ошарашила Валютчика. Он обезумел. Всей тушей кинулся наперерез, репетуя, чтоб опустили шлагбаум. Но полтавские номера с Краснодара уже проскочили КПП, за куревой дыма оставив тольяттинцев.
Ещё пару км они ожидали, что бандюки нагонят их, но за ними никого не было. Они удачно затихорились в цыганских кварталах и почти успели сменять рубли на доллары.
_ _ _ _ _ _ _ _ _

Статью за связь с осужденными никто не отменял. Так что металл достать было можно. Приученные к кустарке руки наладили на воле тот же процесс. Кулисы, с выкидухой внутри, в ручке переключения скоростей для вазов шли по сорок долларов, равно как и самурайские мечи. Ромалы брали с удовольствием, перепродавая на рынках города, жилой связавшего весь Союз с городом на Волге- Авто ВАЗом. Сюда, за тыщи километров, ехали люди со всей Страны. И отсюда они гнали новенькие ВАЗы. Это было очень хлебное место.
Затарившись за У.Е., на складах неликвидов, харьковские перерабатывали не кондицию, в рабочий товар. Сбывая на свежеобразовавшемся «Лоске», с капота.
У каждого из них была своя роль. Хата их была перевалочным пунктом. Сюда заезжали отсидеться. Разные.

" Мейд ин Поланд. Воровать не западло." Завершение.

Эта хата была куплена чтобы перекантоваться. В неё заходили субъекты не из этого района.
Их путь следования лежал дальше. В Керчь, в Коми АССР. В Грозный.
Это были разные люди. Они проваривали оружие, в машинном масле, в хозяйских кастрюлях. И изредка пристреливали «ТТ», делая самопальные глушители из б/ушных камер.
Внутренняя стена этого дома, выходящая к железке, успешно глушила хлопки тренировочных выстрелов, провожая транзитщиков дальше. К их конечным адресам.
Один человек попросил его встретить на ЖД вокзале. Ночью. С югов.
Он бежал вдоль здания Управы. К улице Свердлова. И только дома признался, что в кармане у него две гранаты. И его" срисовали мусора". И «он готов был их подорвать».
В этой атмосфере они и жили. Как бы считая, что это нормально. Это был их мир. Их иллюзии и их реальность.
Если дерево спилить, оно пускает поросли. Эти поросли прорастают сквозь время и тянутся к жизни.
«Звездочёт.»
Семь лет и ещё сколько там месяцев до свободы… От расстрельной статьи до десяти.
Их была целая ОПГ. В Кременчуге. Пять лет их ловила милиция. Молодых ребят в чёрных самошитых кожаных костюмах, на мотоциклах. Девяносто шесть «эпизодов». Большую часть из которых не доказали. От кражи шуб, до покрышек на СТО. Они проникали в магазины. Оставались там. А ночью выносили. Всё. Они угоняли авто и перебивали номера. Они…
— Не выносимо. Там у них отдельный кабинетик. Типа бытовки.
— Я понял! Я готов писать, — горячо и честно лепечет побитыми губами подследственный.
— Та ты не понял, — голос усатого опера под сорок, по- отечески, с пониманием, что ли, ласково щурит глаза, — Ещё пару раз…
— Та я понял. Я готов,- с надеждой возражает обработанный. Его опять тащат в кабинетик. Привязывают и через аккумулятор шарашат электрическим током. Его крики глушатся плотными стенами.
— Ну?- понимающе лыбится усач.
— Дайте бумагу.
По чуть- чуть. Он пишет по чуть-чуть. Потом опять кабинетик.
_ _ _ _ _ _ _

— Ты не лезь к блатным. Хочешь выйти, сынок? Иди к работягам. Мычи по- тихоньку. Выйдешь в срок. Или раньше.
Да, спасибо, этот дедушка, из сидельцев, научил его мычать.
Тюрьма- тюрьмуха дала ему кликуху " Звездочёт". Он один умел работать на ЧПУ, самом масштабном, по сложности, красить- рихтовать «хозяйские» Волги, делать кустарку со всеми в третью смену. Это ему после отсидки загоняли тазики для новых номеров, по косарю за одну. Золотые руки.

Разные люди находят друг друга там, за периметром.
Этот был вхожий. Из вояк. Прапор. Из девяти лет службы, два года отдавший ДРА (Афгану) И сколько там лет жизни за забором.
Дерево. Его остановила яблоня. По дороге на Белгород. Он таксовал. И когда на скорости, идущий на встречу КАМАЗ согнал его на обочину, он ударил машину. Правым боком. Там сидела пассажирка. Девочка шестнадцати лет. Она погибла на месте. Так вот и дотаксовался. А ещё следствие обнаружило остатки каких то промилей в крови.
На тюрьме он получил кликуху «Хромой», так как правая нога его приметно волочилась. Там был штырь. И шрамы от колена до бедра. Из ран периодически текла сукровица. Боль от травмы Хромой лечил водкой и время от времени — шмалью. Не смотря на увечия, редкие люди цепляли человека с максимально вбитым носом, с большой залысиной, коренастого, который на удивление очень быстро двигался и соображал. Ко всему прочему, этот человек имел крайне драчливый характер, приобретённый по видимому за годы службы в ВДВ.
Он был старше всех. Недокачаный младше всех, получил свою кликуху из любви к гантелям, которые почему то так и не сделали его тело как у Шварца. Он был младший научный сотрудник, прибившийся к этой компании по любви, что и объясняло наличие в бригаде девушки с третьим размером.

«Мейд ин Поланд» «Воровать не западло»

Вместо эпилога.
Финальный аккорд.

— Послушай,- Начал Звездочёт. — По понятиям: «Воровать не западло». Если за моим близким косяк, можете валить его при нас… Только обоснуйте.
От этих слов младший захотел выскочить из машины. Хватит. Они уже закошмарили его. По беспределу. Картинки стали мелькать у него перед глазами.
_ _ _ _ _ _
— Сынок, тебя ищут. В калитку стреляли.- из за спины матери опасливо выглядывает отчим. Его здесь не ждут. Не хотят видеть. На них давят. За него.
— Мам, я уеду. Всё будет нормально. Не переживай.
Даже не вошёл во двор. Как они его нашли. Из Польши. Вроде бы и прошло два месяца.
_ _ _ _ _ _

— Терпила чуть не воткнул. Двое суток откачивали.- Короче, — типок с кликухой Попугай, махал стволом у носа Рыжего.
— Возвращаешь пацану бабки.- Он посмотрел на партнёра с водительского сидения, тот был выше и плотнее. Типичный бык. И продолжил,- Такую ж сумму- братве. За хлопоты. И штраф за косяк.
— Понял?,- бык наехал корпусом на паренька, в глазах того была невысказанная злость.- Понял?,-повторил он, стукнув рукояткой неизвестного пистолета по плечу. После чего выставил ствол в окно, и для жути шмальнул пару раз в сторону железки, прямо в черноту…
-У меня нет таких денег, — выдавил рыжий.
— Ничё. Хату продашь.
— Ты всё понял?- пассажира девятки стукнули ещё раз.
— Всё, — выдавил тот. Он клацнул дверями, выйдя на улицу и прошипел кому то невидимому перед собой: Слышь, вы в следующий раз так близко не подъезжайте. Запалю!, -процедил он сквозь зубы.
— Шо?, — из водительского окна высунулась физиономия с оружием.
Ничего не говоря в ответ, парень вошёл в свою калитку.
" Если б бабушка не умерла, если б не похороны… Никто б не нашёл… Запалю. Это ж дом родителей. Они мне не дадут продать."
Сел курить во дворе. Мысли скакали, не проваливая его в сон.
«Запалю. Надо две бутылки. С бензином. Только кидать ночью, как приедут. Сесть в бурьянах, за углом. Только сразу. Одну в лобовое стекло, чтоб пробило. Другую сразу в салон. Чтоб не выскочили. Они будут стрелять. Там посмотрим. Там посмотрим...»
Он стал проваливаться. Алкоголь взял своё. Сон навалился чернотой. Мысли не давали ответа.
_ _ _ _ _ _ _ _ _

— Я пойду! Пойду к нему. Он поможет. Он любит меня.
«Он». Рыжик смотрел на «свою». Они уже год, как встречались.
«Что за странная любовь?»- голова болела.
— Он поможет, — продолжала продавливать его мысли она, самая красивая девушка, каких он не встречал за всю свою жизнь.
— Не знаю, — конечно, он хотел помощи. Она пошла. Она договорилась. С бывшим, в общем то и не мужем. Так. С парнем, с которым жила уже четыре года. С момента его освобождения. Жила, зная, зная что у того есть жена и сын в Кременчуге. Прощала ему гульки. Он ведь не нагулялся. В зоне. А тут этот- Валидол. На три года моложе. Рыжик… подвернулся под руку.
_ _ _ _ _ _ _ _

— Воровать не западло, -процитировал Звездочёт. Как решать будем?
— Та давай по понятиям, раз начал,- лицо Попугая напялило маску бесстрашия, хотя глаза продолжали сканировать ситуацию.
Их подпёрли. С двух сторон. Две машины. Одна с «терпилой». Другая с братвой. Двое малолеток, явно с татарскими мордами, нагло вломились к ним в авто, держа по «Макару» в руке. Перевес был не у них. Бык явно забздел. Не подав виду, Попугай выдавил: — Вы сегодня на двух машинах подъехали, мы завтра на четырёх…
Касыловцы молчали. Их бритые морды ожидали команду:«Фас!»
_ _ _ _ _ _ _ _

Они поджали. Тех двоих. На двух машинах. Звездочёт с Хромым и касыловские, с Тольятти. Значит она договорилась. Как то там. Стало легче. Вопрос закрыли. Пострадавший паренёк в Поляндии, якобы получил то, что у него отработали. И всё.
Бандиты, не подпаленные уехали с деньгами. Все сошло на тормозах. Хату родителей продавать не пришлось. Так они и спутались. Эти разные люди. Валидол остался со Светкой. Звездочёт подтянул его в дело. Это было начало девяностых. Время широких возможностей. И никто не знает, чем бы закончилась эта история, если б она не была сделана в Польше.

P/S:

Что касаемо золота, спрятанного во время бегства- его разрыла собака, разбросав содержимое майонезной банки по всему двору. Большую часть из него так и не нашли.

КОНЕЦ.
Вячеслав Жадан. 2018.