Автопортрет
Возрастные ограничения 16+
И снова поезд…
Снова стук колёс…
Снова бесконечные пейзажи…
Снова рельсы, километрами уходящие вдаль…
Снова тесное купе…
Снова бессонница…
Нехватка места, воздуха и желание попить заставили меня встать. Спина с трудом разогнулась, жалобно скрипя. Руку, которую я подложил под подушку, на которую сверху положил голову и на которой бессмысленно пролежал около часа, похоже ампутируют — она вообще меня не слушалась. Свинец, которым заполнили голову, звенел, и, казалось, своим звоном он хотел разбудить всех, кто ехал со мной в купе.
Я слез с верхней полки, стараясь не разбудить моих соседей. Вернее, соседок: две бабки — божьи одуванчики — мирно спали глубоким сном. Я надел тапочки и попытался открыть дверь. Последняя цель, кстати, провалилась: рука никак не хотела просыпаться. С пятой попытки я, наконец, смог сдвинуть этот адский механизм с места. Я вышел в коридор и закрыл дверь за собой.
Коридор был подсвечен аварийным освещением тускло-оранжевого цвета, уходил вправо и влево примерно одинаково. Я пошёл налево. Только потому, что там находится туалет. Каждый шаг был труднее предыдущего: поезд качался, швыряя меня в стены. Свинец не давал быстро осознавать происходящее, однако, после удара головой об стену, я проснулся.
Я открыл дверь в туалет и зашёл в него. Остановившись у раковины, я наклонился над ней, но умыться сейчас мне было не суждено. Над раковиной висело зеркало, отображающее жалкое зрелище. Парень с синяками под глазами, которые выглядели темнее из-за одной яркой белой лампы, горевшей прямо над этим парнем. Он, явно убиваемый недосыпом, смотрел на меня сонными, заспанными, карими глазами. Немного полные его щеки обвисли. Лицо полностью покрыто прыщами, а кожа блестела из-за слоя кожного жира. Жиром блестели и его длинные русые волосы. Причёска а-ля Максим Горький только уродовала его. Чёлка частично закрывала левый глаз.
«И неужели это был я? Такой страшный, уродливый и… сонный… Да, пожалуй так. Сонный. С некой агрессией в глазах. С желанием убивать. И спать. Да, спать, куда же без сна… Может, в глазах есть тоска? Да, возможно. Но по ком? По этой девушке с теплохода? По новым родственникам? По той шикарной природе? Или по унылой и пустынной Кубанской равнине? Славно я тогда написал ту зарисовку про Крым. До сих пор цитирую. Как и большинство своих стихов… Как там? „Ложь — зло, а лжец — злодей“? Да… Так… ».
И в тот момент я и уснул, облокотившись на стойку раковины в открытом туалете, в одиннадцатом вагоне поезда, который мчится куда-то вперёд. И уже неважно куда. Главное, что он куда-то едет, а значит, что мы живём. Пока живём…
Снова стук колёс…
Снова бесконечные пейзажи…
Снова рельсы, километрами уходящие вдаль…
Снова тесное купе…
Снова бессонница…
Нехватка места, воздуха и желание попить заставили меня встать. Спина с трудом разогнулась, жалобно скрипя. Руку, которую я подложил под подушку, на которую сверху положил голову и на которой бессмысленно пролежал около часа, похоже ампутируют — она вообще меня не слушалась. Свинец, которым заполнили голову, звенел, и, казалось, своим звоном он хотел разбудить всех, кто ехал со мной в купе.
Я слез с верхней полки, стараясь не разбудить моих соседей. Вернее, соседок: две бабки — божьи одуванчики — мирно спали глубоким сном. Я надел тапочки и попытался открыть дверь. Последняя цель, кстати, провалилась: рука никак не хотела просыпаться. С пятой попытки я, наконец, смог сдвинуть этот адский механизм с места. Я вышел в коридор и закрыл дверь за собой.
Коридор был подсвечен аварийным освещением тускло-оранжевого цвета, уходил вправо и влево примерно одинаково. Я пошёл налево. Только потому, что там находится туалет. Каждый шаг был труднее предыдущего: поезд качался, швыряя меня в стены. Свинец не давал быстро осознавать происходящее, однако, после удара головой об стену, я проснулся.
Я открыл дверь в туалет и зашёл в него. Остановившись у раковины, я наклонился над ней, но умыться сейчас мне было не суждено. Над раковиной висело зеркало, отображающее жалкое зрелище. Парень с синяками под глазами, которые выглядели темнее из-за одной яркой белой лампы, горевшей прямо над этим парнем. Он, явно убиваемый недосыпом, смотрел на меня сонными, заспанными, карими глазами. Немного полные его щеки обвисли. Лицо полностью покрыто прыщами, а кожа блестела из-за слоя кожного жира. Жиром блестели и его длинные русые волосы. Причёска а-ля Максим Горький только уродовала его. Чёлка частично закрывала левый глаз.
«И неужели это был я? Такой страшный, уродливый и… сонный… Да, пожалуй так. Сонный. С некой агрессией в глазах. С желанием убивать. И спать. Да, спать, куда же без сна… Может, в глазах есть тоска? Да, возможно. Но по ком? По этой девушке с теплохода? По новым родственникам? По той шикарной природе? Или по унылой и пустынной Кубанской равнине? Славно я тогда написал ту зарисовку про Крым. До сих пор цитирую. Как и большинство своих стихов… Как там? „Ложь — зло, а лжец — злодей“? Да… Так… ».
И в тот момент я и уснул, облокотившись на стойку раковины в открытом туалете, в одиннадцатом вагоне поезда, который мчится куда-то вперёд. И уже неважно куда. Главное, что он куда-то едет, а значит, что мы живём. Пока живём…
Рецензии и комментарии 0