«Пересказки, часть 41-яя, о Графомане» (Глава 41)

– Пересказки?
– Да!
– Опять?
– Не опять, а снова!.. А, что?
– Да, ничего, конечно, – слово смешное, нет такого слова в русском словаре!
– Конечно, нет.
–?
– Но так бывает, когда любое другое будет неточным, хотя, конечно, и не претендую быть, как…
– Ну и что ж оно означает?
– Видишь ли, на самом деле всё в нашей жизни это постоянное повторение хорошо забытого старого только на новом современном уровне. Помнишь, как у Екклесиаста?..
– Вот только не надо, мол, «…что было, то и будет… и всё суета сует и… томленье духа»! Помню, всё, помню! И что с того?
– Так вот: Пересказки – это, прежде всего, удивления чьими-то мыслями, записанные здесь в ракурсе собственного сомнения ими, поиска в них и собственных мечтаний. В общем, это простой перенос хорошо известных мыслей великих в своё собственное современное мироощущение, пересказ того удивления и определение в конечном итоге «зовет» ли оно к свершениям или нет!
Итак, к делу:
Сегодня о непростом, как впрочем, и всегда, спектакле театра имени В. Ф. Комиссаржевской «Графоман». Эта поистине старинная постановка Александра Баргмана по произведениям известнейшего шестидесятника и, несомненно, выдающегося драматурга и поэта Александра Моисеевича Володина, о котором так мало, в сущности, известно нам сегодняшним, рождает именно теперь, спустя более пятидесяти лет со дня её первого выхода в свет, удивительнейшие мысли.
И их, тех мыслей оказывается так много, что они, поистине, сами ведут эту Пересказку к своему логическому концу, – у всего, увы, есть конец! – выводу.
Но вначале не о них, а… о чувствах, возникающих буквально с первых минут этого потрясающего действа. И, прежде всего, о неподражаемом светлом чувстве ностальгии, невольно накатывающем на зрителя со сцены о тех далеких и почему-то таких томительных для думающих творческих людей временах, ушедшей безвозвратно эпохи, названой с чей-то лёгкой руки – «эпохой застой». И это теплое чувство радости, несмотря на весь драматизм происходящего с героями спектакля, их метаниями и томлениями, удивительным образом не покидает нас, зрителей на протяжении всего спектакля.
Как так?
Вот и попробуем разобраться.
А пока к мыслям!
Безудержное беспробудное томление Петра Кондратьевича Мокина, главного действующего лица, по-видимому, того самого графомана, увлекшегося в конце своей вполне, кстати, обустроенной и устоявшейся жизни муками непризнанного, как ему кажется, творчества, буквально поглотило всё и вся в происходящем на сцене. Все прочие, кстати, очень харизмотичные и интересные личности, – известный доктор-жена, страстно и порочно влюблённая дочь, её возлюбленный бездарь-художник, несчастная жена художника, дама с рабочего поселка и многие другие, – тонут в его всё испепеляющем беге… по кругу.
О! – сколько в нём, в том беге благородного метания, безудержного поиска, шикарного бунта и… светлых мечтаний.
Стоп! Стоп! Стоп!
Вот тут-то и есть главная мысль, которую не сразу-то и разглядишь, почувствуешь, осознаешь за всеми этими яркими переживаниями Мокина, но она неотступно и весомо рано или поздно возникнет у каждого думающего зрителя.
А о каких собственно мечтаниях идёт речь?
О чем он, инспектор по технике безопасности какой-то небольшой научной конторки мечтает? Чем он так томим?
Да-да, конечно, вечный конфликт «отцов и детей», – дочь влюблена в недостойного человека, – эка невидаль!
Или, может, другой не менее вечный конфликт «мужчин и женщин», – жена не разделяет, как он считает, его, поистине, странных влечений к сочинительству на склоне лет.
Ну, а по большому счету, по-настоящему, о чем мечтает наша светлая голова, Павел Кондратьевич Мокин?
О чём?
Может о простом и понятном: повышении своего благосостояния, полном холодильнике, новой квартире, машине, даче?
Или может: «…о мире во всем Мире»?
Или о счастье всего человечества?
Чем же всё-таки он так томим, что всё вокруг ему так опостылело или, как модно теперь бранно говорить «обрыгло», вместо «обрыдло»?
Ну, неважно!
Так, всё-таки чем?
Может быть какой-то зависимостью, несправедливостью, болезнью, несвободой, наконец, о которой, так много и часто говорили нам в девяностые, да и не умолкают до сих пор некоторые наши свободолюбцы.
А вот и нет.
У него всё есть!
Абсолютно всё, что ему потребно.
Во всяком случае, в его почти двухчасовом монологе в первом действии спектакля про то, что ему что-то не достает, нет ни единого слова.
Он несчастлив банальным непризнанием окружающими его людьми, – эка, невидаль, повторюсь! – непониманием его агрессивного томления всеми и, прежде всего, близкими и родными.
Эка, невидаль, ещё раз повторюсь.
«… Нет пророка в своем отечестве»!
Кто-то не помнит этой Истины?..
Ну, и какой выход находит в этой ситуации Пётр Кондратьевич?
Простой.
Как и все мы, обычные люди: сбежать от себя и всех!
Куда?
Вначале в пьянство, а затем и вообще, – куда глаза глядят, в Таганрог!
Боже мой, как это просто и… обычно.
И, конечно, гений создателей этого удивительного спектакля в том, что там «куда глаза глядят» он вдруг находит того, кто ему действительно оказывается дорог, но не заметен пока рядом, тот, кому и он оказывается дорог, тот, ради кого… стоит дальше жить.
И, безусловно, правы авторы спектакля, заявляя всем этим трехчасовым действием, что «…стыдно быть несчастливым…» нам любимым и любящим, нам желающим и желанным, нам страждущим, но живущим в мире и достатке.
Но почему же, почему, спрашиваю в стотысячный раз, эта ситуация, безудержного томления вновь и вновь накатывает на всех нас таких творческих, мыслящих и неравнодушных в состоянии полного внешнего покоя и достатка?
А?
Да всё просто же, господа, иль товарищи, как кому ближе: из-за отсутствия обычных, но настоящих проблем. Из-за отсутствия необходимости в прямом и переносном смысле выживать в них, когда просто-напросто некогда будет томиться мыслью о собственном величии и важности.
Нам всем теперешним, как им в шестидесятые-семидесятые, просто-напросто не хватает больших настоящих общечеловеческих идей и трудностей в их реализации.
Нам нужен новый ковчег, который спасет человечество от… себя самих.
Не веришь?
Взгляни на безумие охватившее мир по поводу надуманных прав человека, которые ему, нам нормальным людям банально не нужны.
Впрочем, эта уже тема совершенно другой Пересказки.
А здесь, в завершении снова о простом чувстве светлой ностальгии о тех временах, когда муки творчества целиком охватывают мысли.
Чего и желать-то ещё остается?
Только одного.
Понимания тебя любимыми тобой, а они, если любят, всегда понимают, нужно лишь просто знать это, либо хотя бы верить… в это!

Автор благодарит своего критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь.
06.11.2019г.