Книга «»
Сны (Глава 5)
Алиса Мертваго Оглавление
Возрастные ограничения 18+
В холодном поту весь, от головушки пустой до пят грязных, просыпается Саутин и уловить пытается суть того, во сне — снах? — происшедшего. Отголоски слабенькие-слабенькие телом из комы вышедшего человека в памяти проявляются пустотой сначала, после — белизной, выраженной сильно боле, а краски яркие приобретает далее еще. Промелькивает в глазах картина четкая наконец: комнатушка, на клетку или ж карцер схожая, сера и одинока в неполноте своей, а Коленьке страшно, до звездочек фиолетовых, красных, розовых страшно, что на койке-месте жестком сжался котенком, хозяевами из дому выброшенным. Рядом — деревянная тумбочка времен Союза Советского, а на ней — с котиками блокнотик Софьин да обычная самая ручка шариковая, пишущая синим цветом. Почему-то к нему тянется, как коронавирус нашумевший ко всей Европе, однако женщина — по виду, ровесница его или того около, — зайдя в миг тот же к нему, руки завязывает веревкой жесткой, для того созданной, чтоб вешались на ней жизни смысл потерявшие блудницы, и шипит противно грамплластинкой, работающей без устали век вторый подряд. В речи змеиной слышатся слова странные: «Ты мой» или «Следующий». Ничему не внимая, ошарашен, вылупился на незнакомку, а та, улыбку чеширскую в ответ кинув, движением ловким открыла дверь и, обратно захлопнув, ушла.
Чувство непонятное для мужчины даже, необъяснимое, обуздывает полностью рассудок оставшийся его, и он, тихонечко встав, на пол прокуренный балкона ступает босой, а ведь на голову обрушилось тридцать первое число октября — Хэллоуин — морозный довольно и отчего-то таинственностию пугающий день, пускай и в России не отмечают его почти. Интуиция, хоть и подводившая практически всегда, в девяносто девяти процентах случаев, той женщиной из сна пугалки всякие молвила; пытаясь не обращать внимания, исхудавший за все время это Николай руками дрожащими поджигал кончик сигареты дешевенькой, внимания на тремор не обращая.
В отражении окна побитого мелькнуло знакомое до боли и одновременно чуждое лицо женское.
***
На асфальт уличный ступил — странно — позже минутою, чем обычно, плюсом искать запропастившуюся куда-то машинку нужно. Солнце, на Луну похожее боле, на себя нежели, еле-еле улочки мрачные освещало, а него подле странные точки черные летали, будто мушки вокруг трупа разлагающегося. Это (по секрету скажу тебе, читатель) ничто иное было, как шестерки любимой мною Евгении (всегда имя Ее с чувством упоения невозможного пишу и произношу вслух изредка; хочется оды мне писать стихом многоэтажным, однако с рифмою сдружиться не получилось совершенно). Узнать хотелося Ей о Николае загадочном, но выходить, пристанище вечное свое покидать право имеют Света того жители (и не только; также исключения некоторые есть) лишь в столь величественный праздник, упомянутый мимолетом чуть выше. Страх сердце покорил его, как Ромео Джульеттино, так что нацепил на нос с горбинкою на барахолке купленные очки солнцезащитные, но не для назначения прямого их вообще: спрятаться старался от чего-то – а чего, не ведомо и для самого было. Сразу сев, окна закрыл до конца и был таков: пригнувшийся и жалкий, что собака сутулая посмеется без стыда в положения выгоде своего.
Уж на работе, в помещение вошедши, голосом высоким-высоким полузаглушенной дробью «извините» выкинул трупиком очередным, разложиться не успевшим доселе. Мыгыкнули все просто, внимания не обратив ни малейшего, словно поломка в система произошла незаметно, и исправлять не собирался никто ее. Когда за работу сел опять, ничего не произошло критичного, за одного исключением — не «Добро пожаловать» улыбчивой пустотой безмозглой произнесено было, а «Это ты?» на фоне паники цвета. Мурашки стали Саутиным самим, клеточкой каждой тела обрюзгшего, хотя чрез минут несколько забил, забыл и в монитор уставился, насыщаясь безысходностию.
Обобщая, день рабочий обыденно прошел. Кампанию покинув (жаль, не на веки вечные), отправился домой вскоре. Небо месяц покинул, а точнее, Коленьку ища, Паулина — помощница старшая теперь — его сдвинула в надежде о видимости лучшей. Непонятно, право, отчего отыскать наконец-таки не могут цель главную и их, и мою, ведь все есть: данные, фото, проживания место, родственники и прочая, и прочая; ощущение создавалось, будто сам Бог человечишку защищал, хоть и потверждения тому точные не знакомы ни единой душе. Дома, если не изменяет память тридцатилетняя, то же самое, что и во время остальное происходило, а Аленка, дети и кот поведение не переиначили.
Состояние противное прошло у Саутина только с обозначением нового дня, погрязнувшего после в жизни старой.
***
Мечется по кабинету Великая в клетку заманена собою собой. «Надо, непременно надо было мне устраивать Светопреставление и вести себя, как варвар какой-то!» — не отличаю сейчас Ее от другого героя главного, да и еще кое-чем связаны были нитью незримою Судьбы-интригантки. Донесла (или рассказала? Нахожу я в контексте этом «донесла» слово грубым излишне, и впечатление создается, будто обвиняю я эту девчушку невинную. Все же, пусть она рассказала, а не донесла) Паулина, ставшая частью неотъемлемой Абашиной жизни, о сне вещем в счет своего дара странного, чему благодаря может видеть намного большее, чем остальные все. Тогда, ошеломления не ожидая, проговорила моноложичек в младенца спокойствии, а сквозь миг на руках держать начальницы пришлось. В обморок, как бы не звучало это смешно, и сама помощница-служанка не упала; перепугалась сильнее намного, когда огни высокие-высокие глаз старшей вместо прозвучали в очах ее.
В общем, ладно, суть всея не в этом заключается — единственное, что с уверенностию я могу сказать, как на русском около доски цвета иголок еловых ответить или же стихотворение на литературе очередное рассказать громко-громко, ручищами холодными жестикулируя, словно на мать замахиваясь. Сошлись в итоге эти две женщины убийственно истеричные (такое говоря, пылает сердце мое любовиями огромными и чистыми к из них одной) на слежке, не удавшейся вовсе, подобно планам Гитлеровским. И сейчас сызнова в ужас дичайших, одначе не придет уж никто к ней — была уверена в упертости своей, до невозможности какой-то доходящей иногда.
И достает из шкафчика нового, где заначка тепереча в изделия глубинах располагается, бутылку стеклянную коньяка крепкого, и залпом горло, криками распотрошенное и без того, ударяет, и в безумие впадает некое: сидит, глазенки красные выпучив, обозлясь на пустоту; из стороны в сторону корпусом всем шатается; пальцами в воздухе выводит фигуры странные, только-только Ею созданные. Плохо так, что на стену бросайся, когтищами полосы длинные исцарапывай, не защищенные мясом почти костяшки в кровь разбивай, душу выжигай.
— Я тебя найду, найду-у, — призраком несуществующим, считай, воет, пускай и знает, что до адресата не дойдет фраза кроткая Ее. Однако кувырок сердце его делает, пока обладатель, не подозревая ничего, спит мирно и спокойно.
Чувство непонятное для мужчины даже, необъяснимое, обуздывает полностью рассудок оставшийся его, и он, тихонечко встав, на пол прокуренный балкона ступает босой, а ведь на голову обрушилось тридцать первое число октября — Хэллоуин — морозный довольно и отчего-то таинственностию пугающий день, пускай и в России не отмечают его почти. Интуиция, хоть и подводившая практически всегда, в девяносто девяти процентах случаев, той женщиной из сна пугалки всякие молвила; пытаясь не обращать внимания, исхудавший за все время это Николай руками дрожащими поджигал кончик сигареты дешевенькой, внимания на тремор не обращая.
В отражении окна побитого мелькнуло знакомое до боли и одновременно чуждое лицо женское.
***
На асфальт уличный ступил — странно — позже минутою, чем обычно, плюсом искать запропастившуюся куда-то машинку нужно. Солнце, на Луну похожее боле, на себя нежели, еле-еле улочки мрачные освещало, а него подле странные точки черные летали, будто мушки вокруг трупа разлагающегося. Это (по секрету скажу тебе, читатель) ничто иное было, как шестерки любимой мною Евгении (всегда имя Ее с чувством упоения невозможного пишу и произношу вслух изредка; хочется оды мне писать стихом многоэтажным, однако с рифмою сдружиться не получилось совершенно). Узнать хотелося Ей о Николае загадочном, но выходить, пристанище вечное свое покидать право имеют Света того жители (и не только; также исключения некоторые есть) лишь в столь величественный праздник, упомянутый мимолетом чуть выше. Страх сердце покорил его, как Ромео Джульеттино, так что нацепил на нос с горбинкою на барахолке купленные очки солнцезащитные, но не для назначения прямого их вообще: спрятаться старался от чего-то – а чего, не ведомо и для самого было. Сразу сев, окна закрыл до конца и был таков: пригнувшийся и жалкий, что собака сутулая посмеется без стыда в положения выгоде своего.
Уж на работе, в помещение вошедши, голосом высоким-высоким полузаглушенной дробью «извините» выкинул трупиком очередным, разложиться не успевшим доселе. Мыгыкнули все просто, внимания не обратив ни малейшего, словно поломка в система произошла незаметно, и исправлять не собирался никто ее. Когда за работу сел опять, ничего не произошло критичного, за одного исключением — не «Добро пожаловать» улыбчивой пустотой безмозглой произнесено было, а «Это ты?» на фоне паники цвета. Мурашки стали Саутиным самим, клеточкой каждой тела обрюзгшего, хотя чрез минут несколько забил, забыл и в монитор уставился, насыщаясь безысходностию.
Обобщая, день рабочий обыденно прошел. Кампанию покинув (жаль, не на веки вечные), отправился домой вскоре. Небо месяц покинул, а точнее, Коленьку ища, Паулина — помощница старшая теперь — его сдвинула в надежде о видимости лучшей. Непонятно, право, отчего отыскать наконец-таки не могут цель главную и их, и мою, ведь все есть: данные, фото, проживания место, родственники и прочая, и прочая; ощущение создавалось, будто сам Бог человечишку защищал, хоть и потверждения тому точные не знакомы ни единой душе. Дома, если не изменяет память тридцатилетняя, то же самое, что и во время остальное происходило, а Аленка, дети и кот поведение не переиначили.
Состояние противное прошло у Саутина только с обозначением нового дня, погрязнувшего после в жизни старой.
***
Мечется по кабинету Великая в клетку заманена собою собой. «Надо, непременно надо было мне устраивать Светопреставление и вести себя, как варвар какой-то!» — не отличаю сейчас Ее от другого героя главного, да и еще кое-чем связаны были нитью незримою Судьбы-интригантки. Донесла (или рассказала? Нахожу я в контексте этом «донесла» слово грубым излишне, и впечатление создается, будто обвиняю я эту девчушку невинную. Все же, пусть она рассказала, а не донесла) Паулина, ставшая частью неотъемлемой Абашиной жизни, о сне вещем в счет своего дара странного, чему благодаря может видеть намного большее, чем остальные все. Тогда, ошеломления не ожидая, проговорила моноложичек в младенца спокойствии, а сквозь миг на руках держать начальницы пришлось. В обморок, как бы не звучало это смешно, и сама помощница-служанка не упала; перепугалась сильнее намного, когда огни высокие-высокие глаз старшей вместо прозвучали в очах ее.
В общем, ладно, суть всея не в этом заключается — единственное, что с уверенностию я могу сказать, как на русском около доски цвета иголок еловых ответить или же стихотворение на литературе очередное рассказать громко-громко, ручищами холодными жестикулируя, словно на мать замахиваясь. Сошлись в итоге эти две женщины убийственно истеричные (такое говоря, пылает сердце мое любовиями огромными и чистыми к из них одной) на слежке, не удавшейся вовсе, подобно планам Гитлеровским. И сейчас сызнова в ужас дичайших, одначе не придет уж никто к ней — была уверена в упертости своей, до невозможности какой-то доходящей иногда.
И достает из шкафчика нового, где заначка тепереча в изделия глубинах располагается, бутылку стеклянную коньяка крепкого, и залпом горло, криками распотрошенное и без того, ударяет, и в безумие впадает некое: сидит, глазенки красные выпучив, обозлясь на пустоту; из стороны в сторону корпусом всем шатается; пальцами в воздухе выводит фигуры странные, только-только Ею созданные. Плохо так, что на стену бросайся, когтищами полосы длинные исцарапывай, не защищенные мясом почти костяшки в кровь разбивай, душу выжигай.
— Я тебя найду, найду-у, — призраком несуществующим, считай, воет, пускай и знает, что до адресата не дойдет фраза кроткая Ее. Однако кувырок сердце его делает, пока обладатель, не подозревая ничего, спит мирно и спокойно.
Рецензии и комментарии 0