Спи (Глава 10)

Прошло уж часов двенадцать с момента отключки неожиданной Коли. Хоть и говорили все, окружающие его чуть ранее (сейчас же него подле осталась одна Евгения), что болен он серьезно, сам отрицал лихорадку свою и считал, что просто время долгое не высыпался. Уверен на все сто процентов в этом был, пускай и чувствовал себя настолько ужасно, что на стену котом майским лезть хотелось.

Как только встал наконец Саутин, Абашина словно птичка крохотная встрепенулась, «крылышками» махнула и в секунду ту же прямо у постели пациента оказалась. Может, это не так важно, но выяснилось впоследствии одна вещичка: койку неудобную сменили на прямо-таки роскошную кровать с двумя взбитыми подушками, наволочками из шелка самого приятного покрытыми, такими же шелковыми простынями и теплым пледом. Отметил сам больной это только чрез парочку дней, приняв как должное.

— И снова, Коленька, здравствуй, — одно веко ее непроизвольно задергалось, будто б подмигивая (так и посчитал Саутин, впрочем).

— Тварь, отойди от меня! — завизжал голосом, срывающимся в испуге, и одеялом с головой накрылся, однако все равно знал образом наипрекраснейшим, что не спасет это от правительницы Ада (в чем сомневаться начал все более, осознавая утверждения этого несуразность). Затрясся, задрожал; кажется, и озноб тело его схватил полностью.

— Послушай меня! Послушай, пожалуйста! — в жизни не подумала б Женя, что начнет молить когда-нибудь человечишко глупое. «Ладно, нужно признать, — подумала сразу, — не настолько он глупый да и не совсем и «человечишко». Только вот нервы он мне знатно измотал и поплатится за это еще как!» Зла на страх мужчины, на трусость, степень которой в голове Ее никак не укладывается. «Пусть и так, но поговорить с ним мне определенно нужно. Без стираний памяти, загадок и всего того, ибо во снах друг друга мы видим не просто так — это все ясно и понятно. Вот бы понять, как подойти к нему так, чтоб не побежал куда-нибудь… А ведь наверняка может и такое выкинуть». Мысли супом варились в голове-кастрюле. Все бы отдала, если б можно было «суп» другому — кому угодно! — отлить в тарелку чужую; но в то же время понимает, что придется Ей расхлебывать еду эту противную. — Давай так: я тебе рассказываю все-все, а ты молча слушаешь. Согласен?

— А не убьете меня? Если нет, то рот свой не открою ни разу во время речи Вашей, клянусь! — засмеялась безудержно собеседница в ответ, все под нос приговаривая себе что-то — «надо было ж такое выдумать…» или наподобие того. Переспрашивать Саутин забоялся и принял смех Ее за отрицание.

— Не похож ты на того, прежнего… — закивала головой в жесте неодобрительном; смех же на «нет» сошел тут же. — Черт тебя дери! Ну, как говорится, начинать нужно с начала. Вначале Бог создал землю… Ты не подумай, что я так шучу над тобою! Этим-то и следует озаглавить рассказик мой. Ты всю эту историю знаешь, уверена. Как первые люди, Адам и Ева эти, плод запретный вкусили, так создал Он Рай, Ад и между ними Чашу, где взвешивались добрые и злы поступки. По легенде, оказавшейся правдой, если равновесие нарушится — произойдет Суд Божий. Но к этому мы, пожалуй, позже вернемся. Так-с… На чем же я там остановилась? Ах, да! Сам вначале Божище правил учреждениями, а после смерти чьей-то (не знаю… Адама, Евы иль их потомков) Адом поставил управлять его, а в Раю теперь уж правит Сын Божий, Иисусик-то. Правящий этот устал, что ли, и меня править в Ад поставил. Конечно, все не так просто было: между прочим, виделся старикашка мне во снах, а потом, «дабы душу свою сохранить на долгие тысячелетия, ты должна в отместку чужой прорасти дать». Весело, скажи? Насчет Ада и подобного до самого последнего не подозревала. Но пришли на помощь мне Райские, и разобралась во всем быстро. Конечно, перспектива бесконечной жизни меня так привлекала изначально! Однако сейчас так угнетает, знаешь…?

Ну и вот, натворили вы, людишки, ужаса всякого, надебоширили, и устроили наверху мы это светопреставление. Говоря очень коротко, в мире страхов своих ожили по отдельности; ты, дорогуша, — далеко-о не исключение. Все было б прекрасно, но видеться, как оказалось впоследствии, именно ты мне начал по ночам, да и Паулинка донесла на тебя конкретно. Раскаиваюсь: из-за меня ты здесь очутился. О! на Хэллоуин Паулина опять за тобой следила. А дальше ты знаешь. И прошу прощения сердечно за стертую твою память. Теперь все, вроде, — всю долгую речь по обещанию своему ни словечка Николай не проронил, пристально в собеседницы глаза смотря. Хмурость лицом новым его стала; вселенная вторая в пространстве небольшом для Саутина открылась.

— Я… избранный? — единственное, для чего сил и адекватности хватило. Ну, может, и жаль должно быть мне его, а из уст норовит смех выбраться коньком-горбунком. Им двоим в мире всем не до шуток было, как казалось. Напряженности нитка чрез тела проходила их, заплетая в узел, что развязаться мог только со смертию либо Абашинской, либо Саутинской (иль нет…)

— Можно и так выразиться. Я события торопить не хочу, ты пойми меня. Думаю, и тебе самому информацию все переварить нужно, а то так и до сумасшествия пренастоящего не далеко. А сейчас мне пора, — испарилась тогда Евгения непонятно куда-то, а и без направления места знал мужчина: не исчезнет; не сейчас точно. Опять отыскал книжку записную и опять что-то почерком неразборчивым писать начал в ней.

«Понятия не умею о сегодняшнем числе. Уже январь.

В болезни какой-то там находился я с двадцать два дня (проклятое число!); на долгое время после пробуждения от нее я заснул; теперь в здравом уме и ясной памяти нахожусь.

Но не это важно! Пришла ко мне (или не уходила) Абашина эта и как начала мести о том мире: Аде, Рае и Чаше Равновесия — и том, что я избранный (типа должен управлять этим миром, потому что мы связаны через сны). Ну что за бред? И даже если не бред, то какой ужас! Для всех нормальных людей это ведь бредни сущие, а для меня, кажись, и правда. Не могу! Уж повеситься на простыне вздумал; а вдруг это не ложь? Своим самоубийством я и женщину, и род людской оставлю в самом странном состоянии. Забыл совсем про светопреставление! Я о нем у какого-то писателя (Назарова, что ли) вычитал в рассказике. Уж и не помню, что там говорилось. Книга-то еще в нулевых мне досталась! Или не книга была совершенно, а чьи-то байки? В общем, не по-настоящему звучат «Суд Божий» и синонимы к фигне этакой. Однако с таким серьезным лицом молвила недоораторша — я поверил! Никак не могу додуматься: правда али меня насовсем хотят в психушку свезти? Снова бесконечность в степени бесконечность, а ответов-то и нет.

Теперь я наверно знаю, что Абашина меня не убьет. А к лучшему это?

До новых потрясений».

***

Временем тем сидела в кабинете своем Евгения со спокойствием безмозглого человека. Была она ему противоположностью абсолютной; от этого и вела себя так? Не важно. Чуть после прибытия Ее ворвался в кабинет Христос-с:

— Ну и где ты была? — взволнованный ужасно, но никак не злой, заговорил времени наперебой. О судьбе спасшей Его еще давно, в лета молодые, всегда думал более, чем о себе. Как по мне, глупо это. Хотя с бессмертного стороны я не посмотрю, посему судить кому угодно, а не человечеству всему, даже просвященному максимально. — Тебя чуть не выперли отсюда!

— Не кричи, зайка, — общения манера с этими «зайками», «дорогушами» и подобным тому раздражала Отца; Сыну, наоборот, льстила как-то… Не понимал иронии — слишком добр. — Не выперли ведь. А теперь я тебя выпираю! — и, пальцами щелкнув, отвернулась к стене лицом. Пришлось Ему оставить «царицу» с собой наедине и выйти в повиновении полном.