Красавица

Мы вместе с Чарльзом Дарвином задумывались над эволюцией человеческого естества. Только он размышлял об эволюции физиологической, а я том, как эволюционирует человеческая мысль. 
Нет, я не был знаком с Дарвином лично, но его взгляды возбудили во мне пламя осознания, когда я ехал из Тулы в Москву, и в купе вошла женщина, вяло прочитывая третью страницу тоненькой книжицы, и когда она дошла до середины листа, ее глаза окончательно потухли. Швырнув книжицу в сторону, красавица произнесла: «Скучно». 
Я нагнулся, поднимая брошенного автора, и прочитал: А.П.Чехов. «Человек в футляре.» «О любви.» Пока я зачитывался Чеховым, поезд прибыл к станции, и остановился под Чеховом. За окном поезда мой взгляд привлек фонарщик, поправлявший свое изношенное дешевенькое пальтецо. Ночь была подобно извозчику, который увозил нас вместе с несущимся в даль поездом. Мужчина зажигал желтый тускловатый свет. Окна поезда осветило фонарным таинством: узорчик из морозной корки еще больше выделился на фоне плоских предметов, на фоне этих плоских фраз, которые неустанно выпаливали из себя красавицы, швыряя книги Чехова в сторону. Незнакомец потушил фонарь. Поезд тронулся, издавая пагубный вопль. 
Фонарщик вошел внутрь. В его руках был маленький стульчик, которым он жонглировал, как жонглер, и в конечном итоге, раскрыв его, с грохотом опустился, издавая шорох, когда его губы затушили горящую в руке свечу. Я спросил его, почему он присоединился к нам, покинув станцию, на которой должен был следить за исправностью фонарей, освещающих путь быстро несущимся в разные пункты прибытия поездам, на что мужчина, откусывая дольку шоколада, ответил: «Я устал». Усталый мужчина, обессиленный из-за тяжелой работы, размышлял, нужно ли, чтобы он пребывал на морозе, получая за это несчастные гроши только для того, чтобы никому не нужный фонарь горел? Моя мысль, быстро несущаяся, как поезд, пробиралась сквозь тьму. 
Я как никогда нуждался в свете. На лице моем отобразился шок. Скрежет разнесся по кабине, мое тело качнуло и отбросило в строну. Тьма потухших фонарей, скрыла замерзший кусок льда, который стал для могучего быстрого механизма непреодолимым препятствием. 

Поезд сошел с рельс… 
Я проснулся. 

Фонарщик за окнами купе зажигал свет. Мы вместе с Дарвином размышляли над изменениями человеческого естества. Его теория об эволюции и брошенная на пол книжечка Чехова, нарисовали целую галерею мыслей, которые заплясали, напоминая мерцающих светлячков, дрожащих в растекающемся от мороза паре. 
Фонарщик, который подобно дирижеру, размахивал руками, зажигал свет, освещая дорогу быстро несущемуся поезду, осветил мне суть моего предназначения. Слова родились в голове. 
Человеческая мысль должна эволюционировать, а я, как этот фонарщик, должен освещать дорогу этой мысли, и следуя вслед за Чеховым, создать Беликовых, рисуя настоящие образы человеческих душ. Взявшись за перо, я написал название своего первого рассказа. Черными чернилами я вывел на помятом листке слово:
«Красавица»