#20 (Глава 20)

… в ту субботу я был счастлив, как никогда. После праздничного обеда, отец дождавшись, когда бабушка Хана прочитает благословения после еды, поманил меня на лоджию. Там он достал из портмоне и протянул мне бумажку в три рубля! Я не понимал, что происходит, уставился на отца. Он улыбнулся мне.

— Бери, это твой заработок за неделю. Честно заработал, радуйся.

Я осторожно взял купюру и так же осторожно положил ее в карман.

— Пап, а на что мне их потратить?

Отец покосился на бабушку, ее не было в зале. Бабушка Хана с мамой удались на кухню, пошептаться. Обсудить новости. И отец закурил. Бабушка его ругала, когда видела, как он в субботу курит. Отец закурил, выпустил в окно дым.

— Не знаю. Твои деньги, распоряжайся, как посчитаешь нужным. Но я бы посоветовал сейчас и на будущее – всегда трать деньги с умом. Деньги должны не только приносить удовольствие, но и пользу. Например, покупка хорошей книги по мне, так отличная трата денег. И радость от покупки и пища для ума.
— Хорошо, пап. Я пойду?
— Иди.

Я пулей вылетел из квартиры, бросился вниз по лестницы, прыгая через две-три ступеньки. Задача была к лету прыгать через четыре. Пока не получалось. Выскочил во двор и тут же со всех ног помчался к своей уличной шайке-лейке друзей. Там я произвел фурор. Все были в шоке – целых три рубля, да еще одной бумажкой! Я был на вершине успеха! Но вечером, отец зашел в мою комнату, не для того, чтобы пожелать спокойной ночи, а чтобы упрекнуть.

— Я сегодня видел, как ты хвастался деньгами. Это было жалкое зрелище. – тон отца был холодным, отстранённым.

Отец вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь, он не пожелал мне спокойной ночи! Я давился слезами в тот вечер. Было и обидно, и горько, и стыдно за свое гадкое поведение. Как я мог так поддаться эмоциям? Где моя сдержанность, как у отца?! Он всегда такой спокойный, уверенный в себе, вежливый с людьми и со всеми подчеркнуто корректный. А я как идиот последний бегал по улице и махал трешкой на глазах у всего дома! Какой позор на мою глупую голову! И с бабушкой Ханной не простился. Не проводил ее до дома. Идиот. Просто идиот.
Я зарылся в подушку лицом и заплакал.
Утром я подошел к отцу и извинился за свое дурное поведение. Отец кивнул мне в ответ. Я протянул ему три рубля.

— Пап, я подумал, пусть эти деньги будут лучше у тебя. Это мой вклад в семью. Отец внимательно посмотрел на меня.
— Уверен?
— Да. Я не знаю на что их потратить. На велосипед не хватит, книги я твои читаю. Собаку мама не разрешает завести.

Отец сел в кресло и жестом указал мне на другое. Между нами был журнальный столик, где по воскресеньям мы с отцом всегда играли в шахматы. Отец положил трешку на стол, бумажка четко легла между нами по середине.

— В детстве я мечтал завести голубей, — сказал отец и посмотрел на меня, — но это было очень дорогое удовольствие. Может, сейчас? Как тебе идея?
— Завести голубей?
— Да.
— А где мы их купим?
— На птичьем рынке.
— А держать, где будем?
— Сделаем на крыше дома голубятню. С домуправом, я договорюсь. Деньги твои, и тебе решать.
— Давай! Когда?
— Сегодня воскресенье. Рынок как раз работает.

И мы к ужасу мамы через пару часов домой притащили пару почтовых голубей… Трешки моей не хватило на пару, и отец вошел в дело, вложив из своих еще десять рублей! Пару отдавали за пятнадцать, сторговались на тринадцати! Купили еще пшена на пару рублей. В общем, влетела нам эта идея с отцом в копеечку! И от мамы нам влетело.
Мама весь день с нами не разговаривала. Мы по очереди просили у нее прощения, но когда голубка села маме на колени и чуть скосила так набок головку и заглянула маме в глаза — мама растаяла, стала гладить голубку по головке. Та закурлыкала. Голубь топтался на книжном шкафе и оттуда внимательно следил за своей голубкой.
Отец стал рассказывать все, что знал о голубях. Их породы, тонкости содержания и ухода за ними. Затем, вооружившись молотком, пилой, гвоздями, мы с отцом двинули на крышу нашей четырехэташки мастерить голубятню. Доски взяли в подвале, у нас там был свой отсек, куда отец время от времени складывал какой-то хлам. Голубятня получилась довольно просторной. Я без труда туда забирался и сидел там с нашими голубями. Я любил там спрятаться от всех с книгой. Голуби следили за мной, садились на плечи и голову, но это не мешало мне, напротив, давало чувство какого-то уюта. А через пару месяцев голубка снесла пару яиц. Первый ее выводок погиб. Я похоронил пискунов за домом. Я много думал об этом. Я силился постичь тайну жизни и смерти. Но ничего умного не придумал. Я остановился на том, что смерть ужасная штука. Глупая и нелепая. И очень обидная. Живешь себе, что-то делаешь, пыжишься-бьешься с математикой и зачем все это? Чтобы однажды бац и все! Но уже скоро голубка снесла новые яйца и у меня появились два птенца! Я не находил себе места! Утром до школы мчался на крышу, как они там? В школе сидел как на иголках, затем бегом домой, на крышу! Там делал уроки, там читал книги, там глаз не сводил с птенцов, которые с каждым днем крепли и росли к моей несказанной радости. И вот через месяц или два, уже не помню как там и что, но они первый раз поднялись вслед за своим отцом в небо. Они кружились над крышей, с каждым кругом поднимаясь все выше и выше. Дух захватило от восторга. И тогда меня осенило, проняло от мысли до самых костей! Вот же, вот разгадка! Жизнь это дар! И к сожалению не всем он дан, как тем первенцам. Так и живи! Радуйся! Веселись! Улыбайся солнцу! Улыбайся каждому дню, мгновению, что тебе даны! Да, именно те три рубля, их круговорот и отцовское предложение с голубями, станки, усталость, запах свежих огурцов, забота о птенцах, переживания, слезы, стыд за хвастовство, вся это череда событий привели меня к этому озарению. Я тогда не понимал, насколько мой отец талантливый и тонкий педагог. Как он мастерски, без занудства, назиданий и нравоучений монотонных преподавал мне уроки жизни. Спасибо, пап! Я люблю тебя!

… Иосифа-сапожника отвезли в Киев, где посадили в тюрьму. Его каждый день таскали на допросы. Его били, унижали, плевали ему в лицо, обзывали предателем и жидовской мордой. Морили голодом и лишали сна, и все это ради того, чтобы он сказал им имена тех, кто еще состоит в этой организации?

— В какой? – искренне не понимал Иосиф.
— В вашей, в вашей паскуда! Кто? Кто?!

И дед однажды кивнул им согласно…

продолжение следует…