#24 (Глава 24)

Если еще секунду назад у меня были страх и сомнения, то теперь нет. Я бросился на хулиганов. С диким каким-то воплем не то ярости, не то страха, замахнулся дубиной. Они дрогнули и побежали. Одного я огрел дубиной по спине. Хулиган рухнул с воплем боли в пыль. Я через него кубарем и за остальными в погоню. Они оказались проворнее и выносливее, чем я. Короче говоря, я их не догнал. Где-то за спиной я слышал плач того, которому досталось. Я вернулся к нему. Он сидел в пыли и плакал от боли. Мне стало его очень жаль, тем более, что это не он оскорбил моего деда.

— Больно? – сочувственно спросил я, но дубина была наготове.
— Ага, — он закивал и повалился на бок.
— Дай посмотрю.
— Отвали! – он ногой попытался лягнуть меня.
— Дай гляну, может, я тебе там сломал что-нибудь.

Хулиган сдался мне на милость и позволил себя осмотреть. Вспухла спина и будет точно огромный синяк. Я пальцами ощупал все кости на спине.

— Вроде целы.
— Ты откуда знаешь, врач что ли?! – утирая сопли, покосился на меня.
— Нет, просто если бы там был перелом какой, наверное, я бы это почувствовал, ну а так вроде нет ничего.
— Дебил! Ты убить меня мог!
— Я не хотел. Я вообще не думал драться с Вами, так припугнуть хотел, а когда тот моего деда обидными словами стал обзывать, я озверел! Мой дед очень хороший человек. Он вообще сказал мне вас простить.
— Что ж ты…
— Это бабушка. Она велела отбуцкать вас. Давай помогу дойти до деревни.
— Отвали, я тебе сказал!
— Прости меня. Давай!

Я помог ему встать, нырнул мальчишке под руку и мы пошли в сторону деревни. По дороге мы разговорились, и в деревню вошли уже лучшими друзьями. Я ему рассказывал о книгах. Он мне о сенокосе, о змеях и раках. Обещал завтра показать, как ловить змей.
Бабушка Малка стояла у ворот, руки в боки, и недовольно смотрела на меня и моего раненого мной же нового друга. Мой друг прошел мимо нее понуро, тихо сказал что-то вроде «здрассстье, теть Маш» и кособочась, побрел по улице. Бабушка уставилась на меня.

— Че с ним?
— Вот. – я показал бабушке дубину. Она довольно улыбнулась. – Хорошо. А остальные?
— Убежали.
— Не догнал?
— Нет. Бабуль, я кушать хочу. Можно? – Я был чертовски голодным. Кастрюлю бы борща съел!
— Можно, можно, мой хороший! Молодчинка! – бабушка запустила руку мне в волосы и потрепала меня. – Молодчинка! Пойдем, там такой борщ я сварила, ахнуть можно!
Мы вошли в дом. Я помыл руки и сел за стол. Деда не было видно, но я уже знал здешние порядки, без главы дома притрагиваться к еде нельзя. Я ждал, глотал слюни. Бабушка Малка вдруг притихла, села за стол и положила руки на колени. В комнату вошел дед. Он сел на свое место, взял в руки хлеб прочитал благословение на иврите, но тут глянул на меня, и начал снова, но уже на русском:

— Благословен, ТЫ Господь Бог наш, Владыка Мира, давший земле способность родить хлеб! Омейн!
— Омейн! – воскликнула бабушка. И Толкнула меня не больно кулаком в бок.
— Омейн! – взвизгнул я.

После чего дед преломил хлеб, макнул его в соль и съел, затем отломил кусочек, мокнул его в соль и отдал бабушке, затем настал мой черед. И только после этого мы приступили к обеду. Я набросился на борщ, мне казалось, что я даже урчу, как тигр или лев. Когда пришло первое насыщение, я вдруг вспомнил и спросил у деда:

— Дедушка, а что такое омейн?
— Это значит ИСТИННО! – ответил дед и внимательно на меня посмотрел.
— Истинно что? – не унимался я.
— Все истинно, но сейчас то, что Бог…
— Дал земле способность родить хлеб? – догадался я.
— Омейн, — кивнул дедушка и стал дальше есть. Ел он всегда чинно, не спеша, смакуя каждый кусочек, каждую ложку или глоток.

Я понял, что лучше не приставать к нему с вопросами. Всем своим видом, он показывал мне, что не очень-то желает говорить на эти темы. Почему? Я много позже узнал ответ на этот вопрос. Это бабушка его просила не говорить со мной о Боге, пока я еще несмышлёный и глупый. Наболтаю в школе чего лишнего, а потом у их сына, то есть моего отца будут проблемы на работе. Вот дед и молчал. Как жаль, что так все вышло! Сколько было упущено драгоценного! И все из-за этой борьбы с Богом. В Союзе наши партийные бонзы не терпели конкурентов, даже Бога.
Дед не боялся за себя. Уж он с лихвой хватил на своем веку! Он послушал бабушку, потому, что уважал ее слова, ценил и любил ее. Как она скажет, так тому и быть. Он не был подкаблучником, просто чтил Тору, а в Торе четко сказано, кто есть женщина. Она ближе ко Всевышнему. И раз тебе дает Господь женщину, значит, слушай ее, почитай и уважай. А бабушку Малку было за что уважать. Она выходила и выкормила троих замечательных сыновей. Одна, в одиночку в те самые страшные годы…

… Иосиф пришел в себя в камере. Кровь на нем уже запеклась. Жутко болело все тело. Мизинец почернел. Иосиф понял, что пропустил время молитвы. Но он заставил себя встать. Ныли почки, боль в почках была какой-то тугой, ноющей, тяжелой. Эта боль крючила все его тело, гнула то влево, то вправо. Боль была просто адской.
Иосиф разбитыми губами начал молитву, прикрыв глаза рукой: «Шма Исраэль! …» Но почти тут же в его голове возник тот мальчишка, который на краю яра читал «Шма». Иосиф остановился. Он должен сосредоточиться на молитве! И снова начал и почти тут же умолк, перед его глазами стоял тот мальчишка и читал быстро-быстро молитву, торопился, пока его не убили.
Иосиф закрыл лицо руками и разрыдался. Упал на колени, затем медленно завалился на бок, боль в почках стала такой пронзительной, что Иосифу казалось, что в его спину неведомая рука вонзает раз за разом раскаленный нож. Иосиф стонал от боли, встать он уже не мог, он прикрыл лицо рукой и снова начал читать молитву. На этот раз мальчишки не было, а боль вскоре ушла. Она исчезла совсем. Вот только встать сил не было. Так Иосиф и прочитал молитву, а затем после паузы добавил к ней еще пару стихов из Книги царя Давида. После молитвы Иосиф закрыл глаза, он был уверен, что не переживет эту ночь, он умрет во сне, его сердце не выдержит, когда вернется боль. Но он ошибся. Утром его подхватили на руки и поволокли куда-то по длинному бесконечному коридору. Он потерял сознание, а когда открыл глаза, он лежал на койке в тюремном лазарете…