#25 (Глава 25)

8.

… я не мог встать и отойти от гроба. Ноги не слушались. Не было сил. Но в коридоре какое-то оживление, словно ветерок ворвался в духоту полуденного зноя. В комнату вошла моя тетушка, та самая, которая прилетела из Германии. Я повернул к ней голову и она ахнула!

— Ой! Ну надо же! Я думала это отец твой, а это ты! Ну просто копия! Иди ко мне мой мальчик, я буду плакать с тобой! А где твой брат? Где он? – тетушка всегда была шумной, впереди на белом коне!
Вот она увидела моего брата, бросилась к нему со слезами, обхватила его двумя руками за шею. Повисла на нем. Она плакала, причитала, целовала его в щеки. Но вдруг вспомнила обо мне. Схватила брата за руку и устремилась ко мне. Повисла у меня на шее. Она снова горько плакала, но брата держала за руку, не отпускала. Затем резко успокоилась, отерла слезы и тихо-тихо подошла и села у гроба. Притихла. Смотрела на маму, поправила какую-то видимую только ей складку на платье. Горько вздохнула, покивала, и упрекнула:

— Вот и ты туда же! Сестрички мои родненькие, все вы меня бросили. Одну оставили тут. За что все это? Хоронить вас всех! Ну да, наверное, потому, как я старшая и всех должна проводить. Вечно так, всю жизнь нянчилась с вами! И что теперь мне одной тут делать? – тетушка тихо заплакала, все молчали. Я вышел на лоджию и закурил. Рядом стоял мой брат. Я глянул на него и испугался. Губы синие, лицо серое.

— Может, не будешь курить? – осторожно я спросил у брата. Он не ответил. Закурил и уставился в окно. На лоджию заглянули сестры. Я им кинул на брата. У них уже все было наготове. Мои любимые сестрички! Они показали мне пузырек с корвалолом. Сестры побаивались брата. Я взял у них пузырек и накапал в стакан. Протянул брату.

— Пей. – приказал я.

Брат удивлено посмотрел на меня. Никогда в жизни ничего подобного не было! Чтобы я таким тоном посмел ему что-то сказать.

— Пей. – повторил я тем же тоном.

Брат послушно взял стакан и выпил лекарство. В его глазах я впервые в жизни видел слезы. Я не выдержал. Я обнял его! Никогда такого не было! Я обнял его и крепко прижал к себе. Он не плакал. Он стоял так, уткнувшись мне в плечо. А вот я не выдержал. Никогда в жизни я не видел моего старшего брата таким растерянным. Он всегда был крутой у меня! Всегда! А тут… нет, он не сломался. Не той породы мой брат! Просто это был очень сильный удар даже для него. Он упал, но он встанет. Он умеет держать удар. И всегда умел. А я плакал.
Брат отстранился от меня. Закурил новую сигарету. Обнял меня за плечи. Сестры переглянулись. Хотели что-то сказать, но не успели. В зале какое-то шушуканье и переполох. Это наша тетушка была на грани обморока. Сестры помчались к ней. Тетушка отмахнулась от них, шикнула, что-то вроде: ша от меня! Я сама! И затем стала тихо что-то нашептывать моей маме на ушко. Все деликатно удались от гроба, оставив родных сестер наедине…

… лет пять мне. И у меня дикий страх. Я места себе не нахожу, когда отец уходит на рыбалку! Но почему, он не может, как все, сидеть себе на пирсе и ловить рыбу! Почему ему нужна эта проклятая лодка!
Когда отец уходил на рыбалку, нес резиновую лодку у себя на голове, я всегда щенком бежал за ним и пытался его отговорить. Умолял остаться на пирсе, я ему там место занял! Отец упрямо шел к берегу, в уголку рта дымила сигарета. Вот берег. Я ненавидел отца в такие моменты. Почему он меня не слышит! Почему так упорно стремится прочь!
— Пап, тогда, если ты все-таки поплывешь, не уплывай далеко! Ладно?
— Ладно. – соглашался отец, грузил в лодку снасти, вставлял в уключины весла. Вот он отталкивает лодку от берега и садится на весла. Лицом ко мне.

— Пап, ты обещал мне! – ору я ему со слезами на глазах.
— Хорошо! – кивает мне отец и делает сильный гребок. Лодка устремляется прочь от берега. Вот же черт! – Пап, я тебя буду ждать тут! – кричу я отцу и сажусь на берег. Отец снова кивает и гребет прочь. Я не свожу с него глаз. Вот он уже далеко. Он же обещал! Я едва различаю черную точку лодки. Я вскакиваю, ору ему, машу рукой. Он конечно не слышит. Я бросаюсь к нашему домику. Мама спит. Ее я тоже ненавижу в этот момент! Там отец творит черт знает что! А она спит! Я подхожу к маме, мне кажется, что она не дышит, умерла?! Только этого не хватало мне! Я трогаю ее за плечо. Она не шевелится.

— Мам! – кричу я на весь домик.

Мама испугано смотрит на меня.

— Что случилось? Что такое?
— Что такое? – передразниваю я ее. – Ничего! Там папа…
— Что папа? Что с ним? – мама вскакивает с постели, и как есть в халате, босиком бросается вон из домика. Я за ней.
— Он уплыл далеко! Я его почти не вижу!
— Сынок, успокойся. Все хорошо.
— Как же? А если ветер с гор подует? Сколько страшных историй тут было! Его унесет в озеро!
— Но ветра же нет.
— А вдруг! Он всегда неожиданно с гор дует!
— Нет. Это не так. Иди сюда. – Мама берет меня за руку и мы обходим наш домик. За домиком открывается вид на эти огромные до небес горы! Мама терпеливо начинает мне объяснять. – Вон смотри, видишь над вершинами облака?
— Вижу и что?
— Пока они там – все хорошо. А когда начнется ветер, перед этим — облака делаются больше и ползут вниз. С вершин сюда.
— Это правда? – недоверчиво смотрю на маму. Она улыбается мне, чмокает в щечку и спрашивает хочу ли я есть?

Я не отвечаю ей, я уже лечу стрелой обратно на берег. Сажусь на свое место, ищу глазами лодку. Нахожу черную точку. Это она. И затем кручу голову назад и всматриваюсь в горы. Облака висят на месте. Или мне показалось, что они, облака, стали больше и поползли вниз. Вскакиваю. Замер, не дышу и смотрю, смотрю на вершины гор. Нет, все хорошо. Облака на месте! Я успокаиваюсь и плюхаюсь обратно на обжигающий песок. Подходит мама и надевает мне панаму. Садится чуть в стороне под пляжный грибок.

— Иди сюда, тут тень.
— Нет. – режу я. И злюсь — она меня отвлекает. – Снова смотрю на облака. Затем на лодку. – Мам, какого хрена, он так далеко уплывает!
— Ой, это что за слово такое нехорошее, — всплескивает руками мама. Оглядывается по сторонам. Никто не слышал ли. Вокруг никого. Полдень, самое пекло. Градусов тридцать пять. Все попрятались в домики и спят. Только несколько рыбаков на пирсе.
— Я не помню, на танцах услышал.
— От кого?
— Мам, пожалуйста! Не отвлекай меня! – злюсь уже открыто. Да и не скажу я ей, что слышал это слово от своего старшего брата, которого какой-то хмырь толкнул вчера на танцах плечом, а мой брат ему сквозь зубы: «какого хрена?» Дальше они чуть не подрались, но их разняли. Кажется, тот злобный мужик обозвал моего брата жидом… кто такой жид? Надо у мамы спросить, но лучше не надо. Мало ли, вдруг слово очень грубое. Вернемся в город у пацанов во дворе спрошу. Но когда вернулись в город через двадцать дней, я уже забыл про то слово. Но не забуду, как мой брат на следующий день навалял тому мужику на танцах, за забором, куда они ушли «поговорить». Брату тоже досталось. Ему тот гад рассек бровь. Так и остался на всю жизнь шрам. И от отца досталось ему потом и от мамы. Отец помню сказал брату тогда вечером в домике, когда мама пыталась остановить кровь.
— Ты уже взрослый…
— Вот именно, пап! – перебил отца брат.
— Запомни, я скажу тебе только один раз, как мне, когда-то мой отец, в жизни очень важно, чтобы ни случилось, останься человеком. Будь выше.
— Пап, он просто …
— Сынок! – кричит мама. Брат тут же умолкает. Я стою в углу и испуганно за ними наблюдаю. Никогда столько крови не видел.
— А ты где был? – вдруг ко мне обращается отец и хмурится.
-Я?
— Ты.
— Я там с ним. – киваю на брата. Я пап, в того мужика камень кинул.
— Попал? – спрашивает брат.
— Причем тут это? – возмущается мама.
— Попал. Кажется куда-то под лопатку. – гордо заявляю я. И это правда!
— Кажется или попал?
— Попал!
— Прекратите! – повышает тон мама.

Отец встает и выходит из домика. Мы думали, что он покурить вышел, а он куда-то исчез. Мы бросились его искать. Я сообразил, что сейчас после отбоя, только бильярдная работает! Мы туда! Отец был там. Он искал того мужика. Но его там не было. И очень хорошо. Отец из него душу вынул бы за своего сына…