#32 (Глава 32)

… Малка всю жизнь припоминала Иосифу, что это она его с Того Света вытащила. Она была Там. И снова рассказывала в очередной раз свой сон.
Но в ту ночь она не успела рассказать. Ей было не до разговоров. Она грела воду, отмывала мужа, терла его и терла мочалой, но тюремный запах все не уходил. Этот запах словно в поры въелся. Она материлась, меняла воду и снова мыла мужа. А под утро они легли в постель. Через девять месяцев Малка родила Иосифу третьего сына. Он вырос и стал поэтом. Но его стихи были лишены советской патетики и пафоса. Ну вот например,

… бесстыдство простыней еще хранит твое тепло,
еще горит свеча и за окном твой смех…

Где тут, мать вашу, я вас спрашиваю прославление человека труда?! Тут не колосится рожь! Не врезаются в космос советские ракеты! Упадничество и тлетворное влияние запада! В общем, не печатали моего дядю. Я помню только одну нашу с ним встречу. Лето. Он приехал в гости к нам погостить. Жил он кажется где-то в Москве. Худой. Молчаливый и улыбка такая будто он в чем-то виноват и перед всем миром просит прощения. Тихий, движения его всегда несмелые и тоже какие-то виноватые. Он тихо ел, бесшумно даже. Так же пил чай. Тихо говорил, тихо благодарил и все время улыбался. Мама его все лето пыталась откормить. Мы поехали на Иссык-Куль. Там он мгновенно обгорел и несколько дней лежал в домике с температурой и ожогами. И за ним ухаживала какая-то женщина. Помню только что такая же тихая и худая. Откуда она взялась не помню. Дядя по вечерам в темноте аллей, где пахло разами и соснами тихо читал ей на скамейке свои стихи, она тихо смеялась. Они целовались, я видел. Однажды утром все ушли на пляж, а я остался. Дядя вскоре вернулся с пляжа. Он сел за стол, достал свой блокнот и стал туда записывать видимо новое стихотворение. Он то замирал над столом, его рука зависала с ручкой над блокнотом, затем, бросался как коршун вниз. Резко наклонялся над столом и рука летала над блокнотом, строка за строкой удивительным и непостижимым для меня образом рождали образы, рифмы и смыслы! Я не смел ему мешать. Я дышал тихо, через раз, сидя на крыльце и в пол оборота наблюдал за ним. Вот он закрыл блокнот, вышел из-за стола, закурил и сел со мной на крыльцо.

— Странный я? – спросил он меня и тихо улыбнулся.
— Если честно то да. Странный. Но мама Вас любит. Она даже плакала один раз из-за Вас.
— Как это? Я обидел ее? – испугался дядя.
— Нет, просто вы такой … болезненный. Ей Вас жалко.
— Я не хотел, чтобы твоя мама из-за меня плакала. Мне очень жаль.

Дядя виновато улыбнулся, уставился на муравья, который полз мимо нас. Дядя сделал глубокую затяжку, тихо выпустил дым.

— А я смотрю, ты любишь читать. Это хорошо.
— Почему хорошо?
— Ну как же! Книга это машина времени. Ты никогда об этом не думал?
— Нет. – признался я. – Но я не понимаю.
— НУ вот сейчас что ты читаешь?
— «Дерсу Узала».
— Замечательно! И как только ты открываешь книгу, что происходит?
— Я читаю.
— Верно. Но в процессе чтения? – и сам ответил. – Ты окунаешься в иной мир, падаешь в прошлое или летишь в будущее. Вот тебе и машина времени.
— Да, верно! Это интересная теория.
— То-то, а еще ты общаешься с интересными людьми. Автором и его героями.
— А Вы стихи пишите?
— Да. Я поэт. Так вышло. – дядя снова виновато улыбнулся.
— А можно мне почитать Ваши стихи?
— Пожалуй что нет. Это любовная лирика и порой она несколько откровенна. Боюсь, что твоя мама не одобрит. Давай так, ты подрастешь и я тебе обязательно подарю тетрадку своих лучших стихов.
— Договорились!

Мы пожали руки. Дядя виновато улыбнулся какому-то человеку, который шел мимо нас по своим делам и вдруг глянул на дядю. И прошел мимо. Но дядя успел ему улыбнуться! Он даже тому муравью улыбался!
Отец же к своему брату относился с видимой прохладцей и сдержанностью. Но когда пришло известие о том, что дядя умер. Папа плакал. Это я помню. Дядя умер в возрасте сорока пяти лет. Его нашли в ванне. Нет, он не покончил собой, остановилось сердце… благославенна его память!

Сколько Малка не уговаривала, Иосиф ничего ей не рассказывал о своих мытарствах. Он все рассказал не ей, а своим сыновьям. Много позже я получил от своего дяди, старшего брата моего отца Тору деда и рассказ о нем и его жене Малке…
… Малка утром чуть свет встала, и увидела, что Иосиф спит на полу в печной золе. Она толкнула его?

— Ты что это удумал? Ты почему на золе спишь?!
— Благодарю тебя Владыка миров, за то что вернул мне душу мою! Велико твое доверие ко мне! – прочитал благословение Иосиф, как только открыл глаза. Затем омыл руки, прочитал еще благословение на омовение рук и только после этого ответил Малке на ее вопрос, — Это знак траура.
— Кто умер? – испугалась Малка.
— Храм наш умер, Малка. Пусть он будет отстроен скорее и в наши дни! Омейн!
— Омейн! И что, ты так теперь и будешь все время?
— Да, Малка, пока Всевышний, благословен Он! Не вернет в Ерушалаим Храм так и буду. Малка вздохнула, но ничего не сказала, хотя на языке уже была колкость.
Но с тех пор как ей приснился тот вещий сон и ее муж вернулся, она стала побаиваться Бога. И лишний раз помалкивала благоразумно. Да и Иосиф ее к тому приучил, не раз говаривая ей, что «не веришь – не верь, только языком не греши…» Иосиф пошел на реку. С тех пор как он вернулся домой, он стал каждое утро, в любую погоду, в любое время года ходить на реку и омываться там целиком. Все село крутило пальцем у виска, но Иосифа не трогали. Его как и его Малку одни стали считать колдуном, другие богомольцем и праведником. Ну и что, что еврей, Бог ведь един для всех! Говорили люди и шли к Иосифу кто за советом, кто с просьбой о молитве.
Вскоре пошла молва, что Иосиф молитвами своими еврейскими лечит людей. Иосиф никому не отказывал в просьбе, денег не брал. Но люди за его спиной отдавали деньги и продукты Малке. Однажды к Иосифу пришел даже из Казахстана человек. Казах показал Иосифу свою дочку пяти лет. Девочка почти ослепла на один глаз – бельмо. Врачи отказались, сказали, что уже поздно, не помочь, а Иосиф не отказался и сказал, что никогда не поздно у Бога помощи попросить. И стал молиться. Девочка с отцом остались на ночлег в доме. А утром следующего дня девочка тихо сказала своему отцу, что она видит больным глазом. Бельмо исчезло. Я бы не поверил, но тот случай мне подтвердили и мои тети и дяди. Все в один голос утверждали, что дед был настоящим праведником. Его молитвы обладали чудодейственной силой…