#35 (Глава 35)

— Ох ты ж!
— Что там?
— Рука перебита.
— Совсем?
— Да. Болтается на мясе.
— Значит, все?
— Если не помрешь, то точно домой!
— Вот и Слава Богу!
— Сам сможешь за мной? Или …
— Смогу.

Сестричка бинтами наскоро и торопливо примотала перебитую руку Иосифа к торсу:
— Чтоб не потерялась, — пояснила она Иосифу. Он кивнул ей. – Ну ты и живучий, паскуда! Кто другой бы кровью уже истек, а ты вон какой, все за жопу меня норовишь тронуть!
— Что ты, милая, это не я. – Улыбнулся Иосиф.

Медсестра нырнула ему под здоровую руку.

— Ладно, паскудник, поползли.
— Давай, родная, давай, домой надо мне. – Иосиф стиснул зубы и здоровой рукой вцепился в землю…

9.

Странно, но я совсем не помню, как с родителями оказывался на Иссык-Куле. Может, я забыл уже все напрочь! Или это мнительность? Но тогда можно ли назвать мнительностью вчерашний случай? Я стою на светофоре, жду зеленый. Угол Невского и Фонтанки. Курю, слушаю музыку, все вроде отлично… загорается зеленый и я не знаю совершенно куда я еду! Сзади уже нетерпеливо сигналят. А я как в сказке, передо мной три направления и я не знаю по какой дороге мне ехать. Еду прямо. Пересекаю Невский, медленно ползу по набережной. Всего трясет от ужаса. Кто я? Откуда и куда? И это прямые вопросы, без всяких там философских инсинуаций. Все буквально. Припарковаться негде. Вот местечко возле цирка. Ныряю на парковку, пытаюсь успокоиться. Мучительно вспоминаю, куда же я ехал да еще в самые «пробки». Позвонить жене? Нет. Не вариант. Начнутся вопросы, придется рассказать ей все про болезнь, а я еще не готов к такому разговору. Тут важно подобрать нужные и точные слова. Как же эти слова важны в нашей жизни! Одно неверное слово и ты теряешь друга навсегда. Одно важное слово и вовремя — и ты спас человеку жизнь. Или тебе спасли. Как та девушка в метро.
Пару недель назад что-то совсем я расклеился. Проснулся утром и понял, что жить больше не могу и не хочу. Выпил кофе и закурил, думал с первыми глотками кофе и затяжкой сигареты все пройдет, отпустит, но нет. Не помогло. Я сидел на балкончике, курил и пил кофе и все глубже погружался в трясину депрессии. Я тогда признался себе, что не могу больше бороться с болезнью. Я устал биться за каждое ускользающее воспоминание. За слова, мысли, вопросы и мучительные поиски ответов. Все хватит с меня. Дальше будет только хуже и хуже. Лучше сейчас. Разом со всем покончить. Смыть свою жизнь в сортир. Пришло время. Что уж там, не я первый. Я тогда поцеловал детей, жену. Все удивились, какой-то папа сегодня нежный и внимательный. Вот бы таким он был каждый день. Да, хорошо было бы, но все упущено. Мысленно со всеми простился, попросил прощения и вышел из дома. Я выбрал для себя вариант с метро. Вжик! И все! Пусть не эстетично, но да ладно.
Я спустился в метро. Людей было много. Жаль им портить утро своим суицидом, но что поделать, я не мог больше жить. Я смертельно устал. Я ухожу, простите и все такое.
Вот в тоннеле показались огни поезда. Я подошел к краю перрона. Поезд все ближе. И тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Вокруг море людей и вдруг я вижу в этой безликой толпе лицо молоденькой девушки. Она испуганно смотрит на меня! Да, на меня и губами шепчет «не надо». Сказать, что я был потрясен таким поворотом событий, значит, ничего путного не сказать о том потрясении которое я пережил с той девчушкой!
Поезд промчался мимо, остановился. В вагоны хлынула толпа. Девушка тоже как-то незаметно растворилась. Я остался на перроне один. И ощутил какое-то острое чувство, оно сродни голоду, но когда ты знаешь, что через минуту официант подаст тебе любимое блюдо. Еще минуту назад всё казалось таким далеким и чужим, и вот неожиданный поворот, за которым всё уже такое родное и близкое. Как же хочется жить! А вдруг болезнь это сон? Вдруг я проснусь и пойму, что это просто ночной кошмар, и что я здоров, и жизнь моя потечет дальше? Но это был не сон, я стоял на перроне и все думал о той девушке — кто она? Почему она смотрела на меня? Почему среди сотен и сотен людей, она выбрала меня? И откуда она могла знать обо мне, моей болезни и моем решение уйти, хлопнуть дверью самому, а не ждать пока дверь хлопнет под зад!
Те ее слова, ее взгляд придали мне сил, уверенности, что надо… нет, не бороться, тут игра в одни ворота, но жить дальше, покорно опустить голову, смириться. И не транжирить оставшееся время. Это дар. Да, это дар! Не всем дано знать свой час. Как тому парнишке, который на трассе лоб в лоб. Пробка. Все едут мимо жуткой аварии и глазеют. Я тоже не удержался, и проезжая мимо, повернул голову и увидел за рулем разбитой в хлам машины мертвого паренька. Лет двадцать ему не больше. Сидит чуть завалившись набок, голова повисла на груди, словно спит, на лице безмятежность. Жуткое зрелище. Смерть совершено не к лицу молодым! Куда-то ехал, спешил наверное. О чем-то мечтал, чему-то улыбался и что-то любил в этой жизни. И вот трагический финал его истории… а тут! Тебе четко сказали, что ты скоро помрешь, и что у тебя есть еще какое-то время: привести дела в порядок, так кажется сказала врач.
Зная, что финал не за горами, я стал прислушиваться к себе. Изменился ли я? Или во мне что-то поменялось? Стал ли острее чувствовать жизнь? Больше бояться смерти, если она уже рядом? Нет, нет, и нет. Но те глаза, тот взгляд и слова «не надо» ворвались в мою жизнь цунами, смыли все напрочь. Теперь я в каком-то жил смятении. И одно я вдруг очень остро осознал – силу слов! Дед помню говорил, что умение говорить дано человеку Богом только для одного молитвы. Остальное время молчи, а если и говоришь что-то то помни, что любой человек перед тобой он по Образу и Подобию, а значит частичка Бога. Это значит, что к человеку любому должно обращаться с уважением и почтением, как в молитве перед Создателем.
Ой, как же это трудно было! Особенно в школе, когда тебя какой-нибудь идиот пытается задеть, а ты к нему совсем уважением. А с годами еще сложнее стало! И чем дальше, тем больше и больше уважения к моему деду Иосифу, который сапожник. Ни одного дурного слова от него — ни я, никто бы то ни было не слышал за всю его жизнь. «Святой был человек», сказала одна старушка на его похоронах…
… Сталина похоронили и Иосиф, который сапожник, решил, что настало новое светлое время. Он с утра омылся, надел праздничный костюм, талит и ермолку и пошел в город – в синагогу. Малка подумала, что он как обычно к Шабату нарядился. И не предела значения, но когда вдруг поняла, что Иосифа нет дома, то бросилась его искать. Кто-то ей сказал, что видел, как Иосиф шел по дороге в город. Малка догнала его. Километров шесть уже прошел!

— Ты куда это собрался? – Малка схватила Иосифа за руку. Она запыхалась. С трудом говорила.
— В синагогу. – просто ответил Иосиф.
— Ты в своем уме?! Какая синагога! Зачем?
— Молиться. Так надо. Я должен молиться со всеми в миньяне. Бояться больше некого. Сталин умер.
— И что? Что с того, что он умер! Но его мать твою халуи-то живы!
— Не ругайся. Шабат ведь.
— Быстро домой! Пока тебя никто не видел! Ты знаешь, что у синагоги энкавэдешники дежурят и всех переписывают!
— Зачем?
— Затем! Чтобы твоих детей после расстрелять!
— За что детей?
— Марш домой! Быстро!
— Малка, я должен молиться в миньяне! – чуть повысил голос и упрямо стоял на своем Иосиф.

Малка всплеснула руками, хотела разругаться, но вдруг заплакала. Но затем толкнула Иосифа в спину.

— Иди! Иди же! Молись в своем миьяне! Детей что жалеть-то! Пусть живут с клеймом на лбу!
— Что ты такое говоришь, Малка! С каким клеймом?
— С таким! Жид! Вот с каким! Мало того что просто жид, так еще и богомолец! Жид-богомолец! Вот какое у них из-за тебя клеймо будет! Ни школы, ни образования, ни работы! Они изгоями будут! Понимаешь ты или нет? Им что всю жизнь в этом чертовом колхозе говно месить?