#36 (Глава 36)

Иосиф вздохнул, потоптался и повернул обратно домой. Малка шла за ним и продолжала упрекать его. Но уже без злобы.

— Молишься, вот и молись, но дети, дети наши, Иосиф, они тут не причем! Ну пойми ты дурья твоя башка, ну нет в этой стране Бога! А у евреев нет своей страны. Ну так вышло, что ж теперь! С Украины погнали, отсюда погонят! Молчи! – Малка увидела, что Иосиф хочет ей возразить. Он тут же закрыл послушно рот. – Молчи, окаянный! Сколько горя из-за тебя на нашу голову! И так все село в спину плюют! Так пусть нам! Но не детям нашим! Сталин ему умер! Расхорохорился! Глупец! Дурак! Вроде умный, читаешь много, а все одно – дурак ты Иосиф! Дурак! И молчи! Не спорь!
— Я не спорю, Малка, я только хотел попросить у тебя прощения, за свой поступок. Я просто подумал, что теперь все изменится…
— Ничего не изменится! Ленин умер, что изменилось? Стало только хуже! Сталин умер, как думаешь, что изменится? Станет только хуже. Ой, горе нам горе! Надо было бежать с Украины за всеми! Бежать без оглядки! Жили бы сейчас в Америке и ходил бы там себе спокойно в синагогу! Хоть каждый день бы ходил! Но нет! Ты же остался! Кого расстреляли? Кого! Тебя спрашиваю, что молчишь! А по тюрьмам кого буцкали! Ну! Такой судьбы детям хочешь!
— Чего ты от меня хочешь?! – Иосиф повернулся к Малке и она впервые в жизни увидела его плачущим! Иосиф с отчаянием смотрел на Малку. – Чего? От Бога чтобы я отрекся? Этого ты хочешь? Этого! – крупные, как зерна граната бежали по щекам Иосифа.
— Что ты! Что ты мой родненький! Да пусть лучше я сдохну, но нет! Не говори так больше никогда! Молись, молись, родненький мой, за себя, за меня, за детей и за Ерусалим молись! Только не плачь! Не вынесу я твоих слез! Сердце рвется! Не плачь, мой хороший, мой единственный!

Малка упала на колени перед Иосифом, обхватила его ноги и прижалась к его ногам. Он пытался ее поднять, но она только крепче вцепилась в него. Теперь она рыдала, а он стоял над ней и по его щекам и бороде текли слезы.

— Ох, Малка, Малка, что мы делаем! Это же грех! Сегодня Шабат! Надо радоваться и веселиться, а мы стоим тут посреди дороги и горько плачем!
— Ну и пусть! Пусть Он видит, как нам плохо! Какие мы брошенные! Пусть видит! И устыдится! И вернет нас домой! Думаешь, я не молю его по ночам, чтобы дал нам землю нашу! Думаешь, я хочу скитаться по чужбинам и чтобы мои дети скитались! Но я молчу, я покорно сношу горе и беды. Я не разу не пикнула, но сегодня, и ты вон плачешь! И ты… ты не плачь больше! Тебе нельзя! Ты святой у меня!
— Малка, что ты такое говоришь! Ни какой я не святой!
— Святой, ты святой человек Иосиф! И тебе нельзя плакать, я буду плакать, я грешу, а ты нет!

Малка сползла на землю и упала лицом в пыль. Иосиф бросился ее поднимать. Она рыдала и стучала кулаками по земле. Проклинала землю, проклинала себя, свою юность и свой грех. Она всю жизнь винила себя за тот грех с русским офицером. Даже когда ее внука клюнул петух в ногу, то и тогда она внутренне содрогнулась. Она была уверена что это ей наказание за тот грех и ложь, которую повлек за собой тот грех. Ложь которая досталась от нее этому святому человеку, этому последнему праведнику. Малка готова была умереть, все что угодно, любое наказание она готова была вынести за свой грех, но — только не моих детей, не моего мужа, не Наказывай за мой грех!
Так она молила Всевышнего по ночам. Удивительно, но Иосиф за всю свою долгую жизнь даже насморком не болел. У него не было ни одной пломбы, ни одного перелома. Уж как его били в той тюрьме и на пересылках доставалось, в снегу спал словно собака, утром конвой поднимает зеков, а половина в снегу так и остается, а этот жид, встает и идет дальше, хоть бы что ему! Ну вот разве, что только мизинец кривой, а так…
… Иосиф поднял Малку, отряхнул ее юбки от пыли, утер ей слезы, обнял и мысленно дал зарок, что никогда не станет учить Торе своих детей и внуков. Ради Малки не станет. Раз она так просит, значит так надо. Она умнее его, она ближе к Богу, как любая женщина, надо прислушаться. Так тому и быть, если суждено им, его детям, самим прийти к Торе, так и придут, как бы не бежали, как бы не петляли, а придут все едино к Торе. Так было и так будет! Омейн!
… Иосиф не знал, что его средний сын, тайком с самого раннего детства наблюдал за ним. Улавливал каждое его слово молитвы, его едва различимый шепот и спустя много лет, в городской библиотеке, где его все знали и уважали, взял однажды учебник по ивриту. Старая библиотекарь Светлана Марковна, не записала в его учетную книжку читателя этот учебник, выдала просто так, без следов и записей, как она ему прошептала. Сыну Иосифа было тогда чуть за сорок – это был мой папа. Отец изучил иврит сам. И сам же прочитал Тору. Прятал он ее у себя в рабочем кабинете. Закрывался в обед, мол, отдохнуть от всех, а сам читал и читал. Когда он дошел до жизнеописания пророка Моше, то был сильно потрясен тем фактом, как они: он и пророк Моше похожи! Факты из жизни, страхи, сомнения. Удивительно! Между ними несколько тысяч лет, а такое родство душ! И чем дальше читал Тору мой отец, тем больше в нем росла доселе невиданная ему сила. Он обретал смысл жизни! В этой удивительной Книге были все ответы на все его вопросы, которыми он терзался не один год! И вот! Бери! Тут же все есть! О чем бы ты не подумал, просто открой эту книгу и удели ей пятнадцать минут. Мой отец был смятен, но не раздавлен! Наоборот, он словно из кусочков мозаики собрался в единую картину.
И однажды ночью, он решился. Он нежно тронул маму за плечо, она тут же повернулась к нему.

— Не спишь? Я думал спишь, — удивился отец.
— Не сплю, я же слышу, как ты вздыхаешь тут всю ночь. Что случилось?
— Пойдем на лоджию. Поговорить надо.

Мама испуганно посмотрела на моего отца, кивнула. Накинула халат, отец тихо влез в тапки, застегнул пижаму от волнения на все пуговицы, и они на цыпочках прокрались мимо моей комнаты на лоджию. Там отец закрыл плотно дверь, вдруг я проснусь и услышу их разговор. Закурил и сел на табурет, указывая маме на другой. Она послушно села и во все глаза уставилась на моего отца. Говорили шепотом.

— Так что случилось?
— Ты же знаешь, что мы евреи?
— К чему этот вопрос? – мама перестала дышать. – Ты что удумал? В синагогу пойти что ли?
— Да подожди ты! Я не про это сейчас! – отец затянулся сигаретой, — я тут иврит выучил и Тору всю прочитал.
— И что?
— Я решил из партии выйти. Ну ее на хрен эту партию! Это не партия, а Мицраим наш! Понимаешь?
— Нет. Что такое Мицраим?
— Египет, где евреи были четыреста лет рабами, пока Моисей их не вывел оттуда. Партия это тот же Египет, то же рабство…