#50 (Глава 50)

… дед, который сапожник, уже совсем старенький — сидел, задумчиво за столом, по своему обыкновению сложив руки на столе, низко опустив голову, смотрел в одну точку. Я сидел в кресле у самой стены и боялся шелохнуться. Я всей душой ощущал, как глубоко он сейчас задумчив, и что на самом деле, здесь за столом только лишь его тело, а душа моего деда, она где-то далеко-далеко отсюда.
За окном был удивительный осенний день. Я люблю осень в Киргизии. Уже нет зноя и пыли, есть только нежная прохлада, ласковое солнце и синее бездонное небо. Легкий порыв ветра колыхнул занавеску, скользнул по скатерти и растворился в теплом застоялом воздухе комнаты. Дед едва заметно чему-то улыбнулся, покачал головой.
Дед после смерти своей единственной и любимой Малки наотрез отказался переезжать к нам. Как известно другие его сыновья даже не заикались о том, чтобы забрать старика к себе. У всех семьи, дела и «стесненные обстоятельства». Дед сильно сдал после смерти Малки. Мне казалось, что огромная часть его души умерла вместе с ней. Дед почти не разговаривал. Он все также уходил каждое утро на речку, совершал там омовение, после чего возвращался домой, одевался и молился. Затем скромно и просто завтракал, после чего садился за стол и опускал голову. Так было и в этот день. Меня отправили на осенних каникулах к деду. Поддержать его, помочь по хозяйству. Но я был тут совершено бесполезен. Дед все делал сам и отказывался наотрез от помощи. Наоборот, он пытался еще и за мной ухаживать: приготовить вкусный обед, но куда там ему до стряпни бабушки Малки! У деда все подгорало, хрустело недоваренное на зубах и было страшно соленым. Но я хвалил его обеды, съедал все до последней ложки и просил еще добавки. Я думал, что не доживу до конца каникул и помру от такой еды. От завтрака до обеда дед сидел неподвижно за столом, потом происходило маленькое необъяснимое для мне чудо. Не глядя на часы, дед вставал ровно в три часа дня, омывал руки и удалялся в комнату для молитвы. Я не понимал, да и сейчас не понимаю, как он точно до секунды всякий день угадывал время для молитвы. Дед молился долго, по нескольку часов. Затем, он ложился на пол, отдыхал, кряхтел и изредка постанывал – спина болела. После вставал и шел заниматься хозяйством. Затем снова омовение рук, чистая одежда и вечерняя молитва. Затем ужин. Затем чтение Торы. Я всегда хотел уснуть позже чем он, но не получалось. Я засыпал, и видел, что дед все читает еще, тихо перелистываются страницы. Потрескивает свеча. И такой убаюкивающий едва различимый шепот деда. А когда я открывал глаза, деда уже не было. Он был на речке, хотя за окном едва брезжил рассвет.
Вот и сейчас он сидит за столом, молчит, ветерок колышет занавеску… дед едва заметно чему-то улыбается, качает головой. И вдруг он поворачивает голову и смотрит на меня. Никогда я не видел его таким. Он смотрел на меня с теплотой, нежностью, любовью. И улыбался! Всегда такой серьезный, сосредоточенный, а тут улыбка. Я потрясенный уставился на деда.

— Человеку дано огромное терпение. – тихо заговорил дед. – ты знал об этом?
— Нет. – просто признался я. Уж что-что, а терпением я никогда не отличался. Я мог бы поспорить с дедом, но решил помалкивать.
— Это так. Человек может вытерпеть все. Боль, холод, голод, жажду. Терпит до такой степени, что и погибнуть может! Мы можем терпеть унижения и страдания, терпеливо сносить оскорбления, можем терпеть побои и терпим даже смерть. Терпим тяжелую жизнь, терпим испытания, что валятся на нашу голову и плечи. Знаешь почему в нас столько терпения?
— Бог?
— Верно, Благословенны Его Имена! – дед закачался словно в молитве, затем разгладил скатерть и теперь всем телом повернулся ко мне. Подался чуть вперед, всем своим видом говоря, что поведает мне сейчас очень важную мысль. Но прежде как всегда вопрос. – А знаешь, чего человек не в силах терпеть?
— Но ты же сказал, что человек может вытерпеть все!
— Все кроме двух вещей.
— И что же это?
— А ты подумай. – предложил дед. Он чуть наклонил голову и стал за мной наблюдать.

Скажу честно, я крепко задумался, но так и не решился предположить. Через какое-то время, я виновато улыбнулся деду и пожал плечами.

— Справедливость.
— Справедливость?
— Подумай сам.
— Да, это правда! Я иной раз терплю все, что ты перечислил выше, но когда ко мне или кому-то несправедливы, во мне словно огонь разгорается!
— Так и есть. Справедливость это Дар всему человечеству. Справедливость она спущена в этот мир, как великой дар. И в нас, в нашей душе заложено охранять этот Дар от посягательств.
— А вторая вещь?
— Это свобода. – дед снова улыбнулся мне.
— Свобода. – Зачем-то повторил я за дедом.
— Да, свобода, это тоже дар. Не только свобода выбора, а свобода вообще. Если человек следует Заповедям, идет путем морали, то никто не смеет лишать по своей прихоти или корысти ради его свободы. Но так случается, что невинные лишаются свободы и тогда это лишение причиняет человеку нестерпимую боль и разжигает в нем гнев и ярость. Но это нехорошие чувства, их надо в себе бороть и верить. Верить в то, что Бог не оставит тех, кого без вины лишили свободы. Молитва это сила, которая сокрушит любые стены, повергнет полчища врагов и превратит их в прах.

Дед увидел скепсис на моем лице. Но только улыбнулся. Кивнул мне.

— Я знаю, ты сомневаешься. Мои слова кажутся тебе нелепыми в силу твоего возраста. Но поверь мне, что однажды и ты узнаешь всю силу искренней молитвы. Я очень хочу быть рядом с тобой в тот момент, но мы оба знаем, что этого не случится. Меня уже не будет на этом свете, но ты должен запомнить этот разговор и когда однажды с тобой случится беда, а она приходит к каждому из нас без исключения, ты просто помолись. Попроси у Бога помощи. И Он поможет. Он всегда будет рядом с тобой. Он и сейчас с тобой.
— Где?! Здесь?!
— Да, справа, чуть за спиной у тебя, чтобы ты сам шел и сам делал свой выбор.