#51 (Глава 51)

Дед выразительно посмотрел мне за спину, словно и вправду там видел Бога. Я невольно обернулся назад через правое плечо. Но там никого не было. Я развел руками.

— Где же Он?
— Там.
— Он все еще Стоит у меня за спиной?
— Да.
— Но, дедуль, я Его не вижу.
— Конечно.
— А ты?
— И я не вижу. – согласился дед.
— Но тогда откуда ты знаешь, что Он тут?!
— Знаю, придет время и ты узнаешь. – Дед подошел ко мне и поцеловал в макушку. От него пахло свежевыстиранной рубашкой, сгоревшим воском и книгами.

Этот разговор случился за год до того случая в пионерском лагере. С тех самых пор, я знаю, что Бог всегда Стоит справа и чуть за спиной, Давая нам выбор…

… удивительно, но дед, который сапожник точно знал когда покинет этот мир. Он был совсем уже старенький, и жил с нами. Он ни разу не пожаловался и не посетовал на то, что его забрали в квартиру. Он с утра садился в уголок на диване, напяливал на нос очки и читал Тору. И вот наступил тот день. Утром он всем улыбнулся, пожелал хорошего дня. Все носились по квартире, собирались в институты-школы, спешили на завод. И на деда почти не обращали внимания. Да и не требовал он никогда к себе внимания. Но в это утро было иначе. Дед вдруг сказал маме, что она удивительная женщина и поцеловал ей руку. Отца похлопал по плечу и сказал ему, чтобы он не смел грустить. Моему старшему брату дед пристально посмотрел в глаза и погрозил пальцем. Меня просто потрепал по голове и улыбнулся. Затем сел на диван, взял в руки Тору и погрузился в чтение.
И вдруг мама остановились в центре зала и испугано посмотрела на деда. Он сидел с Книгой на коленях, голова опущена на грудь, глаза закрыты. Казалось что он уснул. Такое бывало раньше. Но сейчас маму словно остановила неведомая сила. Мама подошла к деду и коснулась его руки. Мама присела рядом с дедом и обняла его, уткнулась ему в плечо и тихо-тихо заплакала.

— Мам, что с тобой? – испугался мой брат, мама махнула на него рукой, мол, тихо! — Мам, — зашептал брат, — дедушка?
— Да, он ушел. – тихо ответила мама, все обнимая деда за плечи, она словно не хотела его отпускать.
Отец и я молча стояли на пороге.
— Звони братьям, — мама прошептала отцу, — а ты, — мама кивнула брату, — звони тетушкам.

А я? Хотелось спросить у мамы, а что же мне делать? Но мама отвернулась к деду, и что-то стала шептать ему на ухо. Она гладила деда по руке, и что-то шептала ему сквозь тихий плач, шептала быстро-быстро, торопливо, как будто боялась, что он ее не дослушает и уйдет раньше, чем она успеет договорить… дед, который сапожник покинул нас и этот мир последним из моих дедов и бабушек. Он ушел тихо, без жадности и страха. Смиренно. Я сидел в кресле и смотрел на деда. Вокруг была траурная суета, стали приходить люди, перешептывались, входную дверь открыли и больше не закрывали в тот день, а моя тетушка зачем-то вылила всю воду из чайников, бутылок и вазы с цветами. Все вдруг стали торжественно-тихими, говорили шепотом. Я смотрел на деда, который сидел все так же в уголке. И только сейчас я заметил, что дед был в своем праздничном костюме. Он надевал этот костюм только в пятницу вечером и ходил в нем всю субботу. И вот он в этом костюме, хотя сегодня только среда. Он знал! Он собрался в путь. Как такое возможно?! Я вытер слезы и тихо подошел к деду. Я хотел заглянуть ему за правое плечо. Там ли сейчас Бог? Но я опустил глаза в пол, и прошел мимо деда, вышел на лоджию, прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. По щекам текли слезы. «Прощай, дедушка. Я люблю тебя и всегда любил. И знаешь, так нельзя, наверное, говорить, но я скажу, я всегда любил тебя больше, чем бабушку и больше, чем других бабушку и дедушку. Я буду скучать по тебе. И никогда не забуду твоих слов о справедливости и свободе. Передай, пожалуйста, бабушке, что я прошу прощения у нее за то, что злился на нее и стеснялся ее. Она такая шумная и материлась, а я злился за это на нее и стыдился ее. Теперь я стужусь себя. Попроси у нее за меня прощенье».
Мои родители, дяди и тетушки, деды и бабушки все лежат ныне на одном кладбище. И когда я раз в сто лет прилетаю в Киргизию. Из аэропорта к брату я всегда еду через кладбище.
Таксист терпеливо ждет у съезда на кладбище, я поднимаюсь в горку и вхожу на кладбище. Иду между чьих-то могил. С памятников на меня смотрят люди: старики и пожилые, есть несколько молодых. Я отвожу глаза в сторону. Иду дальше, прохожу мимо увядшего на жаре куста сирени, за ним резко направо, тут главное не наступить на могилку, которая такая старая и заброшенная, что оградка уже истлела… по тропинке еще пять шагов и вот могилка моего деда, который сапожник.
В ногах у деда растет деревце. Никогда не знал, как оно называется, что это за дерево. Я когда-то спросил у мамы, но она не знала. Никто не знал, что это за дерево и кто его посадил. Только это деревце всегда держало могилку деда в тени. Когда кто-то из родни посещал кладбище, то обходил все могилки и дедовскую, но вот странность: убирать и ухаживать за дедовской могилкой не было особой нужды. Трава покрывала могилку ровным ковром, и ни одного сорняка! Вот и в этот раз. Я подошел к могилке деда, который был всю жизнь сапожником. Могилка единственная на всем кладбище была зеленой. Все же остальное кладбище выгорело на палящем азиатском солнце. А тут… травка ровная зеленая. Удивительно. Я открыл калитку, осторожно вошел за ограждение. Присел и положил руку на могилку. Молчу. Я не тот уже мальчишка. Мне за сорок. За плечами много чего. И много чего, что можно поведать деду, рассказать ему, но когда мысленно перебираешь события своей жизни, то вдруг понимаешь, что и рассказать-то особо и нечего. Все суета какая-то. Мельтишня, — вдруг в голове всплывает словечко моей бабушки Малки. Мельтишня. Я вздыхаю. Провожу рукой по траве.

— Привет, дедушка. Давно я тут не был. Прости. И извини, если побеспокоил тебя. Но знаешь, столько лет прошло, вон уже и мама тут и папа, а я все скучаю по тебе. Мне так жаль, что ты был такой молчун, а я трус, что не смел тебя доставать вопросами. Сейчас бы я так просто не сидел в том кресле. Я бы все у тебя выспросил. И знаешь, что, дед? Ты бы не отвертелся от меня. А так… мне сейчас до всего приходится доходить своим умом, которого часто не хватает.
Удивительно, но только на дедовской могилке, я ощущаю тишину этого грохочущего мира. Вы когда-нибудь видели, как сель с оглушительным грохотом катит вниз по ущелью огромные валуны? Таким видится мне наш мир. А тут ни звука. Странно и необъяснимо, но стоит только выйти за оградку могилки и тут же слышится пение птиц, далекий гул трассы, гудки машин, из села слышится смех и мычанье коровы, а тут на могилке моего деда все звуки затихают в каком-то почтенье. Сижу, держу под рукой край могилки. Молчу. И чувствую, как внутри меня рванная душа заживает, затягиваются сами собой дыры и снова хочется не просто жить, а делать добро. Я невольно начинаю улыбаться. Тихая радость наполняет меня до краев и чуть за край льется. Я смотрю на могилку. Вижу, как куда-то по своим неотложным делам спешит муравей, но вдруг он останавливается у самой могилки. Шевелит антеннами и затем бросается ползти не через могилку, а вдоль нее, спешит в обход.