#52 (Глава 52)

Я не прощаюсь с дедом, я говорю ему, что должен навестить могилки мамы, отца и другого деда. Я выхожу за оградку и тут же в лицо пышет жаром августовская жара. Зной такой силы, что кружится голова. Я иду к могилкам отца и мамы. Сижу там. Плачу. Выхожу за оградку, курю, утираю сопли. Иду обратно. Молчу, не знаю, что сказать, пожимаю плечами и признаюсь, что без них тяжело, и что скучаю. Затем иду на могилки деда, который мельник и его любимой Ханы. Тут сижу тихо. Затем прощаюсь с ними, иду на могилку бабушки Малки. Она лежит отдельно от всех. Всю жизнь была своенравная, сама по себе, и даже тут, на кладбище, чуть в сторонке и горделиво от всех, даже от своего Иосифа. Но если присмотреться, то видно между могилками могилку деда! Бабушка Малка даже тут на кладбище, словно за ним присматривает, оберегает! Бабушка Малка терпеть не могла цветы и всякие там сантименты. Я не кладу ей на могилку цветы. Однажды я решил все-таки поступить по своему и положил ей на могилку большую охапку цветов. И почувствовал, что ей это не по душе. И когда я выехал с кладбища, то попал в аварию. А когда отремонтировал машину, то в тот же день снова попал в аварию. Затем еще и еще. На моей машине была только крыша целой. А так со всех сторон ее таранили. Всякий раз глупо, нелепо, и не сильно, но неприятно. Поэтому бабушке Малке никаких цветов – ее лучше не сердить. Я осторожно кошусь на ее могилку и не смею переступить за оградку. Просто стою, виновато опустив голову. Затем шепчу, что мне пора. И ухожу. Мне, так и кажется, что она стоит у меня за спиной в своей боевой позе: руки в боки, сдвинув брови, а ее черные глаза сверкают. И кажется, что она сейчас крикнет мне в спину: « и домой не возвращайся, пока всех не отбуцкаешь!» Я спешу обратно к дедовской могилке. Тут перевожу дух. Сижу еще какое-то время. Таксист где-то далеко за кладбищем сигналит нетерпеливо. Подождет. Но тут же ловлю себя на мысли, что деду бы такое поведение не понравилось. С людьми надо по-доброму. Вот бабушка Малка тут бы поспорила с дедом. Но я послушаюсь деда в данном случае. Я обещаю деду, что, когда буду улетать обратно в Питер, то обязательно заеду попрощаться. Иду прочь с кладбища. Оглядываюсь. Вот лежат мои деды и бабушки, родители, дяди и тетушки. Два поколения любимых людей. Все они прожили жизнь достойно. Никто не пресмыкался и не предавал – всем бы так. Сажусь в такси, еду к брату. Скорей бы его обнять!
За окном поля до самых гор. Горы в легкой полуденной дымке. В городе плюс сорок, а вершины гор в белоснежных льдах. Стройные ряды тополей вдоль дорог – удивительно, они и в детстве были точно такими, будто время над ними не властно. Кто знает, может так и есть. Они живые свидетели тому, как мимо них проходят поколения людей, которые сменяют друг друга. Куда-то спешат, о чем-то мечтают, чего-то до тошноты боятся. В детстве, сидя под яблоней, я смотрел на эти пики и мне казалось, что там, на этих вершинах живут души тех, кто покинул этот мир. Оттуда они смотрят на нас, на тех, кто пока еще тут, смотрят и грустят по нам, как мы тут грустим по ним.
Таксист косится. Не выдерживает.

— Давно дома не был?

Я удивлено смотрю на таксиста. Как точно задан вопрос. Насчет дома. Это верно подмечено. Я ему киваю и говорю, что давно. Он кивает сочувственно в ответ и говорит, что если хочу, то могу курить. Я благодарю и закуриваю, а сам продолжаю думать о доме, которого у меня больше нет. Как и моих предков. Галут продолжается. И сколько еще поколений моего народа будет скитальцами нам неведомо. Тысячи поколений молят Творца вернуть их домой, но Он пока неумолим…