«Шнуроукладчик» - начало

Повесть
в книгу «Антилопа» или, может быть, в её продолжение…

… Балтика. Минная гавань.
Конец восьмидесятых, начало незабвенной Перестройки.
Осень. Хлесткий боковой ветер. Дождь.
Светает…
Весь личный состав Базы, так или иначе, задействованы в отработке, вот уже тре-тий день буквально сыплющихся на её штаб вводных задач Флота. Практически все корабли Бригады вышли в море, в том числе и дивизион малых кораблей во главе с комдивом и его штабом, расположившемся на самом быстроходном рейдовом траль-щике, прозванным моряками «Антилопой». Лишь три малых по разным причинам наименее подготовленных корабля-шнуроукладчика дивизиона во главе с одним единственным офицером штаба сиротливо покачиваются в гавани на якоре и шварто-вых, оставшись в так называемом неприкосновенном резерве Бригады.
Ну, нужно ж было кого-то оставить на хозяйстве, вот и оставили их под руково-дством самого молодого, неопытного только-только назначенного и практически ещё даже не вступившего в должность дивизионного специалиста, который как никто лучше подходил для этой цели. К тому же на момент ухода дивизиона в море его на территории Минной гавани ещё не было, он лишь, спешно отозванный из неудобной длительной командировки для передачи накопленного командирского опыта другим мало задействованным в охране водного района коллегам, подъезжал к базе.
Так неожиданно впервые за два года службы здесь он оказался не у дел, но это к его собственному удивлению не огорчило его, даже порадовало, – есть-таки хоть ка-кие-то преимущества у новой должности: ничто и никто не зависит от его решения и… воли!
Но вот незадача: сегодня ночью и для них вдруг объявили пятиминутную готов-ность к выходу.
Кто знает, может на том всё и закончится?
Ну, мало ли на флоте объявляют тревог, далеко не все из них имеют длительное продолжение, а уж незапланированный выход в море, так и вообще… не припомнить!
…Итак: исполняющий обязанности командира этого странного соединения кораб-лей старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его на-зывают со времен появления в его легендарном имени не менее легендарного отчест-ва, снова привычно стоит на ходовом мостике одного из трех шнуроукладчиков. По закрытой радиосвязи на частоте дивизиона он принимает доклады командиров об их готовности к бою и походу, а заодно выслушивает нескончаемые жалобы на отсутст-вие в полном объеме личного состава, материального и пищевого имущества, запас-ных изделий и приборов, которыми, как это частенько случается, за их счет уком-плектовались ушедшие в море экипажи.
– Понял, вас понял, я – «Прыжок-3», прием, – терпеливо отвечает он на беспри-чинно частые по всякому мелочному поводу доклады молодых лейтенантов, вчераш-них выпускников военно-морских училищ, внутренне улыбаясь их канонически пра-вильным, построенным в строгом соответствии с учебниками, текстам.
– Ничего-ничего, это у них пройдёт, – улыбается про себя новоиспеченный офицер штаба, вчерашний командир вездесущей на рейде их базы «Антилопы», абсолютно уверенный в том, что незапланированный его командованием выход не состоится. – Обязательно пройдет!
Ну и, действительно, какой тут может быть выход, когда почти треть экипажей на кораблях отсутствует, да и из тех, кто остался – лишь одна молодежь с «учебки», ни разу толком не выполнявшая учебно-боевых задач. Но да это-то ещё ладно, полбеды, главное – из трех командиров, лишь мичман Тихомиров Владимир Николаевич, ко-мандир ШУ-224 бывалый моряк, имеющий за спиной ни одно боевое траление, по-становку и подрыв шнурового заряда, как в одиночном плавании, так и в составе со-единения. Два других: лейтенант Полянский и лейтенант Михайлов – совсем «зелё-ные», буквально только-только перед учением сдали допуск на самостоятельное управление кораблём и, естественно, ни в одном учении не принимали участия.
– «Прыжок-3», «Прыжок-3», я – «Сталь-224», – неожиданно по рации прерывает мысли Феликса Тихомиров, несмотря на то, что тот разместил свой «многочислен-ный» штаб у него на ходовом мостике, давая, видимо, понять лейтенантам, что пора б и закончить свои необязательные причитания в эфире, – Корабль к бою и походу го-тов, как понял, прием.
– Вас понял, 224-ый… – слегка запутавшись в трубках и микрофонах малознако-мого Феликсу шнуроукладчика, не сразу отзывается Феликс, – я – «Прыжок-3», при-ем.
– Как вы тут? – вдруг… неожиданно из ходовой рубки появляется голова несураз-но длинного, почти под два метра ростом дивизионного замполита, капитан-лейтенанта Пырина Олега Анатольевича, Бог весть, откуда впервые за три дня учения появившегося здесь, в расположении дивизиона…
Вообще-то, его, как и Старикова, только-только назначили на должность: перевел-ся в Бригаду, говорят, даже со штаба Флота. Что?.. как?.. зачем?.. – никто толком не знает, но первое впечатление о себе он производит весьма даже приятное: незаносчи-вый, эрудированный, интересный, надоедливых вопросов, которыми обычно грешат политработники о твоём отношении к политике партии и правительства, к командо-ванию, о взаимоотношениях в семье, не задает.
И правильно делает!
Ну, кто теперь среди нормальных думающих офицеров поддерживает пустую те-левизионную трескотню про всякий там плюрализм мнений, сокращение штатов «госмашины», рыночные взаимоотношения, рентабельность, экономную экономику и прочую малопонятную чушь, когда снабжение боевых кораблей флота год от года всё хуже и хуже, а в продуктовых магазинах города – карточная система.
И что тут поддерживать?
Кого?
Хотя, конечно, офицеры – есть офицеры, никто не ропщет, все эти трудности, не-урядицы, временные, не такое бывало.
Да и трудности ли это?
Новый замполит, на редкость, понимает всё это, не оторван, как говорится, от зем-ли-матушки, напротив: шутит вместе со всеми, анекдоты там всякие смешные расска-зывает, иногда даже и политические.
Впрочем, кто их теперь не рассказывает?
Вот только со спецификой службы дивизиона по понятным причинам он мало знаком, да и не очень-то спешит знакомиться, видимо потому и остался во время уче-ний на берегу, вероятней всего в политотделе Бригады на подхвате, – мало ли что там стрясётся!
…– Всё нормально, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает Стариков, неожиданно нарисовавшемуся в дивизионе, замполиту, с которым он и познакомить-ся толком ещё не успел: так, виделись мельком при убытии в командировку. – Кораб-ли переведены в пятиминутную готовность… – и вдруг умолкает, раздумывая: стоит ли докладывать про выявленные при беглом изучении кораблей проблемы или умол-чать на всякий случай, – к бою и по-хо-ду… – неопределённо тянет: ну, ведь выхода-то в море всё равно не будет.
– Понял-понял, Валерий Феликсович, – ничего не заметив, перебивает Пырин, не-уклюже выбираясь из тесной рубки шнуроукладчика и дружелюбно протягивая свою широченную теплую ладонь. – Здравствуйте, здравствуйте, очень рад с вами позна-комиться.
– Здравия желаю, товарищ командир, – по старой корабельной привычке называть всех уважаемых старших офицеров так, отвечает Стариков
– А у меня… вам пакет, – почему-то смущается замполит, протягивая запечатан-ный сургучной печатью невзрачный свёрток казённо желтого цвета.
– Есть пакет, – привычно чеканит слова старший лейтенант, уверено беря необыч-ный конверт в руки. – И что там? – вдруг по-мальчишечьи вскидывает свои серые пытливые глаза.
– А… и…черт его знает! – также по-мальчишечьи жмет плечами тот. – Мне его… в политотделе Базы вручили, – шепчет.
– Ну, что ж, – сурово хмурит черные брови повидавший виды опытнейший офи-цер, едва старше двадцати четырех лет, – видно и про нас вспомнили, не забыли… быстрокрылых… шнуроукладчиков, – с сарказмом по-стариковски ворчит себе под нос, вскрывая пакет…
Эх, а и, правда, в каких только передрягах они с его вездесущей «Антилопой» не побывали за два промелькнувших, как один день года! И чего только не успели пови-дать, преодолеть, попробовать. Но, говоря честно, никаких-таких секретных пакетов из Базы с посыльным, как в кино с пятью сургучными печатями, никогда не получали, лишь длинные замысловатые шифровки изредка прилетали ему на брандвахту: пом-нится, как-то всю ночь с радистом вдвоем разгадывали никчемный циркуляр о воз-можном усилении ветра, да прочих никому ненужных движений кучевых облаков.
…Замполит смешно с любопытством заглядывает Феликсу через плечо, выхваты-вая незатейливую строку слов, в которой и есть-то всего три цифры: долгота, широта и время.
– Уф!.. – обиженно выдыхает дивизионный специалист и, пытливо вскинув глаза на «каплея», безжалостно рубит. – Кто старший… на выходе?
– Вы… – тут же, словно ждал, выстреливает тот, – конечно, вы, товарищ старший лейтенант.
– А вы?.. – дивится Стариков. – В качестве кого: офицера штаба? У вас какая мор-ская специальность: штурман?
– Штру-у-ур-ма-н?! – тянет Пырин, – нет-нет, что вы? Я в качестве посредника, – поправляется, – наблюдателя.
– Понятно! – отвернувшись, выдыхает «старлей» и, суетливо выхватив «банан Каштана» (микрофон корабельного громкоговорителя), взрывает динамики ШУ-224. – Рубка, мостику.
– Есть, рубка.
– Карту, квадрат двадцать-семнадцать.
– Есть карту, – Феликс с удивлением узнает знакомый, почти родной голос стар-шего матроса Федьки Моисеева его бессменного за два года командования «Антило-пой» рулевого. – Квадрат двадцать-семнадцать.
– Мистика! – мелькнула и тут же утонула мысль в голове «старлея», полностью поглощённой картой…
Что ж, ничего нового, всё, как всегда: штурмана нет, прокладку чертить некому, вместо штаба дивизиона посредник-наблюдатель, в подчинении по понятным причи-нам малоизученные корабли, да к тому ж ещё с малознакомыми командирами и не-опытными экипажами. Впрочем, на флагмане есть проверенный временем рулевой, который с полуслова, с полжеста сумеет понять и подстраховать его, а это уже нема-ло!
…Лишь мельком глянув на карту, Стариков возмущённо гудит:
– Зачем же так далеко? На кораблях учебные шнуровые заряды, вполне б хватило развернуть их прямо здесь, на рейде. Что за умник придумал гнать неподготовленные экипажи, осенью за острова на дальний полигон?
– Что там? – снова смешно выглядывая из-за плеча Феликса сверху вниз, с интере-сом выдыхает ему в ухо замполит.
– Докладываю, – спохватившись, чеканит старший лейтенант. – Соединению ко-раблей из трех шнуроукладчиков дивизиона поставлена боевая задача: немедленно выдвинуться в район дальнего полигона, время «Че минус четыре»!
– По-нят-но, – тянет посредник, никак не ожидавший оказаться в море в такой весьма непривычной для себя обстановке на малых кораблях, да к тому ж ещё в каче-стве посредника учений.
– Разрешите выполнять, – не отрываясь от карты, звенит Стариков, быстрыми уме-лыми штрихами от руки без циркуля и линейки нанося на неё точку назначения и примитивную предварительную штурманскую прокладку, словно эскиз своих буду-щих гениальных картин.
– Выполняйте, – в такт ему растерянно командует замполит.
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», прием, – не замечая переживаний посред-ника, затягивает «старлей» привычную для любого командира песню эфира, вызывая по внутренней закрытой сети Бригады оперативного дежурного.
– Я – «Шалаш», прием, – будто ждал, немедленно отзывается тот.
– Прошу разрешения… на выход… в составе трех единиц… на дальний… полигон, согласно… – не торопясь, отрывисто выговаривая каждое слово, букву, подражая своему бывшему радисту «Антилопы» старшему матросу Леньке Леонцу, перекрики-вает шипение эфира Феликс в надежде, что тот не в курсе полученного им необыч-ным образом пакета и тут же запретит выход.
– Выход разрешаю, – безжалостно и равнодушно, недослушав его, шипит эфир и, словно снимая последнюю надежду, добавляет очевидное, – время «Че минус три пятьдесят пять».
– Есть время «Че минус три пятьдесят пять», – по инерции выдыхает Стариков и переключается на волну дивизиона. – Внимание всем кораблям, я «Прыжок-3», – де-лает многозначительную паузу, – по местам стоять с якоря и швартовых сниматься.
– Я – «Сталь-224», вас понял, прием, – первым, как и положено, отзывается мич-ман Тихомиров, командир ШУ-224, назначенный ещё комдивом в первый день уче-ний флагманом.
– Я – «243», вас понял, приём, – радостно вторит лейтенант Полянский.
– Вас понял, прием, – завершает распевку лейтенант Михайлов…
Ну, и чего ж им не веселиться? – лейтенанты во все времена, при каждом удобном случае рвутся в бой. Такова жизнь! И это, наверно, правильно: все мы, особенно в молодости живем переживаниями, впечатлениями и чем больше и ярче они, тем больше и ярче наша жизнь. Здесь важно одно: чтоб были они – правильные, честные, справедливые, зовущие к чистоте и правде, к ИСТИНЕ! А иначе – всё: места для по-лучения следующих впечатлений не останется, сознание их не примет, а значит и жизнь на ом закончится.
…– Внимание всем, – грохочет, мобилизуя себя и командиров, Стариков, – соеди-нению кораблей в составе трех единиц поставлена боевая задача, – делает многозна-чительную паузу, – осуществить переход в заданную точку дальнего полигона в строю кильватера: 224 – первый, 243 – второй, 251 – третий. Как меня поняли? – при-ем.
Не успевают лейтенанты завершить свои длинные канонические партии в эфире, как заиграли и запели звонки и динамики на флагмане:
– Внимание по кораблю, по местам стоять, с якоря и швартовых сниматься.
Привычная череда команд, эхом летящих над опустевшей акваторией гавани, встречных докладов с боевых постов, навсегда врезавшихся за два промелькнувших на «Антилопе» года в сознание Феликса, теперь никак не трогают его. Он лишь с не-которым сожалением, ностальгией, безучастно слушает их со стороны, по привычке улавливая по интонации малейшую неуверенность в голосе того или иного матроса, но пропуская мимо, – теперь под его ответственностью не просто шнуроукладчик, а целое соединение кораблей.
– Ветерок-то для наших «пластмассок» критический, – вглядываясь в волны за мо-лами гавани, машинально выдыхает «старлей».
– А сколько у наших ШУ предельная волна? – услышав его, вскидывает внима-тельные темно-карие, почти черные глаза «каплей».
– Четыре бал-ла!
– А сколько эти? – перехватив взгляд дивизионного, пытает замполит. – Вроде б поменьше.
– На рейде меньше, – соглашается Феликс. – Балла два… не больше, но ветер хле-сткий боковой, барашки рвёт… Что там за островом на дальнем полигоне? – Бог весть!
– Да-а, пожалуй!.. – безучастно тянет долговязый, улыбаясь, глядя на маленькие несуразные горбатые кораблики с огромной вьюшкой за надстройкой, один за другим весело, как муравьи из норки, выскакивающие за молы гавани.
– Внимание всем, – возвращает его обратно грубый, а в старом динамике ещё и хриплый голос Старикова, – курс сто тридцать, расстояние три кабельтова, прием.
– Есть, сто тридцать! Есть, три кабельтова! – поочерёдно поют командиры…
Офицеры штаба внимательно наблюдают, как неуклюжие шнуроукладчики мед-ленно, словно утюги, не без труда преодолевая снежные шапки волн, занимают ли-нию кильватерного следа 224-го, но один смотрит на происходящее с нескрываемым любопытством, интересом, а другой напряженно, придирчиво, изучая элементарные действия своих случайных подчинённых: понимают ли они его команды?.. справятся ли?..
Эти двое, что за кормой флагмана, похоже, ребята что надо: несмотря на то, что первый раз самостоятельно вышли в море в составе соединения, место в строю нашли сразу. А это, нужно сказать, не так-то просто при плавании в узкости, да к тому же в штормовых условиях, когда выбранный курс для маневрирования имеет первосте-пенное значение. Особенно неплохо выходит у Полянского, но и Михайлов старается, бодрым голосом докладывая о завершении своего маневра.
Пока, к счастью, всё идёт, как по маслу: с якорей кораблики снялись без проблем, гидравлику ни у кого не заело, якоря ни за что не зацепились, строй заняли более-менее прилично, хотя и не сразу; и по времени, кажется, есть запас. Да и эти смешные правильные доклады молодых лейтенантов в эфире, теперь уже почему-то не раздра-жают, напротив радуют, – наверняка кто-нибудь слушает, анализирует!
Но впереди выход с рейда в самый эпицентр не на шутку расхохотавшейся стихии за границы спасительных мысов береговой черты и многочисленных островов. Не дай Бог, поступит команда на постановку там трала или шнурового заряда, что непросто, да и небезопасно не то, что в шторм, но и в штиль. И кто мог предположить, что ос-новными силами дивизиона эти ставшие в последнее время нечастые учения не обой-дутся?
Э-эх! – и комдив почему-то до сих пор молчит, и голос начальника штаба, так не-обходимый Феликсу сейчас для придания уверенности, не слышен.
Видно дивизион где-то далеко, связь не достает, или им приказано молчать, на-блюдать за действиями молодого офицера.
Одним словом невесёлые мысли одолевают старшего лейтенанта Старикова, не-жданно-негаданно оказавшегося вдруг в море на малоизученном корабле, да к тому ж ещё и командиром целого боевого соединения на масштабных учениях флота.
...– Послушай, Феликс, – шёпотом на ухо, чтоб не услышал посредник-замполит, врывается в его размышления командир флагмана, – на сорок третьем ни одного ми-нера.
– Как… так? – не сразу осознав сказанное, вспыхивают глаза Стариков. – Почему?
– Потому!? – жмёт плечами мичман. – Не прислали в этом году из учебки ни одно-го нового минера, старого… демобилизовали, а второго у него уж как год нет, – и, помолчав, выдыхает, – да и у меня та же беда: комдив последнего минера забрал и… рулевого, хорошо хоть Моисеева из больницы удалось на время учений выцарапать.
– А у пятьдесят первого?
– У того нет радиометриста и, кажется, электрика.
– Почему в гавани не доложили? – скрипит зубами.
– А чтоб это изменило? – уверенно смотрит в глаза…
А и, правда, что?
…– Мостик, рулевой, – прерывает их всёпонимающий опытный Федька Моисеев, – вышли на главный створ фарватера.
– Лево руля, курс десять, – мысленно поблагодарив того за подсказку, машиналь-но сходу по памяти командует Стариков, лишь украдкой глянув в сторону выстроив-шихся друг над другом мощных желтых створных огней Базы.
– Есть лево руля, есть десять градусов, – привычно вторит старший матрос.
На повороте флагман ожидаемо кренится на бок, подставляя свой левый борт вол-не, которая в сопровождении с хлестким западным порывом ветра тут же неожиданно глубоко валит корабль на правый бок. Тихомиров со Стариковым привычно хватают-ся обеими руками за леера мостика и, встав боком к амплитуде качения корабля, рас-ставляют укутанные в огромные флотские валенки и ватные брюки ноги. Вниматель-но вслушивающийся в их диалог, замполит, по интонации уловив в их голосах непо-нятную пока ещё ему тревогу, увлёкся и, не успев сориентироваться, с непривычки неуклюже падает вслед за кораблем на бок.
– Олег Анатольевич, – первым подскакивает старлей, помогая тому подняться, – идите-ка лучше в ходовую рубку, в кресло командира.
– Идите-идите, – подхватывает мичман, – моё место теперь здесь, как-никак я – флагман…
Проход приемного буя фарватера означает лишь одно – выход с рейда в открытое море за линию береговых мысов и прибрежных островов. Западный ветер в левый борт по мере приближения к нему вынудил Феликса применить когда-то опробован-ную при заходе в запасную гавань на брандвахту «змейку» – движение под углом то одним бортом, то другим, как некогда парусники лагом, к заданному курсу с поправ-кой на ветер и волну. Этот способ в прошлом году помог ему благополучно на своей «Антилопе» миновать запредельную волну при заходе опасным курсом в запасную гавань во время брандвахты. Нигде, ни в одном учебнике по живучести и непотоп-ляемости судов ничего не говорится про этот способ, там есть лишь длинные малопо-нятные для некабинетного вычисления формулы, хотя конечно они, видимо, и долж-ны привести к выбору именно такого длинного способа в заданную точку. Прямая линия между двумя точками – помнится, как-то сказала ему жена, – это лишь бли-жайшее расстояние… между неприятностям. Но эта стариковская «змейка» по понят-ным причинам сильно удлинило расстояние до точки назначения, а, следовательно, и время прибытия в неё.
…Итак: время «Че»!
Тем не менее, несмотря на предельную скорость движения соединения шнуроук-ладчиков, до дальнего полигона ещё не менее четырех миль, к тому ж с выходом в открытое море заметно возросла, ожидаемо добравшись до предельных четырех ба-лов, волна, тем самым удлинив эти мили, как минимум, втрое. Однако Стариков, не-смотря на это, прерывает четырёхчасовое молчание:
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», район занял, приём.
– Вас понял, – безэмоционально хрипит в ответ динамик, – я – «Шалаш», приём…
Что ж эта маленькая флотская хитрость совершенно безобидна!
Ну, какая, в сущности, разница, где они теперь, пусть даже чуть восточней задан-ной точки, – пока доклад пройдёт по всем инстанциям куда-то далеко-далеко наверх, пока там сформируется по неведомому ему плану новая задача, пройдёт не менее по-лучаса, так необходимого им сейчас. А всё это оттого, что кто-то при расчете времени выхода в точку совершенно пренебрёг скоростью и направлением ветра, а заодно, ви-димо, не поинтересовался состоянием кораблей. При планировании всё, буквально всё оценивается по среднестатистическим таблицам, а погода берется по метеопро-гнозу, который почему-то всегда оказывается лучше реального положения дел. Впро-чем, план – всего лишь план, Жизнь всегда вносит в него свои корректировки, важно вовремя суметь заметить Её знаки, требования
…– Поздравляю вас, Валерий Феликсович, – неуклюже выбираясь на мостик, ра-дуется замполит-посредник, – наконец-то добрались, выполнили поставлённую зада-чу.
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает дивизионный. – Выполнили… – натянуто улыбается, невесело добавляя про себя, – почти.
– Ай, молодцы!… Что ж, ждем команды на обратный путь? – смеётся долговязый. – Качка – прямо жуть! Волны иллюминатор ходовой рубки накрыли полностью, как в подводной лодке, ничего не видать.
– Так точно, ровно час назад вышли с рейда, пришлось встать против волны, – по-дыгрывает Феликс,– вот бак и зарывается, ничего не видать в рубке, зато там гальюн рядом, – смеётся, – бежать близко.
– Куда… бе-жать?.. – дивится Пырин и, вдруг схватившись руками за лицо, срыва-ется к леерам.
– Ту-у-уда, – не в первый раз проглотив подкативший комок, съеденного ещё око-ло трех часов ночи дома, завтрака, когда матрос оповеститель поднял его с женой и годовалой дочкой по тревоге, невесело тянет Стариков, крепко вцепившись в разрез шинели на спине долговязого…
Он и сам-то лишь недавно более-менее научился переносить невыносимо крутую Балтийскую волну: организм мало-помалу за два прошедших года здесь привык к по-стоянным каверзам, подкидываемых ему Балтикой и Судьбой. Как не крути, но ко-мандир корабля – всему голова! Как бы плохо не было ему, но боевую задачу выпол-нить должен, а главное вернуть экипаж целым и невредимым домой, в родную гавань. Это – выжить, любым способом! – и есть главная задача. Многие даже бывалые мо-ряки иногда не понимают эту простую Истину, считая нестандартные решения своих «отцов-командиров» глупыми, даже «маразматичными» с их непосвящённой точки зрения. А Она, Истина открывается лишь тем, на кого волей Всевышнего здесь и сей-час возложена ответственность принятия решения. А раз так, то никому кроме самого командира, не позволительно обсуждать их, а тем более осуждать, особенно, если сам не бывал в «шкуре» командира.
…– По-нят-но, куда бежать, – отдав дань Нептуну, поднимается зелёный «каплей». – А внутри-то, кажется, не так сильно трясло.
– Рубка ближе к ватерлинии, – поясняет мичман, – а значит там меньше амплитуда качения, да и вообще…
– «Прыжок-3», «Прыжок-3», я – «Шалаш», – неожиданно рано прерывает их голос в динамике. – Вам поставлена задача: выполнить учебное упражнение «Ка-три-Ша» в трех вариантах, как меня…
– Тихомиров, пеленг-дистанция до мыса, – недослушав, взрывается Стариков, – «Шалаш», вас не слышно, – кричит в массивную трубку выносного устройства внеш-ней связи, выставив её из своего укрытия на ветер и несущуюся стену сорванных с волны брызг.
– Пеленг сто пятьдесят три, дистанция сорок кабельтовых.
– Есть сто пятьдесят три, – запрыгивает «старлей» в рубку к штурманскому столу, – есть сорок, – гремит на весь корабль, быстро на глаз определяя местоположение на карте. – Курс триста! – вдруг повеселев, хлопает Федьку-рулевого и, бросив на ухо мичману, – до точки две мили, – спешит на мостик.
– …поставлена задача: выполнить учебное упражнение «Ка-три-Ша» в трех вари-антах… – как заведённый хрипит динамик эфире.
– «Шалаш»… вас понял… приём! – бесцеремонно прерывает дивизионный его мо-литву.
– Что это было?.. – строго давит посредник. – Что вы себе…
– Минуточку, – слегка поморщившись, перебивает Стариков и, переключившись на волну дивизиона, буквально взрывается. – Внимание всем кораблям, – рычит в эфир, – курс триста, дистанция три кабельтова, занять строй фронта влево в той же последовательности, – и тут же в рубку, – Тихомиров, право руля, малый вперед, курс доложить.
– Есть, малый вперед, есть курс триста доложить.
– Товарищ капитан-лейтенант, вы что-то хотели? – круто поворачиваясь к посред-нику, сверкает глазами «старлей».
– Не-ет, ни-че-е… – давится тот очередной волной тошноты, снова перевешиваясь за леера правого борта.
– Вот и славно…
На малой скорости, при почти четырёх бальной сбивающей с курса волне в левую скулу, бедный плохо предназначенный к плаванию на открытой воде шнуроукладчик почти совсем теряет управляемость. Даже опытнейшему рулевому Федьке Моисееву то и дело приходится перекладывать руль с одного борта на другой, чтоб хоть как-то удержать курс и не свалиться лагом под волну.
ШУ – это, конечно, не рейдовый тральщик, который при тех же, в сущности, неве-ликих габаритах, но благодаря своей классической, можно сказать изящной форме, как кукла-неваляшка на любой даже запредельной волне обязательно вынырнет на свет Божий. Здесь в нейтральных водах на стыке Финского залива с Балтийским мо-рем Феликс ни раз попадал в штормовое безумие западных ветров на своей быстро-крылой «Антилопе». Бывало, уровень ветра и волны преодолевал допустимые для РТ величины, но тогда он был свободен в выборе своего курса и скорости, а это немало: всегда можно за счет маневра и смекалки перехитрить обезумившую стихию.
Сегодня другое дело!
Во-первых, он ни на своей «Антилопе».
Во-вторых, ни со своим боевым, понимающим его буквально с полуслова, экипа-жем.
В-третьих, в составе целого соединения, что, вопреки установившемуся мнению, крайне неудобно для маневрирования: всегда нужно помнить и о соседних кораблях, чей уровень готовности к преодолению точки невозврата (предела допустимого) не виден, не известен, тем более в той ситуации, которой они оказались теперь: один на один с нарастающей стихией.
…– А Полянский-то, ничего, – улыбается Стариков, наблюдая за маневром ШУ-243, лихо на полном ходу устремившегося им во фланг…
В-четвертых, «старлей» крайне ограничен в выборе курса и скорости, – до задан-ной точки, о занятии которой он уже доложил, ещё целых две мили, и их на погреш-ность штурманских измерений не спишешь, с мощных береговых локационных стан-ций они хорошо просматриваются. Вот и пришлось, находясь на флагмане, полагаясь на мастерство своего опытного рулевого, подставить свою левую скулу корабля под удар волны, чтоб ведомые 243-ий и 251-ый на прежнем более-менее удобном и безо-пасном курсе могли один за другим выйти во фланг. А уж там, на РЛС в Базе пусть видят, что они вышли в полном боевом порядке точно в назначенное место.
…– Зато Михайлов, кажется, сглупил, – хмурит брови офицер штаба, заметив, как тот подвернул влево для ускорения маневра, но тем самым подставляя свой правый борт под волну.
– «51-ый», я – «Прыжок»! – буквально реёт в трубку.
– Я – «251-ый», – не сразу, преодолевая последствия неминуемого завала корабля на левый борт, хрипит лейтенант…
Вообще-то, если б не предельная, сопоставимая с длиной корабля волна, то, со-гласно учебнику, так и нужно было б поступить: кратчайшим путем и с максимальной скоростью занять назначенное место в строю. Но от такого маневра в этих условиях шнуроукладчик Михайлова не то, что не ускорился, напротив, подставив правую ску-лу разгоряченной волне, он практически вообще остановился, потеряв управление. Увы, опыт приходит не сразу, и на все случаи жизни инструкцию не напишешь.
… – Курс двести семьдесят, машины полный вперед, – гремит Феликс, подсказы-вая лейтенанту курсовые параметры для выхода тому в заданную точку.
– Понял, «Прыжок», понял, – слышен голос Михайлова в динамике, заглушаемый новым неистовым ударом волны в левую скулу флагмана, от которого тот сам неожи-данно валится на правый борт, да так низко и глубоко, что даже Федька Моисеев те-ряет на мгновение управление им.
От этой напасти флагман также как и 51-ый только правым бортом опасно разво-рачивается к волне и глубоко, практически до линии горизонта, валится под неё на противоположный бок.
– Лево на борт, – мобилизуя себя и личный состав, грубо кричит Стариков рулево-му, – полный вперед, – спустя секунду мотористу.
Кораблик, хотя и не сразу, но, благодарно кряхтя и скрипя всеми сочленениями мачты, антенн и надстройки, возвращается на прежний курс.
– Да как тут вообще… что-то ставить?.. – неожиданно сверху над головой Фелик-са раздается возмущённый, почти негодующий голос, пришедшего вдруг в себя зам-полита-посредника.
Похоже, вися на леерах в полусознательном состоянии с подветренной стороны ходового мостика, он во время срыва флагмана под волну сам вместе с ним ушёл по пояс в обжигающую воду Балтики. От такой кардинальной терапии Пырин словно прозрел, быстро осознав всю глубину бесполезности, если не сказать больше – глупо-сти и даже преступной халатности в поставленной им кем-то далеко-далеко отсюда задаче.
…– Как-как!?.. – от досады на Михайлова, а заодно и на своего бывшего рулевого, не сумевшего удержать корабль на курсе, Феликс круто поворачивается к замполиту, желая выплеснуть на того за его нелепый, никчемный, пустой вопрос всё, что у него накипело. Но, увидев перед собой мокрого, глубоко растерянного, несчастного чело-века, не кажущего теперь таким уж и нелепо долговязым, спокойно выдыхает, – зада-чу выполним, товарищ капитан-лейтенант, обязательно… в полном объеме… не пе-реживайте.
– Товарищ командир, – словно в унисон ему радуется в динамике голос старшего матроса Моисеева, – курс триста…
– Моторист, малый вперед, – всё ещё сердясь на него, отрезает Стариков.
– Товарищ старший лейтенант, может, оставим полный, – выглядывает из ходовой рубки Тихомиров, – опять собьемся с курса на малом.
– Поч-ч-чему с-сорвемся?.. – вцепившись в леера, стучит зубами над открытой «броняшкой» долговязый.
– Нельзя! –обрывает «старлей», – потеряем 51-ый, –и не терпящим возражений то-ном, гремит на обоих, – Пырин – в каюту, Тихомиров определить пеленг и дистанцию до точки.
– Ни в кое-е-е… – смешно поёт летящий по трапу в рубку параллельным с кораб-лём курсом «каплей», проваливающийся под очередного неистового гиганта.
– «51-ый», я – «Прыжок», – не обращая внимания на закрывшуюся за ними дверь, перекрикивает эфир «старлей», – доложите обстановку.
– Курс двести семьдесят, машины – полный вперед, расстояние… уменьшается, – почти сразу и, как кажется дивизионному, уверенней звенит наконец-то голос лейте-нанта…
Тем временем флагман, закончив свой затяжной прыжок под волну, начинает не менее ужасающий и стремительный подъем на поверхность, под напором которого, наконец, и Феликс, не выдержав неминуемые перегрузки вдавливающие организм вниз, валится на палубу, сорвавшись с лееров мостика. От накопленной за пять с по-ловиной часов непрерывной болтанки и бдения усталости его организм невыносимо и безудержно вывернуло наизнанку прямо под себя, на себя, палубу. Впрочем, спустя секунду очередная загоняющая корабль под себя волна унесет в бездну незамеченным этот необязательный конфуз молодого офицера штаба.
...– Товарищ командир, рубка… – взывает динамик громкоговорителя.
– Мес-с-сто?.. – шипя сквозь зубы, перебивает Стариков.
– В точке, – звенит Тихомиров.
– Время? – успокаивается Феликс …
За два года командования неугомонной «Антилопой», гоняемой всеми ветрами «туда-сюда – обратно», Стариков научился безошибочно чувствовать свое месторас-положение на рейде в любых погодных условиях даже в нулевой видимости, с нера-ботающей радиолокацией, не прибегая к утомительной канонической прокладке кур-са корабля на карте. Хотя это и неправильно, конечно, но единственно возможное при плаванье в штормовых условиях на малых кораблях: командир – единственный офи-цер там, он сам себе и штурман, и механик, и дежурный, и старпом. Всё на нём! Од-новременно выполнить всё в суровых погодных условиях, а для РТ всякая волна – шторм, просто нереально. При всём при том управлять, хоть как-то перенося невыно-симую для его вестибулярного аппарата качку, Феликс мог лишь на ходовом мостике.
Ну, какая может быть прокладка курса на мостике?
Что ж: карту акватории пришлось выучить наизусть, а выпуклый военно-морской сам как-то поселился в нём, научившись определять расстояния и азимут без локации и пеленгаторов. Теперь при наличии Джи-Пи-Эс приемника буквально в каждом те-лефоне, эта ситуация, может показаться смешной, но никогда нельзя забывать, что техника рано или поздно, обязательно подведёт.
Здесь важно лишь в то, – на что ты способен сам по себе?
…– Время: тринадцать часов полста пять минут…
Здесь, в этой акватории у Феликса каждый мыс, маяк, буй, – да что там буй! – каж-дый знак, веха, огонёк примечен, приласкан. Они для него словно живые. Не одну бе-седу мысленно вел он с ними здесь, находясь в дежурствах, брандвахтах и прочих боевых и учебных походах.
На этом, кстати, дальнем полигоне они вместе с комдивом весной, кажется, в апре-ле – только лёд сошёл, – тонули в этом году, получив длинную рваную пробоину ни-же ватерлинии в районе дизельного отсека «Антилопы» от аварийного, как оказалось позже, соленоидного трала, только-только полученного со склада после регламентно-го обслуживания. Ох, уж эта Бербаза! – сколько всего приключается из-за неё, что и вспоминать не хочется, впрочем, та история забавная вышла с приятным продолже-нием. Феликс улыбается своим не вовремя накатившим воспоминаниям, как они то-гда не на шутку перепугались, когда вода реальным потоком хлынула в отсек, готовая вот-вот затопить работающие дизеля и обесточить корабль. К месту течи, как ни ста-рались боцман и моторист, изнутри оказалось не подобраться, устранить пробоину невозможно, а до Базы далеко – не миновать беды! Хорошо хоть на рейде штиль сто-ял, как на лесном озере летом, да на выходе с ними опытнейший комдив, который тут же сообразил, что делать: дал команду, вывесить на кран-балке тяжёлый двухсотки-лограммовый акустический трал, прозванный моряками «свиньёй» за характерные округлые формы, за борт для создания крена на противоположный с пробоиной борт. Благодаря такому нехитрому сооружению рваная рана «Антилопы» оказалась выше ватерлинии. Так они шли, наклонившись на бок, пол суток обратно в Минную гавань под уважительными взглядами встречных командиров кораблей, оценивших их сме-калку. А Бербазе в итоге пришлось долго оправдываться, за выданный неисправный инвентарь, и срочно организовывать внеплановый двухнедельный ремонт обшивки корабля. Зато Феликс в те дни, как нормальный человек, на радость домашним дома почти каждую ночь ночевал.
А вон там, за островом… выход к приемному бую запасной гавани Базы, где осе-нью прошлого года он почти сутки боролся за живучесть своей «коробки», у которой от запредельной волны тот же трал «свинья» сорвался с крепления. Сметая всё на своем пути, она рвала в клочья и надстройку, и вьюшку, и палубу юта, а заодно и мо-ряков, пытавшихся её хоть как-то утихомирить. Лишь самоотверженная и слаженная работа всего экипажа и, прежде всего боцмана Стрельбы, спасла их тогда, казалось бы, от неминуемого.
… – Вы что-то сказали?.. – буравит серыми, привычно горящими в экстренной си-туации глазами, Стариков мичмана, оказавшегося вдруг рядом с ним …
В курсантские годы, как-то, задержавшись на вечерней курсантской дискотеке, поздно, под самый конец увольнительной, около нулей он, провожая свою Малышку домой, наткнулся на группу изрядно подвыпивших парней у школы во дворе её дома. Те, бравируя друг перед другом, имели неосторожность отпустить несколько сальных шуток в их адрес. Феликс, промолчав в ответ и не ускоряя шага, довёл свою девушку до подъезда.
– У тебя глаза светятся, – шепнула она ему в ухо, прощаясь, – как у кошки.
Он что-то непринужденно ответил, успокоив её, но лишь только тяжелая дверь ух-нула на весь двор, возвестив о завершении свидания, решительно направился в самую гущу шутников.
…– Товарищ командир, ставить шнур… нельзя, – одними губами выдыхает Тихо-миров, – без минеров в таких условиях шнур не поднять.
– Я знаю, – улыбается Феликс, погасив недобрый огонек узких на ордынский ма-нер упрямых глаз…
Боже мой, каково ж было удивление той компании парней, неожиданно обнару-живших вдруг прямо перед своим носом, – нет-нет, не разъярённую кошку со светя-щимися глазами! – а переполненного гневом льва с буквально пылающим в темноте взором, буквально несущегося на боевом курсе прямо на них. Кто-то вскрикнул, кто-то рванул с места в галоп, а кто-то посмелей, кажется, пытался заговорить с ним, но по мере молчаливого безапелляционного наступления на них быстрой давящей по-ступью взбешенного плоской шуткой Феликса, и их решимость сошла на «нет!». Эх, та ещё была картина: дюжина смельчаков, несущаяся прочь от одного небогатырско-го, кстати, телосложения… разъяренного курсанта.
В таком состоянии – горящими глазами! – в течение жизни ему удавалось разре-шить многие свои неприятности, хотя, справедливости ради надо отметить, что и дров, при том он наломал немало, вовремя не обуздав свою безудержную горячность. Всё-таки бунт – отвечаю великолепному Гийому Мюссо на утверждения в романе «Возвращаюсь за тобой» – это не совсем Жизнь, скорей это просто форма выражения собственного понимания правды жизни, которое, увы, не всегда совпадает с понима-нием этого чудесного чувства с Миром. Ио главное здесь в том, что наша правда бы-вает очень субъективной и не всегда справедлива и применима ко всем.
Чем мудрей мы, тем больше сомневаемся в себе!..