Шнуроукладчик - завершающая часть

…
Одним словом, тут есть над чем подумать.
…– Что будем делать, товарищ командир? – улыбается в ответ мичман.
– Анемометр, – коротко выстреливает старлей.
– Есть, анемометр, – передав измеритель ветра, дивится Тихомиров.
Чего тут мерить? И так ясно: ветер для постановки учебного шнурового заряда, а главное, его последующей выборки критический, недопустимый, к тому же минеров ни у него, ни у Полянского на ШУ-243 на выходе – так случилось! – нет.
– Рубка, Мостику, – спустя минуту, пропустив очередной навал волны, уже моби-лизирующе жестко гремит Стариков в динамике громкоговорящей связи корабля.
– Есть, Рубка, – успев вернуться, отзывается командир.
– Внести в вахтенном журнал, – режет слова дивизионный. – Время… четырна-дцать… ноль-ноль, соединение шнуроукладчиков… в точке… начала учений… в со-ставе… трех кораблей… в строю фронта… влево.
– Есть.
– Скорость ветра… – шестнадцать!.. Порывы… – до двадцати… метров… в секун-ду!
– Есть, шестнадцать! Есть до…
– Внимание всего личного состава корабля, – не дав закончить, гремит командир соединения, – на верхнюю палубу… выход… запрещаю! Командирам боевых постов в отсеках осмотреться, о результате осмотра… – доложить.
– Мостик, Рубка, – пропустив доклады с боевых постов о наличии личного состава и осмотре отсеков, последним взывает удивлённый голос командира флагмана, – за-пись в вахтенный журнал произвел.
Ну и, действительно, как тут не удивиться: не выходя на верхнюю палубу, хотя она и уходит каждые тридцать секунд полностью под воду, шнур не поставишь.
– Есть, Рубка, – выдыхает Стариков и выходит в эфир. – Внимание всем кораб-лям!.. Я – «Прыжок-3»!.. Выход… на верхнюю палубу… в соответствии… с правила-ми… управления и живучести кораблем… всему личному составу… по погодным ус-ловиям… запрещаю!
– Феликс, ты что заду… – высовывается из рубки мокрая обескураженная голова полуголого замполита, успевшего за десять секунд с момента последних его тирад в эфире выбраться из каюты командира и в одном «неглиже» примчаться в ходовую рубку.
– Как меня поняли?.. – рубит командир соединения, – приём!
– «Прыжок», вас понял, приём, – в установленном порядке не дают вклиниться замполиту командиры ШУ.
– Полученный приказ… внести в вахтенный журнал.
– Есть внести запись в…
– Внимание всем!.. – не давая опомниться, ревёт Стариков, – лево руля, курс две-сти семьдесят, полный вперед.
– Есть двести семьдесят, – в унисон ревет мичман, – есть полный…
Корабль послушно выравнивается после выхода носом на волну и, хотя амплитуда килевой качки даже несколько увеличивается, но неугомонный шнуроукладчик, на-конец, успокаивается, перестаёт рыскать носом влево и вправо в поисках равновесия, перестаёт сваливаться с курса. Так бедолага-тихоход может идти в относительной безопасности для себя, испытывая на прочность экипаж, – кому понравятся многоча-совая карусель «американские горки»! – сколь угодно долго, пока скорость гонимой на него ветром волны не превысить его скорость, и топливные баки позволят сохра-нять курс.
…– «Сталь-243», «Сталь-251», доложите обстановку, прием.
– Я – «43-ий», – не сразу отзывается Полянский, – курс двести семьдесят, выхожу на траверз флагмана и заданную скорость, прием.
Михайлов молчит.
– То-ва-рищ старший лей-те-нант… – строго по слогам тянет посредник, не взирая на холод мокрым и полураздетым выбираясь на мостик, но, наткнувшись на горящие лихорадочным светом щелочки Старикова, осекается и почти с мольбой, скороговор-кой выдыхает. – Что решил, командир?
Феликс не слышит его, машинально протянув свой любимый командирский ещё с «Антилопы» овчинный тулупчик, смотрит с тревогой и даже мольбой сквозь «кап-лея» на неумелые потуги 51-го, вновь безнадежно вывалившегося из строя при про-стейшем маневрировании и опасно пересекающего курс 43-его. Он тягостно молчит, не вмешиваясь в действия лейтенанта, не меняет курса и скорости флагмана, не под-страивается под них, по себе зная, что в трудную, решающую минуту флагман дол-жен стоять устойчиво на заданном направлении, тогда и остальные корабли, как бы им не было трудно «…своё место в строю найдут...».
Тут главное иметь наглость верить в них, своих лейтенантов, иметь наглость тер-петь и ждать, не смотря ни на что!..
Флагман – основа всего и вся, базис, в нём всё спасение, вера и надежда, ему и карты в руки: ему принимать решение и нести за ответственность.
Никто на Свете, никакой посредник или руководитель самого высокого ранга здесь, в точке невозврата не может принять решение за командира, перед которым во все времена с монотонным единообразием встает лишь один давно набивший оско-мину вопрос, – что делать? – и ответ на него тоже один: верный и… никакой другой.
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», приём, – всё также глядя сквозь замполита на ведомые корабли, вынимает из крепления массивную трубку радиосвязи «стар-лей».
– «Прыжок-3», я – «Шалаш», приём, – сразу и удивительно чисто без помех басит монотонно-равнодушный голос оперативного дежурного Бригады.
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3»!.. – железобетонно вбивает каждое слово дивизионный. – В связи… со сложившейся… обстановкой… принимаю решение… – всё вокруг, даже обезумевшее море, умолкает, – по погодным условиям… выполне-ние упражнения «К-3-Ша»… прекратить!.. Как меня понял?.. Прием…
Мучительная напряженная пауза повисает в непрерывно булькающем и хрипящем эфире. Долгая, тяжелая, но, одновременно, торжественная тишина окутывает ходовой мостик флагмана и ходовые рубки трёх шнуроукладчиков, где моряки буквально прилипли к динамикам эфира. Олег Анатольевич в нелепо накинутом на голое тело коротком тулупчике Феликса, со смешанными чувствами, открыв рот, словно на ино-планетянина смотрит на старлея: во время учений Флота принять самостоятельное решение, отменяющее утвержденный в соответствующих инстанциях план, – ЭТО Ж УМУ НЕПОСТИЖИМО!!!
Но, оно, это решение принято! И оно… единственно верное «здесь и сейчас».
Перчатка, брошена в эфир.
Кто поднимет?
– Может… и мне… – заискивающе заглядывая в ставшие вдруг совершенно спо-койными почти синими глаза «старлея», молит Пырин, – подтвердить?
– Что подтвердить?
– Ну-у, это… погодные условия.
– Олег Анатольевич, идите в каюту, – улыбается Феликс. – Если что – вы не в кур-се, это моё решение. – И уже, отвернувшись, гремит в «Каштан», – Рубка, внести в вахтенный журнал доклад «Шалашу».
– Есть, товарищ командир…
Всё!
Рубикон перейден!
…Упоительная тишина, кажется, на целую вечность окутывает Феликса, опусто-шая и успокаивая одновременно, наполняя чем-то важным, большим, значимым. Но, несмотря на это, он ни на секунду не выпускает из глаз действия его боевого соеди-нения. Мало-помалу в течение полчаса справились с нехитрым маневром на пределе своих возможностей по борьбе с трехэтажными гигантами. Выстроившись в строй фронта, они на полном ходу вот уже как час в ожидании дальнейших указаний безус-пешно бодают встречную четырехбальную западную волну, оставаясь при этом на одном месте в точке начала учений. Замполит весь этот час пытается достучаться до глубоко ушедшего в свои непростые мысли и не реагирующего ни на что старшего лейтенанта Старикова с одним единственным вопросом:
– Валерий Феликсович, может всё-таки пора… мне выйти в эфир?
«Старлей» будто не слышит и, продолжая опустошёнными глазами упрямо сле-дить за потугами ведомых кораблей по удержанию строя, мысленно находится не здесь, – тут решение теперь принимать не ему! – а далеко-далеко, там, где его очень любят и ждут, и где тоже нужно принимать срочные действия для разрешения неот-ложных проблем. Ох, что-то много их в последнее время сыпется на его двадцатиче-тырехлетнюю рано начавшую лысеть голову:
Во-первых, дома у жены и годовалой дочки закончились продукты: кроме молока и хлеба практически ничего не осталось, за всем необходимым нужно срочно как-то выбираться в город, в магазины, стоять в длиннющих очередях, отоварить скопив-шиеся мертвым грузом за последних два месяца талоны. Всё, почти всё, теперь в ма-газинах продают только при наличии талонов, у которых есть строго ограниченный срок действия!
Во-вторых, пару дней назад в политотделе Бригады, знакомый секретарь комсо-мольской организации поведал слух, мол, после учений его снова собираются отпра-вить в престижную, но крайне неудобную командировку, по обучению интернацио-нальных экипажей, откуда ему только-только удалось отозваться после двухмесячно-го отсутствия в родной Бригаде, а главное – разлуки с семьей.
В-третьих, сегодня утром, убегая по тревоге на корабль, узнал, что они с женой, кажется, снова ждут прибавления в семье. Это, конечно же, здорово! Да вот только время-то какое теперь неспокойное, – что их ждёт завтра? – Бог весть. К тому ж у них в дивизионе давно поговаривают, что в следующем году их дивизион расформируют, сократят, – Перестройка-Катастройка уже во всю входила в свою разрушительную катастрофическую фазу! – корабли за ненадобностью продадут, а офицеров напра-вить в резерв штаба Флота для назначения в другие гарнизоны. А что это значит? Это значит, что всё придётся начать сначала: съемная комната, общежитие, коридоры ЖБК и прочее, прочее, прочее, да и жене придется увольняться с работы и вновь за-ниматься поиском оной на новом месте…
Интересная это штука – выбор, точней поиск работы жены на новом месте службы мужа: никаких привычных теперь баз данных, газет вакансий, бюро по трудоустрой-ству и прочее, прочее нет и в помине. Способ один – оттолкнуться от места времен-ного проживания семьи и ногами с дипломом об окончании соответствующего учеб-ного заведения подмышкой начать монотонный обход всех подряд учреждений, орга-низаций, заводов, расположившихся поблизости.
У Феликса с Малышкой на это, в отличие от поиска съемной комнаты, ушло много времени: почти четыре месяца. Устроились они, когда уже не чаяли и, лишь после то-го, как сообразили, что не нужно говорить в отделе кадров о предстоящем через пять с половиной месяцев рождении их первенца. Благо на глаз это ещё не определяется. Да и про уровень зарплаты не стоит пытать этих номенклатурных «пройдох», кото-рые все свои премиальные надбавки делают за счет экономии заработной платы тру-дящихся, путем назначения их на должность с пониженной тарифной ставкой.
Этим можно заняться чуть позже – после назначения!
В итоге они попали в много сотенный преимущественно мужской коллектив ог-ромного литейного цеха крупного завода экономистом. Работа там оказалась живой, интересной и… трудной, да и люди непростые, но терять её теперь, когда вокруг ца-рит сплошная неопределённость, ни Феликсу, ни Малышке крайне не хотелось бы.
…Кто знает, может быть и действительно пора, как говорят все вокруг, подумать и об увольнении в запас, уходу в народное хозяйство, прекращению кочевого образа жизни и обустройству семьи на постоянном месте жизни.
Ну и, в-четвертых, собственно само это учение! Впрочем, о нём-то как раз Феликс, к своему собственному удивлению, почти совсем не думает, кроме разве что одного: ветер мало-помалу усиливается, корабли восьмой час, находясь в эпицентре стихии, на грани своих возможностей удерживают заданный им строй, курс и место. Выдер-жит ли матчасть? Справятся ли неполные и молодые экипажи? А во всем остальном он прав! Тут нет никаких сомнений, –так и чего ж про то думать? – пусть теперь ду-мает равнодушный оперативный дежурный. Наконец-то и этому бездельнику приле-тела настоящая вводная задачка от лейтенанта, создавшего нестандартную ситуацию не только в Базе, но и во всем Флоте, на которую именно ему, хочешь, не хочешь, но придется принимать своё собственное самостоятельное решение, – нужно ж как-то угадать с правильной интерпретацией случившегося, – а это, увы, никто не любит!
…– Нет-нет, Олег Анатольевич, – просыпается Феликс. – Что вы? Ни в коем слу-чае. Здесь решения принимаю я, а вы – посредник, вас Там!.. спросят, кому положено, Там!.. и скажите, надеюсь, всю правду.
– Кончено скажу, – сверкает черными глазами замполит, – я им такого скажу: и комдиву, и командиру Бригаду, и…
– Послушай, Олег, – несколько фамильярно, но по-доброму, по-дружески берет его за рукав Феликс, – а вот этого… не надо.
– Почему? – искренне, даже как-то по-детски обижается Пырин, не обратив вни-мания на нарушение Стариковым субординации.
– Просто поверь мне: не надо!
– Ну, почему, Феликс, почему!?..
– Да потому! – грубо обрывает. – Пойми, наконец, штабная твоя «башка», – почти кричит, хотя и смотрит весело, по-доброму, – нет тут виновных, всё это просто обыч-ные флотские обстоятельства и… всё!
– Как… так?
– Комдив от безысходности забрал личный состав с резервных кораблей, комплек-туя экипажи уходящих в море РТ, – перечисляет, загибая пальцы. – Комбриг в период отсутствия комдива, отправил ШУ в море, не знал об их готовности. Прогноз погоды метеослужба, как всегда выдала по рейду, а не на дальний полигон. Ты вообще чело-век новый, которого политотдел Бригады на радостях загрузил всякой глупостью, по-этому в течение всех этих дней учения в расположение дивизиона ты ни разу не вы-брался, состояние кораблей не знал и, получая пакет, о нецелесообразности такого выхода не доложил, – загибает очередной палец. – Да и вряд ли вообще догадывался, что он состоится.
– Да меня… совсем… – взрывается замполит.
–Я ж про то и говорю, – слегка поморщившись, мягко перебивает Феликс. – Нет в том виновных, и ненужно их искать! Всё это просто… – говорит, как в рацию, чеканя слова, – цепь обычных… флотских… обстоятельств!
– И что же делать? – растерянно восклицает капитан-лейтенант.
– Хороший вопрос, – лукаво улыбается дивизионный, непрозрачно намекая на не-забвенные труды классиков марксизма-ленинизма, преподаваемые всеми замполита-ми страны на занятиях по политподготовке.
– А главное знакомый, – смеется в ответ Олег, одобрительно хлопая Феликса по плечу. – И всё же, что?
– То, что и делаем.
– ???
– Принимаем самостоятельное, никем и нигде ненаписанное решение, исходя из сложившейся обстановки.
– По-нял, – неуверенно тянет Пырин.
– «Командир корабля не может отступить от выполнения боевой задачи…», – ци-тирует Стариков слова Корабельного устава, – «…кроме случаев когда сложившаяся обстановка настолько изменилась, что поставленная задача теряет значение», – мно-гозначительно поднимает палец вверх.
– Понял, – чуть уверенней выдыхает Олег.
– Каждый командир должен сам принять решение в каждой конкретной ситуации.
– Я… понял.
– Понимаешь, Олег? – с жаром выдыхает Стариков. – Сам!
– Понял!
– Никто не должен подсказывать ему это решение, никто.
– Понял!!!
– И решение это может быть только одно.
– ???
– Единственно верное, за которое командиру никогда и нигде: ни здесь, ни на не-бесах, ни сегодня, ни завтра не станет стыдно…
– Я понял тебя, Феликс, понял. И ты знаешь…
– «Прыжок-3», я – «Шалаш», прием, – неожиданно перебив, прерывает двухчасо-вое молчание оперативный дежурный.
– Я – «Прыжок-3», прием, – чуть помедлив, отзывается Стариков…
Экипажи трёх малых кораблей-шнуроукладчиков льнут к динамикам, внимательно вслушиваясь в каждое слово эфира, где-то далеко, наверняка, прилипают к радиопе-редатчикам и их комдив с начальником штаба, да и весь штаб, Дивизион, Бригада, – шуточное ли дело отказаться от выполнения утвержденного Флотом плана. Лишь один Феликс, растревоженный разговором с Олегом Пыриным, в котором ему, кажет-ся, наконец-то удалось договорить, допонять, домыслить то, что всегда ускользало от его осмысления, остаётся равнодушным к происходящему вокруг, отрешённым. Он продолжает повторять себе: «…чтобы нигде и никогда, никогда и нигде не было стыдно за принятое единственно верное решение».
Покривить душой – значит предать: всё, всех, себя!
Теперь ему вдруг вспомнилось, как он когда-то, ещё в первый лейтенантский год, урвав в обеденный перерыв свободный часок, чтоб побыть вместе с женой, обняв-шись с ней, гулял в сквере, расположенном как раз между территорией её завода и Береговой базой, где командиры кораблей получают различное имущество для своих коробок. И вот, счастливо болтая, – не каждый день, неделю, а иногда и месяц им удавалось просто, хотя б, увидеться! – они идут к выходу из парка, когда навстречу им попадаются три хохотушки-шутницы служащие на Бербазы, где новый командир рейдового тральщика провел всё сегодняшнее утро, устроив «выволочку» персоналу.
За что «выволочку»?
Ну, а как иначе?
Кто мог додуматься «повесить» винты старого давно списанного в утиль крейсера, главные орудия которого до сих пор валяются на молах, на маленький кораблик ве-сом едва превышающим их сами?
– Вы б ещё те орудия мне на тральщик записали, – в сердцах сказал он начальнику Береговой базы, капитану второго ранга Малахову, к которому вынужден был пойти, чтоб урезонить его нерадивых сотрудниц.
И вот теперь, неожиданно встретив его в такой пикантной ситуации, в компании с неизвестной им и весьма молоденькой наивной девчонкой, обожающе смотрящей только на него, они решили проучить его, отомстить.
– Не верь ему, красивая, – вдруг, поравнявшись с ними, заявляет первая.
– Он и мне обещал, жениться, – наигранно всплакнула вторая.
– А у меня от него скоро ребенок будет, – сдерживая смех, лукаво заявляет третья, выпятив свой на самом деле огромный жирный живот.
– Ах, ты… – готовый немедленно ринутся в бой, задохнулся от возмущения Фе-ликс, резанув взглядом обидчиц,
Вот только, как… ринуться?
Какой бой?
– Не горюйте, девочки, – беззаботно бойко хихикнула Малышка, – я хоть и люби-мая жена в его гареме, но и вам на коврике место в общаге найду.
Ничего не ответили на то ехидные дамочки, лишь переглянувшись друг с другом, молча проследовали дальше в свой офисный… «клоповник».
…– «Прыжок-3», я – «Шалаш», – безэмоционально давит своё оперативный де-журный, – выполнение задачи «Ка-три-Ша» в трех вариантах соединением из трёх ШУ: 224, 243, 251… выполнено!.. Как понял? Прием.
– «Шалаш», вас понял, я – «Прыжок-3», приём.
Стариков не видит обожающих на себе взглядов моряков корабля флагмана, не по-нимает радостного глубоко уважительного пожатия руки старого «морского волка» мичмана Тихомирова, не чувствует благодарных мыслей моряков ведомых им кораб-лей и облегченного выдоха комдива с начальником штаба дивизиона где-то далеко-далеко от этого полигона.
– «Шалаш», «шалаш», я – «Прыжок-3», – безэмоционально поёт он привычную песню эфира, – прошу «добро» на возвращение в Базу.
– «Прыжок», вам «добро», время «Че плюс пять».
– Не за что… – с удивлением отвечает Феликс на искреннее крепкое рукопожатие и слова замполита-посредника и, привычно переключив волну на внутреннюю связь дивизиона, командует разворот на обратный курс.
– Ну, вот и всё, – думает он про себя, непрестанно наблюдая за маневром своего соединения. – «Хорошо то, что хорошо заканчивается», – вспоминаются ему вдруг мамины слова из детства, – похоже, и вправду мой путь флотоводца подходит к кон-цу…
22.03.2019г.

Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и описан-ных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские кора-бельные ситуации.
Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымыш-ленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претен-дует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспомина-ний моих друзей и товарищей периода 1987-1991гг.
Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпе-ние выслушать всё это в сто первый раз.